по содержанию («смыслу»), сколько по точке зрения — «точке отсчета», в категориях Фреге. Стюарт Хоум зажат. В пылу спора Хоум — как до него Маркс и Дебор — иногда может выжать из себя минутную иронию или спазм сарказма. Талант Хоума-пародиста находит выход в журнале «Улыбайся!» — но не в описываемой книге, целиком серьезной, слишком серьезной.
Бунтовщики 60-х хотели расширить сознание и полностью использовать тело. Сексуальная свобода и эксперименты с наркотиками — отличительная черта многих течений, которыми Хоум пренебрег, вроде битников, хиппи и бу-ху. То же было и в панке, хотя в пораженные СПИДом 80-е возникла и пуританская панковская контрреволюция «стрейт-эйдж». Несколько видных панковских деятелей (ДарбиКраш, УиллШаттер) умерли от передозировки и делят теперь с Джимом, Джими и Дженисрок-н-ролльный рай. Но секс и наркотики встречались не только в раннем английском панке, единственной разновидности, которую признает Хоум, — но и среди дискордианцев, фанатов НФ, субгениев и неоистов. Хоум неявно осуждает все эти гедонистские эксцессы; лучше бы он признал, что было и почему ему это не нравится. Традицию, которая с гордостью признает за предшественников де Сада, Бодлера, Рембо и Жарри, нельзя, не искажая, кастрировать и отлучить от веществ.
Как сегодня поживает традиция? Куда лучше, чем можно представить себе по книге Хоума — который заканчивает ее на 1985 годе, отправив в забвение «Классовую борьбу». С начала 80-х в Северной Америке (с определенной помощью других континентов) происходит что-то вроде объединения изгоев, некое взаимооплодотворение всех утопических направлений. Как среда используется почта, один из источников — мейл-арт. Я придумал термин «сообщество маргиналов», и слово «маргинал» вошло в обиход. Грубо говоря, в контакт частично или целиком вступили утопические течения — панк, мейл-арт, НФ фэндом (незначительно), дискордианцы, либертарианцы (незначительно), анархисты (отчасти), субгении и свободные абсурдисты и всякие неклассифицируемые деятели вроде меня. Скорее всего, ключевое средство связи — фэнзины, дополненные деятельностью плакатчиков вроде меня и массивной многосторонней перепиской. Читательские АРА, пришедшие из фэндома НФ, приспособили к политическим и смешанным применениям. Теперь мейл-арт часто встречается именно там. Главные средства публикации — ксерокс и дешевые таблоиды. Те, кто склонен к аудио-восприятию, записывают на кассеты музыку, иногда даже письма, и распространяют их по почте. Технофилы и технофобы развлекаются вместе.
Описывая собственное взросление в панковском Лондоне, Хоум говорит: «Доминировала этика «сделай сам», независимые лейблы выпускали пластинки неизвестных групп, независимая пресса в виде панковских фэнзинов (чаще всего отксеренных тиражом в несколько сотен) распространилась повсюду, и почти каждый панк был свой собственный кутюрье, модифицируя одежду разрывами и разрезами». Отбросив разрывы и разрезы, получаем точное описание того, чем частично является маргинальное сообщество 90-х годов. Майк Гундерлой, издатель журнала рецензий «FactsheetFive», осторожно предполагает, что в любой момент только в Соединенных Штатах выходит от пяти до десяти тысяч фэнзинов, причем половине из них не суждено прожить больше года. (Что само по себе неплохо. Высшие достижения традиции часто сиюминутны и зависят от места и времени.) Лучшие панковскиефэнзины расширили свой кругозор, добавив к содержанию чаще всего политику (как правило анархизм), но, случается, и юмор (вроде журналов «Тошнотный подросток» и «Изврат», причем в последнем фигурирует также спорт!).
Панк, НФ, анархизм, субгений, мейл-арт, проситуационизм — в каждой из тусовок есть люди, тайно заинтересованные в ее институциализации, стражи границ, которые боятся того, чего не знают. Те, кто путает единообразие и общность духа. Они избегают (цитируя Майка Гундерлоя) «перекрестных течений и перекрестного опыления», создающих сообщество маргиналов, где каждая среда может что-то отдать и что-то получить, что-то выиграть, ничего не проиграв. Люди талантливые, как правило, стремятся расширить свой репертуар и отойти от исчерпавших себя форм. Эд Лоренс сначала был поэтом, потом публицистом, потом стал делать плакаты. Эл Акерман бросил карьеру писателя-фантаста ради более свободной жизни фаната, затем превратился в выдающегося художника мейл-арта, поучаствовал в создании неоизма, а сейчас выдает на-гора комиксы и потешные басни. Меньше чем за три года покойный Джерри Рейт создал массу эссе, стихов, рассказов и плакатов. Если ваша цель — «объединение всех видов деятельности», то многим маргиналам с вами по пути.
Хотя более консервативная часть фэндома — фанаты научной фантастики — смотрят на это свысока, одна литературная фракция, киберпанки, завязала с маргинальным сообществом тесные связи. Джон Ширли играет в панковской группе. Брюс Стерлинг под псевдонимом выпускал фэнзин «Дешевые истины», а помогал ему Льюис Шайнер, автор колонки в выдающемсяпанковскомфэнзине «Принудительное разоблачение». Стерлинг в романе «Острова в сети» и Шайнер в романе «Слэм» прямо использовали мои труды против работы. Кроме того, Ширли и Шайнер участвуют в субгении. Недавний выпуск «Semiotext(e)», посвященный научный фантастике — это (не очень удачная) попытка скрестить научную фантастику с культурой фэнзинов. Все связи между традицией и научной фантастикой проследить невозможно (например, Лиза Голдстейн написала научно-фантастический роман про сюрреалистов), но практически все мои знакомые-маргиналы в тот или иной период читали фантастику. Хоум обо всем этом ничего не слышал.
Искренне согласен с одним из выводов Хоума, а именно: «Жаль, что многие самиздатские организации не поставили точку задолго до окончательного разложения». Субгении, к примеру, сами себе набили шишку, не исключено, что смертельную, на бостонском Бобалоне 1987 года. Местное начальство субгениев во главе с алкоголиком Ахмедом-рыботорговцем велело охране выгнать пРИМЕРНО, уДОБСТВО, даже не выяснив, кто это такой. Потом Священный Писчий Айвен Стэнг принялся грозить журналу комиксов «Барсук» нарушением копирайта на запатентованное им лицо Доббса, которое он сам спер. При этом он еще врал, что половина нрав на торговую марку принадлежит издающей его корпорации «Саймон и Шустер» Менты, копирайты, художественные карьеры, бомбы в виде кассет — субгений больше не часть традиции.
С другими выводами Хоума согласиться нельзя. Самиздат, термин, заимствованный Хоумом, в самом деле указывает на стремление к независимым публикациям, но, вопреки его добавлению, никак не значит политической ориентации на «антибольшевистский коммунизм». Если и есть какая-то самиздатская политическая ориентация, общая для панков, неоистов и даже для субгениев и фанатов «Грэйтфулдэд», то это анархизм — часто в ситуационистской интерпретации. Поклонники рабочих советов и другие марксисты-леваки встречаются редко, наверное, даже либертарианцев — и тех больше. И им служат дурную службу ассоциации с печально знаменитыми отвратительными идеологизаторами вроде журнала «Переработанный мир», ежеквартальника из Сан-Франциско с длинной историей сотрудничества с полицией. Вопреки Хоуму, «как традиция» самиздат не «по необходимости коллективен» ни в целях, ни в методах. Многие маргиналы, делающие плакаты, выпускающие фэнзины или просто пишущие письма, буквально кричат в пустоту в силу географической и политической изоляции. Большинство художников мейл-арта будут так же удивлены, узнав, что они коммунисты, как панки, которым сказали, что их цель — объединение всех видов человеческой деятельности. Книга Хоума — не история, это попытка украсть традицию и приспособить ее под собственные нужды.
Однажды Карл Краус написал пьесу на 800 страниц, которую, как он объяснял, следовало исполнить в амфитеатре на поверхности Марса. Эту мою очень длинную рецензию на очень короткую книгу следовало бы опубликовать в фэнзине, выпущенном на Юпитере. Тоненькая книжка Хоума настолько переполнена пустопорожними заявлениями, что автор вполне может рассчитывать на невнимательность критиков, которые не заметят большую их часть. Отступления об объективности и полноте у Хоума очень навороченные, но совершенно не по делу. Отбирая и описывая разные темы, Хоум автоматически придает им форму, выдает информацию, подвергнутую сильнейшей редакторской правке, за изложение традиции, в теории целостной — ведь ей дано имя и приписано, на некотором уровне, единство. Это важно не столько для разных посторонних бездельников, которых пустили, сколько для многих утопических течений, которых не взяли, — в результате чего даже течения, в книге присутствующие, были искажены из-за неправильного контекста. Как писал Томас Джефферсон о газетах, «даже сама Истина становится подозрительной, если она помещена в грязный сосуд».
Оговорки только отнимают критические аргументы у читателей, которым они здесь нужны даже больше, чем всегда. Я заметил, что чем больше я про что-то знаю, тем легче мне найти ошибки в том, что Хоум про это говорит. Поэтому я не верю ему даже там, где он, вроде бы, знает больше меня, — потому что в теории это всегда так, а на практике, насколько могу судить, всегда не так. Предположительная читательская аудитория книги — кому она открытым текстом адресована, — это те, кто так или иначе вовлечен в традицию в настоящем. У них больше энтузиазма, чем информации — о традиции, а вернее, о том, что традиция неожиданной глубины и ширины вообще существует, и они — ее часть. Пижонский цинизм Хоума они (ошибочно) принимают за игры того же рода, в которые сами играют с товарищами — например с панками, — и не замечают метацинизм высшего порядка, которым вдохновлены хоумовскиеманипуляции-путем-искажений. Хоум потешается и над ними. Когда они, что весьма вероятно, обнаруживают вранье в фактах и в интерпретациях, связанных с их собственной тусовкой, то склонны скорее простить это как отдельную ошибку, потому что вся картина в целом выглядит правдоподобно.
Не думаю, что я много умнее среднего гипотетического читателя Хоума, но я так долго во всем этом варился, что знаком, пусть и в разной степени, с огромным количеством разных течений — а с другой стороны, никогда не принадлежал полностью к какому-либо одному (ни к субгению, ни к анархизму, ни к панку, ни к сюрреализму). Я далеко не единственный, кто мог бы написать подробную критику Хоума; однако почему-то за прошедшие шесть лет никто другой этого не сделал. Ну, я в таком положении не в первый раз…
Хотя книга Хоума была первым описанием главных элементов традиции, теперь она не единственная: вышли «Следы помады» ГрейлаМаркуса. То, насколько Хоум встревожен, видно по тому, что он уже опубликовал на книгу Маркуса не менее трех враждебных рецензий, причем ни в одной не говорится, что сам Хоум продает конкурирующий продукт. Я не хочу удваивать размеры своего юпитерианского эссе, обругивая захлебывающуюся восторженность и рекурсивное многословие Маркуса, которого я, честно говоря, просто не смог дочитать, — как мне объяснили, это для рок-критика обязательный стиль. Конечно, его главный тезис: что высшая точка традиции — это «Секс пистолз», божественно явленные в виде «AnarchyintheU.K.», — просто смешон. Но никакого вреда в нем нет. Маркус дополняет информацию, известную автору «Нападения на культуру» (зная Хоума, правильнее сказать «выданную им публике»). Традиция, однако, это не дымоход, а ризома, и никакой высшей точки у нее нет. Она ветвится, проникает в щели, кое-где рассасывается, в других местах — пропитывает, а иногда даже почиет на лаврах — как
