было употреблено вопреки своему первоначальному значению, и ничего более.
В наших представлениях о социальном строе слово „анархия” не только не „несовместимо” со словом „коммунизм”, но напротив, смягчает то понятие о власти, которое могло бы быть приписано ему после того употребления, которое было сделано из него прежде.
Если „коммунизм” показывает, что люди должны жить в обществе на началах самого полного равенства, то „анархия” добавляет к нему, что это равенство дополняется самой неограниченной свободой личности: что оно не пустой звук, так как не может быть навязано силой, ибо не признает никакой власти: ни Бога, ни правительства, — каждый повинуется только своей собственной воле!
Некоторые анархисты, боясь, что анархическая идея последует по ложной дороге христианского милосердия, самоотречения и прочих вздорных понятий, которые содействовали подчинению людей игу власти, проповедывая им покорность и преданность, говорят нам, что нужно отвергнуть коммунизм из опасения впасть в смутный и неопределенный сентиментализм старых социалистических школ. Мы, больше чем кто либо другой, являемся врагами нелепиц, которые под предлогом чувства учат людей уважать предрассудки, препятствующие прогрессу и подчиняющие их власти эксплуатации. Мы более, чем кто-либо, противники и того глупого сентиментализма, которым буржуазные поэты и историки сдабривали свои писания и этим развратили рабочего, вызывая в нем глупое великодушие, благодаря которому он всегда делался жертвой интриганов, умевших вызвать в других чувства самоотвержения, чтобы тем успешнее их эксплуатировать. Пора действительно рабочим отделаться от сентиментального благородства, из-за которого они всегда оставались в дураках! Однако ради того, чтобы не впасть в сентиментализм, не надо впадать в противоположную крайность, как это случилось в литературе, где под предлогом противодействия чувствительности героев романтической школы хотели изобразить человека бессознательным и злым животным.
Кроме сентиментализма, знаменующего собою только плохо уравновешенные умы, человеку присущи потребность иметь идеал, чувство привязанности к тем, кого он уважает, стремление к прогрессу и жажда чего-то лучшего, ощущаемая даже самыми отсталыми суб’ектами; все это должно быть принято во внимание.
„Зависть побуждает низшие классы ненавидеть богатых”, говорят экономисты, всегда появляющиеся там, где нужно клеветать против людей, у которых нет ста тысяч франков годового дохода.
Нет, господа, не ненависть и не зависть, а только чувство справедливости. Все лучшие стремления, присущие человеку, делают из него интеллигентное существо, и в совокупности с его дарованиями, став побудительной причиной его действий, отличают его от животного, пассивно переносящего свою участь, и не старающегося ее изменить.
Только рассматривая человека таким, каков он есть, и принимая в рассчет все побудительные причины его поступков и условия существования, созданные природой или видоизмененные им, мы можем составить себе представление о том, к чему способен он будет в будущем.
Не будем же презирать поэзию и чувство, так как они дают нам силу бороться с препятствиями, услаждают часы отдыха, изредка находимого нами в жизни. Красота, Истина, Любовь и Дружба только чувства, но без них мы были бы дикими животными. Они сделались составной частью нашего существа, без которых мы не понимали бы жизнь. Пусть эти чувства управляются разумом, и пусть к ним не примешивается плаксивый и приторный сентиментализм тех, кто хочет исполнить завет их для оправдания современных ужасов, мы же смело признаем их, ибо они должны быть регуляторами нашего идеала.
Мы видели в предыдущем, что поставить вопрос: может ли человек жить одиноко? значит его решить, и мы не будем на этом останавливаться. Но помимо экономических условий, принуждающих человека жить в обществе, существуют соображения чисто морального свойства. Вне полового влечения, каждый человек чувствует влечение к одному, либо другому человеку; каждый испытывает потребность обмена мыслей, потребность в уважении и одобрении со стороны других. Одиночное заключение является жесточайшей пыткой, какую могли придумать современные филантропы. Общительность основное свойство человека; мизантропами и отшельниками являются только люди с расстроенным умом или галлюцинаты.
Что это верно, доказывает то, что чувство общественности пережило и устояло, несмотря на все несправедливости и жестокости, совершаемые ежедневно „во имя общества”. Человека заставляют признать за необходимость социального строя то, что является только результатом подчинения одного класса произволу другого.
Но если человек не может жить одиноко, если он может освободиться от преград, созданных условиями существования, в которых он находится, только соединяя свои силы с другими, если его темперамент, его вкусы, его интерес, его умственное развитие влечет его к ассоциации, то очевидно, что для того, чтобы быть прочным, эта ассоциация должна быть основана на полном равенстве всех членов. Она не должна терпеть в своей среде никакой привиллегии. Если она предназначена закрепить и облегчить соглашение между своими членами, то не должна наделять некоторых из них преимуществами, которые искусственно поставили бы наделенных ими выше других. Люди должны будут сговориться, чтобы „согласовать” свои силы, и должны будут действовать „сообща”.
Следовательно для определения будущего социального строя слово „коммунизм” не лишнее, также как слово „анархия”, понимаемое в смысле требуемой нами неограниченной свободы, и эти два слова, вместе взятые, обозначают, что мы взываем к рассудку людей, чтобы они сами решили, в каких пределах должны развиваться их свобода и солидарность!
Мы полагаем, что всем сказанным выше мы ответили уже на возражение тех, которые якобы боятся, что если в будущем обществе не будет власти, то люди не будут никогда уверены в возможности пользоваться своим трудом и будут рисковать каждую минуту тем, что более сильные или более хитрые отнимут продукты их деятельности.
Мы видели, что человеку невозможно жить одиноко. Однако тому, кто в качестве невежественного эгоиста предпочтет жить в уединении, никто не помешает в этом; такие люди будут свободны накоплять продукты и встретят единственное препятствие в практической невозможности делать это в слишком больших размерах. Но отказывая в своей помощи другим, они сами будут лишены чужой помощи и таким образом прежде всего сами будет наказаны, ибо будут терять больше, чем смогли бы сберечь. И действительно, что может человек изобрести и создать такое, что было бы полезнее для него, чем помощь членов ассоциации, которой он лишился? Как бы ни был он интеллигентен, идея не зарождается в нем совершенно готовой. Он ее почерпает из своих занятий, из чтения, из споров с окружающими, не говоря уже о том, что всякая новая идея есть только изменение какой-либо ранее сложившейся, и следовательно человеку нет никакой выгоды уединяться от других.
Из выше изложенных об’яснений относительно механизма группирования индивидуумов читатель, вероятно, уяснил себе всю выгоду для отдельной личности принять в нем участие. Помимо немедленной выгоды: содействия в исполнении труда, непосильного ему одному, человек находит в своих сотоварищах друзей, которые сумеют в случае надобности его защитить, если кто-нибудь захотел бы его обидеть.
Так как люди будут составлять группы не волею обстоятельств, но по своим собственным наклонностям, то между членами одной и той же группы установится связь тесной солидарности. Обидеть одного — будет значить сооружить[10] против себя всю группу. А ведь каждый человек будет участвовать по необходимости во множестве групп. Чем общительнее он будет со своими сотоварищами, чем более в нем будет развиваться чувство солидарности, тем более его будут уважать и тем больше будет сумма услуг, которых он сможет от них ожидать. Вместо того, чтобы быть слабым и безоружным перед обидой, каким хотят его представить, он будет располагать огромными средствами защиты, которых лишится только тогда, когда вздумает сам стать обидчиком.
Мы не должны забывать, что политическое рабство, вытекающее из нашего экономического порабощения, имеет значение только как защита привиллегий имущих; те, кому нечего защищать, принуждаются доставлять силу для защиты насильников от мести ограбленных ими.
Когда люди получат экономическую свободу и не будут терпеть в своей среде распределителей естественных и промышленных продуктов, когда эти продукты будут предоставлены свободному распоряжению тех, кто может их использовать, только тогда они станут свободными и равноправными. Имея возможность удовлетворять все свои потребности, они не будут подчиняться никакой власти, ибо будут сознавать себя равными со всяким, кто захотел бы над ними господствовать. Но, уразумев и поняв уроки прошлого, они будут знать, что несправедливость вызывает несправедливость, и насилие влечет за собою насилие. Не желая сами выносить чье-либо иго, они поймут, что не должны сами угнетать других под страхом возмездия. Желая оставаться свободными, они будут уважать свободу других.
ГЛАВА XXI. Гармония. — Солидарность.
Мы видели в предыдущих главах, как и почему люди будут соединяться в группы и сговариваться между собой при той организации, которая произойдет из их ежедневных сношений, без власти и правительства; нам остается теперь показать, как смогут существовать бок о бок будущие группировки, не стесняя, не мешая и не воюя друг с другом. Мы твердо уверены, что это возможно, и постараемся показать, каким путем эта уверенность стала нашим непоколебимым убеждением.
Изучая причины раздоров, которые в современном обществе делают каждого человека противником своего ближнего, мы видели, хотя коснулись этого явления мимоходом, что только страх за завтрашний день сделал человека эгоистом в узком значении этого слова, т. е. думающим только о себе, сводящим все к своему „я”, и не заботящимся о тех, кто страдает вследствие того, что он наслаждается, лишь бы зрелище их страданий не представлялось непосредственно его глазам.
Все же, несмотря на все это, человек, взятый в отдельности, страдает при виде страдания ближних; нищета, поразившая его взор, смущает его покой. Он охотно помогает ближнему, когда может это делать, не рискуя своими барышами, или шансами на успех. Некоторые, конечно, делают это только ради популярности, но уже само желание популярности доказывает, что такая помощь ближнему одобряется обществом.
Во имя общества — то есть, счастья всех — человек допускает ограничения своей свободы и современную эксплуатацию, которую одна грубая сила была бы бессильна поддерживать. Мы допускаем, что в их покорности есть доля страха перед жандармами, но какую пользу получают от нее те, кто, не имея гроша за душою, доставляют силы, необходимые для поддержания существующего строя? И разве не из их же рядов выходят и жандармы? Мы знаем, что в исключительных случаях люди жертвуют своим благополучием и жизнью для общей пользы: ради науки, отечества, любви к человечеству, и даже ради своих личных убеждений. Примеры людей, рискующих своей жизнью, положением или свободой, чтобы быть полезным своему другу, не редки.
Конечно, современная буржуазия с ее интригами, жаждой наживы, шантажем и вероломством, которые у нее в порядке вещей, нам доказывает одичание человечества, но к счастью она составляет лишь меньшинство, и в буржуазии не все являются политиканами.
Противники анархии обвиняют анархистов в том, что они создали в своем воображении человека, безусловно доброго, скромного, самоотверженного; идеальное существо, никогда не встречающееся в
