которой маленькие дети валяются в грязи можно использовать, организовав их в «маленькие банды» по очистке туалетов и выносу мусора — с медалями для особо отличившихся. Я рекламирую не эти конкретные примеры, но сам принцип — который, я думаю, составляет важное направление глобального революционного переустройства. Надо помнить, что у нас пет задачи взять все имеющиеся сейчас виды работы и распределить ее по соответствующим людям — из которых некоторые должны были бы быть настоящими извращенцами. Если во всем этом и есть место для технологии, то оно скорее не в том, чтобы автоматизировать работу до полного ее уничтожения, но в том, чтобы открыть новые области для созидания и игры. В некотором смысле, хотелось бы вернуться к ремеслам — тому, что Уильям Моррис полагал полезным и желательным результатом коммунистической революции. Мы отберем искусство у снобов и коллекционеров, уничтожим как специализированную фабрику для развлечения элит и вернем спрятанную в нем красоту и творчество в целостную, единую жизнь — из которой их выкрала работа. Очень полезно помнить, что греческие амфоры, о которых мы пишем оды и которые храним в музеях, в свое время использовались, чтобы возить масло. Мне не кажется, что объекты нашего сегодняшнего быта ждет в будущем такое же обожание — если это будущее вообще будет. Суть в том, что в мире работы просто нет такой вещи, как прогресс; если что-то и есть, то прямо противоположное. Не надо стесняться красть у древних то, что у них было, — от них не убудет, а мы станем богаче.
Переоткрыть обыденную жизнь — это значит вый-то за рамки имеющихся у нас карт. Конечно, и это правда, уже написано гораздо больше спекулятивных утопий, чем полагает средний человек. Кроме Фурье и Морриса — и Маркса, намеками в основном тексте — есть сочинения Кропоткина, синдикалистов Пато и Пуже, старых (Беркман) и новых (Букчин) анархо-коммунистов. «Communitas» братьев Гудменов — образцовое описание того, как формы вытекают из функций (целей); кое-что можно почерпнуть у провозвестников, обычно туманных, альтернативной/ апроприирующей/ промежуточной/ содружественной технологии, таких, как Шумахер и в особенности Иллич — если сначала отключить их туманогенерирующие агрегаты. Ситуационисты — конкретно «Революция обыденной жизни» Ванейгема и «Антология Ситуационистского Интернационала», — излагают свои мысли с восхитительно безжалостной ясностью, пусть даже они так и не смогли толком согласовать схему рабочих советов с отменой работы. Впрочем, лучше такие несоответствия, чем любая из существующих ныне версий левачества — все адепты которого проповедуют труд, ибо, не будь труда, не будет и трудящихся, а кого тогда организовывать левакам?
Итак, в конечном счете аболиционисты — сторонники полной отмены труда — остаются без ориентиров. Никому не под силу предсказать, что выйдет из той творческой бури, которую высвободит уничтожение труда. Все что угодно. Надоевший всем спорный пункт о свободе/необходимости, с его теологическими коннотациями, на практике разрешит сам себя, как только производство «полезного продукта» совместится с потреблением «игровой деятельности».
Жизнь станет игрой — вернее, многими играми одновременно — но ни одна из них не будет безвыигрышной. Образец производящей игры — оптимальный сексуальный контакт. Участники обусловливают удовольствие друг для друга, никто не ведет счет, а выигрывают все. Чем больше даешь, тем больше получаешь. В луддитском мире лучшее в сексе проникнет в поры обыденной жизни. Обобщенная игра приводит к эротизации жизни. Собственно секс при этом становится менее надрывным и срочным, более игровым. Если играть правильно, все мы получим от жизни больше, чем дали, — но только если играть на выигрыш.
Никто и никогда не должен работать. Пролетарии всех стран … расслабьтесь!
ПЕРВОБЫТНОЕ ИЗОБИЛИЕ
(послесловие к Салинсу)
Эссе Маршалла Салинса «Первое общество изобилия» написано человеком весьма эрудированным и убеждает в основном двумя детально рассмотренными примерами: описанием общества австралийских аборигенов и описанием бушменов! Кунг. Опыт Австралии, который мы здесь опускаем, изучается по разнообразным письменным источникам XIX и XX веков. Данные о бушменах — или сан, как сами они себя называют — были собраны в поле антропологом Ричардом Боршеем Ли в начале 1960-х годов. Впоследствии Ли опубликовал объемную монографию, в которой статистика, использованная Салинсом, дополнена, отчасти пересчитана и более подробно объяснена. В окончательном виде данные с новой силой поддерживают тезис об изобилии — включая несколько сюрпризов.
«Зачем нам сажать, — спрашивает собеседник Ли по имени Щаше, — когда кругом столько монгонго?» И в самом деле, зачем? Сначала Ли изучил в мире сан аналоги того, что в индустриальном обществе обычно классифицируется как «работа»: у нас — наемный труд, у них — охота и собирательство. Это именно то сопоставление, которое использовал Салинс. При нашем стандартном восьмичасовом рабочем дне взрослый сан работает в день от 2,2 до 2,4 часов — заметно меньше условной цифры в 4 часа, которую приводит Салинс. И даже при таком смехотворном рабочем дне сан работают не семь или хотя бы пять дней в неделю, они «проводят в поисках пропитания меньше, чем каждый второй день, и имеют больше свободного времени, чем люди во многих сельскохозяйственных или промышленных обществах». Вместо «во многих» правильнее было бы написать «во всех». Большую часть времени человек из! Кунг навещает друзей и родственников в других лагерях или принимает гостей в своем собственном.
Продолжая исследования, Ли расширил свое определение работы и включил в него «всю деятельность, необходимую непосредственно для приобретения воды, пищи и других материалов из окружающей среды», добавив тем самым к поискам пропитания производство инструментов, их ремонт и работу по дому (в основном приготовление пищи). Вся эта деятельность увеличила дневную нагрузку взрослого сан меньше, чем аналогичная деятельность увеличивает нашу нагрузку — здесь мы отстаем еще больше. В пересчете на день изготовление инструментов и поддержание их в рабочем состоянии занимает у мужчины-сан 64 минуты, а у женщины — 45 минут. «Работа по дому» длясан — это в основном чистка орехов плюс готовка — взрослые обоих полов обычно сами чистят свои орехи монгонго, и это единственный вид деятельности, который у женщин отнимает больше времени, чем у мужчин: 2,2 часа в день для мужчин, 3,2 часа в день для женщин. При этом нет никакого неучтенного детского труда, который исказил бы цифры. Примерно до 15 лет дети сан не заняты практически никаким трудом, а девочки и дальше почти не заняты работой вплоть до замужества — до которого остается еще несколько лет. Нашим подросткам в наших «Макдональдсах» приходится хуже — к тому же не следует забывать, что именно женщины и дети были рабочей силой для зверского введения индустриализации в Англии и в Америке.
Часто говорят, что в большинстве обществ женщины работают больше мужчин, и скорее всего так оно и есть. Кроме того — и эти явления, возможно, связаны — во всех известных обществах женщинам достается меньше политической власти, на самом же деле, обычно вообще никакой политической власти. Поэтому осмысленный, стратегический феминизм должен вести не к фантазиям о матриархальном перевороте, а к анархизму — и не к воплям о равной плате за равный труд, а к отмене труда. Единственный математически надежный способ уравнять между полами работу и власть — это избавиться и от того, и от другого. Однако в обществе сан мужчины работают больше, чем женщины. Мужчины посвящают поискам пропитания на треть больше времени, чем женщины, хотя и отвечают только за 40 процентов потребляемых в результате калорий.
Когда был произведен полный подсчет по расширенному определению Ли, оказалось, что средняя рабочая неделя для мужчин равна 44,5 часам, а для женщин — 40,1 часам.
Исходные цифры Ли, которые использовал Салинс, были достаточно неожиданны — но позднейшие данные еще усиливают их, позволяя сравнить не только работу по поискам пропитания, но и работу по дому. У нашего трудового мира есть грязная тайна — работа по найму обеспечивается незаменимой, но неоплачиваемой «теневой работой». Тяжелый труд домохозяек — уборка, готовка, покупки, уход за детьми — вся эта безвозмездная тягомотина в буквальном смысле слова не учитывается статистикой занятости. И у нас, и у сан эта работа в основном женская, у нас — в гораздо большей степени, чем у них. Много ли мужей хотя бы два часа в день занимаются домашней работой? Много ли жен проводят за ней, как сан, менее трех часов? Тем более, в обществе Сан не встретить такого печального зрелища, как женщины, работающие по найму в дополнение к традиционной Домашней работе — причем за зарплату, до сих пор демонстрирующую половую дискриминацию.
Поздние данные Ли из других областей подтверждают теорию изобилия — например, дневная норма потребляемых калорий, ранее недооцененная, теперь поднята на более чем адекватный уровень. Излишки превращаются в подкожный жир, страхующий от случайных перебоев с пищей, отдаются собакам или поглощаются, чтобы дать людям силы для целебных гипнотических плясок, которые происходят от одного до четырех раз в месяц и продолжаются всю ночь. И несмотря на потрясающее разнообразие животных и растительных видов пищи, многое из того, что другие находят съедобным, сан не едят. Работа приносит так много потребительских товаров, что они как общество могут позволить себе выбор и действительно его позволяют. Описывать такие общества как «экономику выживания» не только фразеологическая глупость — какая экономика не занята выживанием? — более того, как замечает Пьер Кластр, это значит вносить оценочное суждение в якобы бесстрастную констатацию факта. Неявно предполагается, что эти общества не смогли стать ничем иным — как будто и подумать нельзя, что кто-то сам предпочтет расслабленную жизнь, свободную от начальства, священников, принцев и нищих. Но у сан есть выбор. В 60-е и 70-е, когда политическая ситуация в Ботсване и соседней Намибии становилась все хуже и хуже, многие сан отказались от собирательства и пошли работать на скотоводов-банту или на южноафриканских фермеров. Все это время сан могли работать по найму — но не хотели.
Как отмечал Иван Иллич, «экономисты понимают в работе примерно столько же, сколько алхимики — в золоте». Предполагая как двойственные неизбежности бесконечность потребностей и конечность (ограниченность) ресурсов, они воздвигают унылую науку на аксиомах, которые любой человек в здравом рассудке сходу отвергнет. Своим образом жизни охотники-собиратели демонстрируют лживость гоббсовского обмана. Ресурсов достаточно, сан потребляют их со вкусом; но, будучи разумными гедонистами, а не свихнувшимися аскетами, они находят удовлетворение в сытости: если у всех все есть, значит, работать больше не нужно. Пример собирателей настолько скандален для экономистов и попавших от них в наркотическую зависимость, что вызывает настоящие пароксизмы проповеднического лицемерия, особенно у либерального экономиста МюрреяРотбарда и
