плохо, задумает сама реорганизоваться и постарается сделать это лучше. Насилие только причинило бы страдание тем, кого захотели бы к этому принудить. От свободного и продолжительного движения и беспрерывного преобразования получится, наконец, та общность идей, тайну которой никто не знает, и которую напрасно пыталось бы установить насилие.
ГЛАВА XVIII. Тунеядцы.
Когда речь идет об упразднении власти, многие, и, между прочим, некоторые из наших товарищей рабочих, возражают нам: „А что вы сделаете с тунеядцами? Если в вашем обществе каждый сможет потреблять, не будучи принужден производить, то никто не захочет работать. Если каждый сможет брать продукты по своему желанию, нищета увеличится по сравнению с настоящим временем, и труд окажется еще более тяжелым для тех, кто будет работать”.
Мы знаем, что человек не может измениться в один день; сделаться, как бы по мановению магической палочки, ангелом из грубого животного, которым он был накануне. Вышеупомянутое возражение нам делается так часто, что было бы невозможно его забыть; мы достаточно ясно доказали в первых главах этой книги и не станем еще доказывать здесь, что для реализации того идеала, к которому мы стремимся, предполагается, что человек достигнет известной степени развития, которую необходимо иметь в виду. Чтобы рассматривать взаимные отношения в будущем обществе, необходимо принять в соображение имеющие быть произведенными преобразования и не становиться на точку зрения современного общества.
В настоящее время труд считается унижающим. Цель стремлений и усилий человека состоит в том, чтобы добиться положения, позволяющего отдельной личности жить, ничего не делая, по крайней мере, не делая ничего производительного. Зато рабочего гнетет истощающий упорный труд, по 12, 13 и 14 часов в сутки, чаще всего при самых вредных для здоровья условиях, и все это ради того, чтобы получить ничтожную плату, которая едва позволяет ему не умереть от голода[9]. Не удивительно поэтому, что людям противно работать, и мы удивляемся только тому, что взирая на праздность и роскошь богатых, рабочие не перестали еще затрачивать свои силы на безысходный труд и не делали более частых попыток свергнуть существующий строй.
Но когда в будущем обществе, как мы видели выше, будет возвращена к производительному труду вся та масса оплачиваемых служащих, которая теперь трудится ради того, чтобы могла функционировать правительственная и капиталистическая организация, давящая нас всей своей системой, и когда будут возвращены к производительному труду те, кто ныне работает, чтобы сберечь мускульную силу наших современных эксплуататоров или доставить им более утонченное наслаждение, тогда уменьшится доля силы, требуемая от отдельного индивидуума.
Когда, с другой стороны, лучшее распределение труда еще уменьшит эту долю; когда распространение машин увеличит производительность, уменьшая вместе с тем количество рабочих часов; когда мастерские будут оздоровлены и размещены в помещениях, которые существуют уже и могут легко быть приспособлены к их новому назначению, и в которых найдется достаточно места и воздуха; когда еще во вредных или изнурительных работах труд человека будет заменен трудом машин, и когда вследствие всех этих немедленных улучшений он превратится в здоровое упражнение, тогда, как кажется нам, все причины, производящие тунеядство, будут уже значительно уменьшены.
И в особенности, когда изменится человеческий идеал, жить паразитом сделается также постыдным, как теперь считается почетным.
Нам не могут возразить, что все это мечты; это положительные факты; все экономисты согласны, что при лучшем распределении труда восемь рабочих часов, требуемых социалистами, будут совершенно достаточны; некоторые говорят даже о шести, пяти и четырех часах. Между тем, говоря о лучшем распределении труда, они вовсе не принимают в рассчет упразднение прислуги и должностей, необходимых для обеспечения современной эксплуатации и власти, ни упразднение массы должностей, необходимость которых вызывается глупою роскошью, уже начинающей становиться смешною; от уничтожения всего этого получится значительное сокращение рабочего времени.
Говоря о сокращении рабочего времени, мы подразумеваем, конечно, только время, проводимое в труде не из любви к нему, а по необходимости, ради производства предметов, безусловно нужных для удовлетворения неотложных потребностей человека. На это достаточно двух, трех, четырех часов. Но когда человек работает из любви к труду или любознательности, ему не приходит на ум считать часы, и в современном обществе люди, проведя восемь или десять часов в мастерской или конторе за работой, тяготящей их, для отдыха часто предаются занятиям, которые им нравятся: чтению, музыке, рисованию, живописи или скульптуре, а также и ручному труду. Такая привычка в наши дни все более развивается, и благодаря этому распространяются все больше механические инструменты для любителей. Человек утомляется после 6-ти часов труда, который его тяготит, но проработает без устали 17 часов, если может предаться занятиям, которые ему нравятся, и в особенности, если может разнообразить и менять их прежде, чем они сделаются для него утомительными.
Всякий человек обладает рабочей силой, которую он должен расходовать тем или другим способом. С того момента, когда он не будет принужден расходовать свои силы на истощающий труд, не обеспечивающий ему даже удовлетворения его главных потребностей, для него будет счастьем испробовать все свои способности в любом производстве, какое ему придет в голову.
Потому то люди, занимающиеся умственным трудом, ощущают потребность движения, и гигиена в наши дни, рекомендует чередовать ручной труд с интеллектуальным. Фехтование, бокс, футболл в моде ныне потому, что восстановляют немного мускулы буржуазии, которая задыхается в собственном жиру.
Какой интерес, при таких условиях, будет людям отказываться от труда, когда, в особенности, они будут знать, что могут рассчитывать только на свои собственные силы, чтобы добыть себе все необходимое, и когда они не будут иметь в руках никакого средства угнетать кого бы то ни было властью и заставлять работать на себя.
Однако мы охотно допускаем — и это, вероятно, произойдет — что в начале найдутся люди, настолько лишенные морального чувства, что будут злоупотреблять духом солидарности, и настолько опустившиеся, что будут бегать от работы. Во всяком случае они составят только меньшинство; ибо, если бы те, кто сделает революцию, сражались за то, чтобы не трудиться, они не остановились бы на полпути; от стремления жить, не трудясь, только один шаг до того, чтобы заставить других работать на себя, и поэтому их первой заботой было бы установить какую-либо власть. Они были бы ближе от вас, чем от нас.
Но в таком случае то, что совершилось бы не было бы социальной революцией; это была бы поработительная война, в которой более сильные подчинили бы слабых, победители эксплуатировали бы побежденных; мы не будем останавливаться на ней и возобновим наше исследование.
Если бы совершилась социальная революция, такая, как понимаем ее мы, то лишь потому, что большинство людей понимало бы пользу солидарности и взаимопомощи и опасность паразитизма; их деятельность направлялась бы к тому, чтобы помешать возвращению тех злоупотреблений, которые они сами уничтожили, и среди их тунеядцы составляли бы меньшинство. Мы увидим дальше, что нельзя основывать социальные отношения на исключениях.
В наши дни рабочий, истощенный, лишенный всего, что он создает своим трудом, соглашается работать, чтобы обогащать кучку паразитов всех родов и видов, и почти все находят это даже вполне естественным, а в то же время боятся, что в обществе, в котором условия труда будут улучшены, с целью сделать его привлекательным, продолжительность труда будет ограничена волей самого рабочего, и все будут обеспечены в полном удовлетворении своих потребностей, при единственном условии производить самим все необходимое каждому; что в таком обществе люди, охваченные вдруг невиданной до сих пор никогда леностью, откажутся работать для самих себя и предпочтут или умереть от нужды, или возобновить борьбу за подчинение одних другими! — так думать бессмысленно!
Под предлогом, что некоторые отдельные личности, совершенно испорченные современным положением вещей, могли бы отказаться работать, нам умышленно предлагают подчиниться власть имущим для того, чтобы принудить таких личностей к работе. Разве не выгоднее предоставить их собственной лени, чем создавать организацию, которая не сумеет принудить их к труду, но зато сможет отлично обратиться против нас самих.
Вспомним басню о садовнике, который пошел за своим господином просить освободить его от зайца, с’евшего несколько капустных листьев, и о том, что из этого вышло. Мы считаем себя более практичными и докажем, что нет надобности ни в жандармах, ни в судьях, чтобы исправить так называемых тунеядцев, если таковые имеются в действительности.
Впрочем, по нашему мнению, нет настоящих тунеядцев в точном смысле этого слова. Имеются только люди, способности которых не могли свободно развиться, которым социальная организация помешала найти нормальное направление для своей деятельности, и которые, будучи выбиты из колеи, пошли по ложному пути и окончательно деморализовались и опустились.
Если сосчитаем огромную сумму усилий, которую приходится для своего существования затрачивать тунеядцу, не имеющему никаких средств, то увидим, что мускульная и умственная деятельность, проявляемая им в его шатаниях взад и вперед, часто больше той, которую ему пришлось бы затрачивать при каком-нибудь регулярном труде.
Чтобы воспользоваться завтраком приятеля, он ему окажет столько услуг, что они будут иногда стоит больше, чем пища, которую он получил от него.
Чтобы взять у другого сорок су, какие только услуги не умудрится он ему оказать: за рюмку абсента он готов пробежать через весь Париж! Положим, эти люди тратят свои силы бесполезно, но все же они их тратят. Создайте такое общество, в котором бы люди могли выбирать сами труд, и вы увидите, что самые ленивые окажутся полезными.
Эти люди, предоставленные самим себе в обществе, в котором законом служил бы труд, вскоре устыдились бы своего двусмысленного положения среди трудящихся. Мы не хотим силой принуждать тунеядцев к труду, но мы и не требуем, чтобы к ним относились с уважением, и чтобы каждое утро при их пробуждении им преподносили по их выбору то, что могло бы угодить их желаниям.
Если современное общество терпит паразитов, то потому, что нравы и социальная организация им отводят среди нас особое место; впрочем, от многих из них оно уже начинает устраняться. Сводник хвастается своими обязанностями только в своей среде, большая часть населения избегает всякого сношения с ним. Палач, несущий общественную службу, во все времена считался отверженным среди людей. Многие другие должности если не пали еще так низко, то все более и более теряют свой престиж, и только немногие престарелые приверженцы старины восхваляют еще их, большая же часть их сторонников уже начинает говорить о смягчающих обстоятельствах, в виде требований социальной необходимости.
Мы предполагаем, что в будущем обществе произойдет то же по отношению к тем, которые захотели бы жить паразитами. Трудящиеся позволят из сострадания эксплуатировать себя до некоторой степени паразитствующими, не стесняясь показывать им презрение к их унизительному положению в обществе.
Скорее чем принять подобное
