перечисленных сил знают, что их интерес общий и один и тот же. Деньги, власть и фанатизм являются, таким образом, страшным врагом, внутренне объединенным. Тот, кто стал бы бороться против одного из них, сделал бы ошибку. Это и случилось с европейским либерализмом, боровшимся с политической реакцией и клерикализмом, но желавшим сохранить собственность — он был, и сейчас остался, почти уничтоженным. То же самое случилось с авторитарным социализмом, — борясь против собственности, но стремясь к власти для себя и считая, что он очень умно поступает, оставляя религию в стороне, весь европейский социализм оказался в неустойчивом положении. При всех своих избирательных успехах, получая на выборах голоса почти всей массы рабочих, социализм имеет против себя не только капиталистов, но и всю массу клерикальных крестьян, и бессилен даже там, где он, как будто бы стоит у власти. Антиклерикализм, свободная мысль, сами по себе также не могли оказать влияния на ход событий, и римский папа, мишень нападок либеральной Италии на протяжении нескольких поколений, побратался с Муссолини и, два года тому назад, стал святыней в Италии.
Религия, таким образом, во всех своих организованных формах оказалась жестоким и неутомимым врагом прогресса и ничем иным и быть не могла. Ибо она, даже в своих позднейших формах, продолжает поддерживать те’ самые взгляды, которые были формулированы тысячи лет тому назад. Если и были нововведения, то они были продуктом отдельных индивидов, как, например, авторы мормонской библии сто лет тому назад, или авторы «исправленной» библии, с которыми я случайно познакомился и которые, может быть, все еще живут среди нас. Чтобы заставить народ поверить во все это в XIX или XX веке, необходимо, чтобы это было сделано в ранней молодости человека, когда он не обладает еще ни критическим смыслом, ни историческим и научным знанием. Далее требуется, чтобы взрослые люди, воспринявшие такие верования в детстве, были бы постоянно укрепляемы в них. Их надо удерживать от соприкосновения с современным научным знанием, а где можно, то и внушать им недоверие и презрение к знанию, результату исследований специалистов в каждой стране, за которыми непосвященные не могут уследить, но которые — по крайней мере, главные новейшие открытия — очень скоро становятся общим достоянием всех образованных людей на всем земном шаре.
Только путем систематического содержания детей и взрослых в таком невежестве могут клерикалы школ, университетов и прочих рассадников организованной религии поддерживать свои религиозные системы — совершенно так же, как самодержавные монархи заставляют умолкать голоса либералов, а капиталисты повсюду удушают каждый социалистический голос, и все вместе делают все возможное, чтобы анархизм никогда не мог возвысить свой голос. Эта позиция религий во всем мире ни в какой мере не может быть оправдана тем, что среди верующих можно насчитать несколько прогрессивных и социально мыслящих людей. В прежние времена церковь устраняла таких еретиков самыми жестокими способами. Но вот уже несколько поколений, как такие разновидности верующих стали допускаться церковью, то получая от нее признание, то отрицаясь ею, то пользуясь ее поддержкой, то принуждаясь к молчанию, смотря по требованиям духовной политики. В некоторых случаях от скрещения со свободной мыслью нарождались либеральные протестанты и католики, а от скрещения с социализмом нарождались искренние реформаторы, которых церковь не любит и выбрасывает из своей среды. То скрещение с зажиточными крестьянами, мелкой буржуазией и государственной реакцией, которое во многих странах выдвигает христианско-социальную разновидность, полезно и Церкви, и Собственности, и Государству, и оно очень модно теперь в Европе. Я наблюдал все эти разновидности много лет и думаю, что они являются современным авангардом реакции: если сюда попадает настоящий социалист, то видит, что здесь нет места для него. Как нет белых воронов, так нет прогрессивных религиозных деятелей, а если и есть исключения, то рядом с каждым социалистом, или даже анархистом, оказываются сотни тысяч равнодушных или даже реакционеров. В серьезных вопросах исключения не могут перевесить того, что является правилом.
Поэтому, как только религия появляется в качестве активного фактора, она оказывается нашим открытым врагом, иначе и быть не может. Если ваш лучший друг предложит вам велосипед, изготовленный в 1870 году, или автомобиль производства 1890 года, то вы вежливо откажетесь от такого товара, и будете считать вашего друга человеком заблуждающимся или плохо осведомленным. Если религиозный человек представит вам создание вселенной, как оно было изображено авторами библии 2000 лет тому назад, вы почувствуете, что телескопы, и математические вычисления современных астрономов дают больше гарантий точности и будете рассматривать библейские толкования, как вы рассматриваете рассказы, собираемые этнографами, — как интересные образцы древнего фольклора. Вы, может быть, понимаете механизм ваших часов, но ваш маленький сын его не понимает, (как и я сам не понимаю его), и потому все такие мнения необразованных людей нашего времени или прошлых веков не идут в счет.
Мы знаем тысячи религий или подобных религии верований и, вероятно, сотни тысяч божеств, и нам известно о ранних народах, считавших одушевленными и приписывавших силу творить добро или зло значительному числу деревьев, рек и так далее. Общепринят тот взгляд, что уменьшение числа этого множества божеств до одного божества является большим достижением прогресса, а многие считают это достижение конечным достижением прогресса. По моему мнению, монотеизм был реакцией, отвечающей росту абсолютной власти монархов и государств. Эта власть становилась более сильной с ходом времени. Грубый восточный деспотизм и греческий федерализм проложили себе дорогу к еврейской и римской моно-государственности. Деспотизм сокрушил многих местных богов и поставил единое Государство-Бога рядом с Богом-Государством. Мы все еще живем в этом государственном периоде, и со стороны государства Бог всегда в безопасности. Французская Революция дала ему специальный диплом на право быть Верховным Существом, которому республика разрешила поклоняться.
Русская революция на ее нынешней ступени привела к такому могуществу государства, что она отказывает богу в разрешении на существование. Всякое такое соперничество между государством и «богом» является внутренним делом соперничающих деспотических фикций, и это соперничество не может интересовать современных людей, которые думают, что пора уже отослать обоих — и бога и государство в этнографический и исторический музей.
Есть люди, подчеркивающие недостаточность и изменчивость результатов науки и отсутствие исчерпывающего решения всех научных проблем о вселенной. Очевидно, что никогда не придет день, когда ученый напишет последнюю строку какой-нибудь книги и скажет интервьюеру, что ныне разгадана последняя загадка вселенной, что отныне наука все знает и что, следовательно, отныне будет уже безопасно сомневаться в библейском рассказе о сотворении мира. Есть в наши дни и такие люди, которые считают, что вся наука оказалась несостоятельной, ибо Эйнштейн доказал, что она во всем не права, будучи только «относительной» — и на этом кончается осведомленность большинства таких людей об Эйнштейне.
А поэтому наука объявляется не имеющей значения, тогда как на самом деле наука только в XVII веке могла приступить к исследованиям с некоторой долей безопасности от клерикальных преследований и стала пользоваться полной свободой и общественной поддержкой, а также усовершенствованными инструментами, только начиная с первой половины XIX века. Утверждения книги, написанной тысячу лет тому назад, в десять тысяч раз менее ценны, чем некоторые современные и временные результаты или гипотезы. Бесполезно дольше спорить с людьми примитивного умственного развития, продолжающими считать библию выше науки. Я упоминаю о них только потому, что такие люди встречаются среди нас массами, влияют на общественные дела и удерживают общественное мнение на чрезвычайно низком уровне. Очень часто такие люди агрессивны и увлекают за собой равнодушных, увы, входящих в союз Религии, Собственности и Власти.
Разумеется, многие готовы пройти мимо всего этого и подчеркивают значение религии, как наиболее пригодного механизма для внедрения моральных доктрин и для поддержания добропорядочного поведения среди молодых и старых людей. Так было в допотопные времена, когда животные инстинкты постепенно превращались в человеческие обычаи. Это было действительно важно, ибо обычаи смягчали (как я думаю) силу инстинкта (приобретенные привычки). Свобода действий (отличающая людей от животных) не имела возможности развиться в более широкую и подлинную свободу (сознательную и социальную). Она как будто требовала принуждения и, таким образом, (а отчасти также путем защиты слабого против опасности) возникла власть — сначала среди людей, а потом она стала приписываться также обожествленным силам природы и наиболее сильным животным. Племенной «свод законов» стал, таким образом, строже применяться, так как ему стало приписываться божественное происхождение, и он был поставлен выше споров и поправок (за исключением тех случаев, когда это требовалось в интересах власти).
Разве мы не выросли из этого примитивного периода, не переросли его»? Религиозные люди хорошо это знают. Умеренные люди наших дней придерживаются социальных принципов, возникающих из социальной жизни и из их собственного сознания. Религия ничего не может им сказать такого, чего и без того не знал бы живущий приличной жизнью человек. Зато религия сообщает им много бесполезных знаний и сама она давно уже превратилась в воскресную церемонию. Так ее понимает множество религиозных конгрегаций, не имеющих практического влияния на общественную жизнь.
Все выше сказанное правильно также относительно религий, при которых люди, находящиеся под влиянием религиозных верований, объявляются пророками, мистиками, ясновидцами и т.д. Исходя из других сведений, исследований или самостоятельной мысли, эти люди создают религии, как поэты создают поэмы, или как романисты пишут романы, и все такие продукты творчества могут найти друзей, спешащих откликнуться на такие учения. Так как подобные ясновидцы в некоторых случаях обладают моральной силой, позволяющей им подняться над ортодоксальной религией и так как ими движут бескорыстные мотивы, то их творчество может быть открыто для социальных или даже либертарных чувств, но какое может это иметь значение? Нормальные люди всегда будут иметь другие способы для ознакомления с такими идеями. Люди, создающие эти идеи, не могут, по-видимому, сами себе помочь, но это их частное дело.
Что касается претензий учителей оккультизма, например теософов, связать свои доктрины на протяжении веков с древними доктринами, символами и прочее, то возможно, что существуют подпочвенные связи, известные или вновь открытые, или являющиеся предметом более или менее вероятных гипотез. Чем древнее и чем более устойчивее такие заявления и доктрины, тем меньше их ценность, ибо давно известно, что наиболее древние учения являются, как правило, и наиболее отсталыми, и наиболее ошибочными. Нет сомнения, что в каждом организме, в том числе и в человеке, по необходимости очень значительно число разнообразных действующих сил природы, дающих импульсы изнутри, или получающих импульсы извне, ибо нет линий, полностью отделяющих одни организмы от других. Но об этом мы знаем бесконечно мало, и если
