столкнулась с

относительностью, неопределенностью и случайностью, а экономике пришлось

считаться с электричеством, черной металлургией и атомной энергией. И

неспособность «чистого» марксизма усвоить всю эту массу достижений оказалась

также свидетельством краха современного ему буржуазного оптимизма. Этот крах

делает смехотворными попытки марксистов цепляться за устаревшие на сто лет,

а потому переставшие быть научными истины. Мессианство XIX века, как

революционное, так и буржуазное, не устояло перед развитием той науки и той

истории, которые были им в той или иной степени обожествлены.

Революционные пророчества

Но пророчества Маркса по сути своей являются также и революционными.

Поскольку вся реальность человеческой жизни основывается на производственных

отношениях, историческое становление революционно хотя бы потому, что

существует экономика. На каждом уровне производства она вызывает к жизни

противоречия, которые во имя достижения более высокого уровня

По определению Жданова, «марксизм это философия, качественно

отличающаяся от всех предшествующих систем» Но отсюда следует либо, что

марксизм не является, к примеру, картезианством, чего никто не будет

отрицать, что, что он ничем картезианству не обязан, что вполне абсурдно

271

разрушают соответствующее ей общество. Капитализм последняя из этих

стадий, ибо он порождает условия разрешения всех противоречий, в которых

экономика прекратит свое существование. И тогда вся наша история превратится

в предысторию. В каком-то смысле эта схема напоминает гегелевскую, только

диалектика рассматривается в ней с точки зрения производства и труда, а не с

точки зрения духа. Сам Маркс, разумеется, никогда не говорил о

диалектическом материализме. Заботу о прославлении этого логического монстра

он предоставил своим продолжателям. Но в то же время он утверждал, что

действительность диалектична и экономична. Действительность это

бесконечный процесс становления, чреватый плодотворными конфликтами,

неизменно разрешающимися высшим синтезом, который порождает свою

противоположность и таким образом движет историю вперед. То, что для Гегеля

было движением действительности по направлению к духу, становится у Маркса

экономикой, развивающейся в сторону бесклассового общества. Любая вещь

является одновременно собственной противоположностью, и это противоречие

понуждает ее превратиться в нечто иное. Так капитализм, будучи буржуазным,

таит в себе революционные зачатки и расчищает путь для коммунизма.

Своеобразие Маркса заключается в утверждении, что история, будучи

диалектикой, является еще и экономикой. Более высокопарный Гегель заявлял,

что она есть материя и в то же время дух. Причем она может быть материей

лишь в той мере, в какой является духом, и наоборот. Маркс же, отрицая дух

как последнюю субстанцию, провозглашает исторический материализм. Здесь’

можно сразу же повторить вслед за Бердяевым, что диалектика и материализм

несовместимы. Возможна только диалектика мысли. Впрочем, само понятие

материализма достаточно двусмы сленно. Произнося это слово, мы тем самым уже

признаем, что в мире существует нечто помимо материи. С тем большим основа

нием эта критика может быть отнесена к историческому матери ализму. История

тем и отличается от природы, что онс преобразует ее посредством воли, науки

и страсти. Стало быть Маркс не является чистым материалистом по той простой

причине, что ни чистого, ни абсолютного материализма не существует Он был

чистым материалистом в столь малой степени, что признавал: если оружие может

способствовать торжеству теории, то и теория может с тем же успехом

превратиться в оружие Позицию Маркса можно с большим основанием назвать

историческим детерминизмом. Он не отрицает существование мысли. а только

считает, что она полностью обусловлена внешней действительностью. «У меня

же, наоборот, идеальное есть не чтс иное, как материальное, пересаженное в

человеческую голова и преобразованное в ней» *. Это поразительно грубое

определение лишено всякого смысла. Вопрос о том, как и каким образом

«идеальное» может быть «пересажено в голову», кажется сущим пустяком в

сравнении с возникающей вслед за тем необходимостью

272

определить, что же это за «преображение». Но Маркс был представителем

куцей философии своего времени. Выяснить то, что он хотел этим сказать,

можно на других примерах.

Человек был для него всего лишь продуктом истории, и в частности

истории средств производства. Он полагал, что человек отличается от

животного тем, что способен производить средства к собственному

существованию. Если ему нечего есть, не во что одеться, негде жить он уже

не человек. Формула «primum vivere» * первейшее его определение. Та

малость мыслей, что приходит ему при этом в голову, находится в прямой

зависимости от его насущных потребностей. Маркс доказывает, что зависимость

эта является постоянной и необходимой. «…История промышленности…

является раскрытой книгой человеческих сущностных сил…» * С присущей ему

склонностью к обобщениям он извлекает из этого, в общем-то приемлемого

положения, такой вывод: экономическая зависимость является для человека

единственной и самодостаточной, что, разумеется, следовало бы еще доказать.

Можно согласиться с тем, что она играет огромную роль в генезисе людских

поступков и мыслей, но не заключать же отсюда, подобно Марксу, что борьба

немецких государств против Наполеона объясняется лишь нехваткой у них кофе и

сахара. Впрочем, чистый детерминизм тоже абсурден. Будь это не так, было бы

достаточно единственного верного утверждения, чтобы мы могли, от следствия к

следствию, добраться до абсолютной истины. А поскольку это не так, мы либо

никогда не делали ни одного истинного утверждения, включая то, на котором

основан детерминизм, либо нам случается высказать истину, но она остается

без последствий, и тем самым доказывается ложность детерминизма. Приходится

признать, что у Маркса были свои доводы, чуждые чистой логике, позволявшие

ему прибегать к столь произвольным упрощениям.

Считать коренной особенностью человека экономическую зависимость

значит сводить его к социальным отношениям. В XIX веке было неопровержимо

установлено, что человек не может жить без общества. Отсюда можно сделать

пристрастный вывод: человек чувствует себя одиноким в обществе только по

социальным причинам. В самом деле, если одиночество объясняется чем-то

внешним для человека, то ему открыт путь к трансцендентному. Социальные же

отношения, напротив, создаются самим человеком, а если вдобавок к этому

предположить, что они, в свою очередь, творят человека, то можно считать,

что найдено исчерпывающее объяснение этой проблемы, которое позволяет

устранить понятие трансцендентности. Человек становится тогда, как это и

хотелось Марксу, «автором и действующим лицом собственной истории».

Пророческая миссия Маркса революционна потому, что он завершает негативное

движение, начатое философами Просвещения. Якобинцы уничтожили

тренсцендентность личностного бога, но заменили ее трансцендентностью

принципов. А Маркс основал современный атеизм,

273

покончив и с этим видом трансцендентности. В 1789 году вера была

заменена разумом Но этот разум в неизменности своей был трансцендентен.

Действуя куда решительнее Гегеля, Маркс свел на нет трансцендентность разума

и низверг его в историю. До них разум был регулятивным принципом, теперь он

превратился в средство завоевания. Маркс пошел дальше Гегеля и даже объявил

его идеалистом (которым тот не был или был в той же степени, в которой сам

Маркс был материалистом) именно потому, что в учении Гегеля царство духа

каким-то образом восстанавливает надысторические ценности. «Капитал»

принимает диалектику господства и рабства, заменяя самосознание

экономической самостоятельностью, а конечное царство абсолютного духа

воцарением коммунизма. «…Атеизм есть гуманизм, опосредствованный с самим

собой путем снятия религии, а коммунизм гуманизм, опосредствованный с

самим собой путем снятия частной собственности» *. У религиозного отчуждения

тот же источник, что и у отчуждения экономического. Покончить с религией

можно, только обеспечив абсолютную независимость человека от его

экономических потребностей. Революция, таким образом, отождествляется с

атеизмом и царством человека.

Вот отчего Маркс вынужден был всячески подчеркивать экономическую и

социальную зависимость человека. Его самые плодотворные усилия были

направлены на то, чтобы разоблачить реальность, скрывавшуюся за формальными

ценностями, которыми кичилась современная ему буржуазия. Его теория

мистификации приемлема до сих пор, поскольку она, если разобраться, носит

всеобъемлющий характер и приложима также к революционным мистификациям.

Свобода, которую почитал Тьер *, была свободой привилегированных классов и

подкреплялась силой полиции; семья, восхваляемая консервативными газетами,

укреплялась в том же самом обществе, где полуголые мужчины и женщины

спускались в шахту, обвязанные одной веревкой; мораль процветала за счет

проституции среди рабочих. Маркс был несравненным обличителем. С невиданной

до него силой он бичевал жалкое и алчное общество, лицемерно поступившееся

понятиями чести и разума в угоду корыстным целям. Эти исполненные

негодования разоблачения привели к эксцессам, которые, в свою очередь,

требуют разоблачения. Но необходимо помнить, что разоблачительство Маркса

было вызвано прежде всего потопленным в крови Лионским восстанием 1834 года

и невероятной жестокостью версальских моралистов при подавлении Коммуны в

1871 году. «Человек, у которого ничего нет, и сам является ничем» *. Если

теперь это утверждение кажется ложным, то в оптимистическом обществе XIX

века оно было почти истинным. Крайняя нищета, порожденная процветающей

экономикой, принудила Маркса выдвинуть на первый план

социально-экономические отношения и придала особый пыл его пророчествам о

наступлении царства человека

Учитывая все это, можно лучше понять чисто экономическое

274

объяснение истории, предпринятое Марксом. Если все принципы ложны,

истинна только реальность нищеты и тяжкого труда. А если к тому же удастся

доказать, что именно этой реальности достаточно, чтобы объяснить все прошлое

и будущее человечества, то с принципами будет раз и навсегда покончено,

равно как и с обществом, которое так ими кичилось. Этим и предстояло

заняться Марксу.

Человек появился вместе с производством и обществом. Неравноценность

земельных угодий, более или менее стремительное усовершенствование орудий

производства, борьба за существование все это быстро привело к зарождению

социального неравенства, которое воплотилось в противоречиях между

производством и распределением, а затем в классовой борьбе. Эти

противоречия и эта борьба являются двигателями истории. Античное рабство и

феодальное крепостничество были этапами долгого пути, приведшего к

классическому ремесленному укладу, где производитель является хозяином

средств производства. В это время открытие международных торговых путей и

новых рынков сбыта способствовало преодолению провинциального уровня

производства. Противоречия между способом производства и новыми

потребностями распределения уже предвещают конец эпохи мелкотоварного

промышленного и сельскохозяйственного производства. Промышленная революция,

изобретение парового двигателя и борьба за рынки сбыта не могли не

завершиться разорением мелких собственников и образованием крупных

мануфактур. Средства производства сосредоточиваются тогда в руках тех, кто

мог их купить; а у подлинных производителей, то есть рабочих, остается

только сила их рук, которую они могут продать «денежному мешку». Итак,

буржуазный капитализм определяется отделением производителей от средств

производства. Из этого противоречия проистекает целая серия неопровержимых

выводов, позволяющих Марксу возвестить конец всех социальных противоречий.

Здесь необходимо сразу же заметить, что твердо установленный принцип

диалектической борьбы вряд ли может так внезапно утратить свою

состоятельность. Либо он изначально и навсегда справедлив, либо никогда не

был истинен. Маркс говорил, что грядущая социалистическая революция

упразднит классы, подобно тому как революция 1789 года упразднила сословия.

Но как с исчезновением сословий не исчезли классы, так и с исчезновением

классов не исчезнет какая-то иная форма социальных противоречий. А ведь суть

марксистских пророчеств зиждется именно на этом утверждении.

Основные черты марксистской схемы общеизвестны. Вслед за Адамом Смитом

и Рикардо Маркс определяет стоимость любого товара количеством труда,

который его произвел. Количество труда, проданное пролетарием капиталисту,

само является товаром, стоимость которого определяется количеством труда,

необходимого для воспроизводства, то есть для поддержания жизни

275

пролетария. Приобретая этот товара капиталист обязуется назначить за

него плату, достаточную для того, чтобы тот, кто его продает, то есть

трудящийся, смог прокормиться и хоть как-то просуществовать. Но одновременно

капиталист получает право заставить рабочего трудиться столько времени,

сколько тот сможет. А может он куда больше, чем ему необходимо для

поддержания жизни. Если при двенадцатичасовом рабочем дне половина времени

уходит на покрытие нужд рабочего, то остальные шесть часов он трудится

бесплатно, создавая прибавочную стоимость, составляющую доход капиталиста.

Стало быть, интересы предпринимателя сводятся к тому, чтобы максимально

увеличить продолжительность рабочего дня, а если это уже невозможно

повысить нормы выработки. Выполнение первого требования зависит от

жестокости работодателя и от полицейского произвола. Второе решается

организацией труда. Она ведет сначала к его разделению, а затем к применению

машины,