развитіе жизни каждаго существа въ отдѣльности или цѣломъ рядѣ существъ нигдѣ не являетъ намъ прямой безпрерывности, а наоборотъ, одни явленія ея происходятъ послѣ другихъ какъ бы насильственно и революціонно. — Вѣтка не прибавляется къ вѣткѣ, цвѣтокъ не есть продолженіе листка, ни пестикъ — тычинки, яйцо различно отъ органовъ, породившихъ его, сынъ не является продолженіемъ отца или матери, а становится въ дѣйствительности новымъ, различнымъ отъ родителей, существомъ. Прогрессъ совершается постоянно измѣненіемъ явленія, исходя отъ своей точки отправленія для каждаго отдѣльнаго индивида. Генеалогическое дерево существъ, какъ и настоящее дерево, есть собраніе вѣтвей, изъ которыхъ каждая питается не собственнымъ сокомъ, а сокомъ всего дерева. И для великихъ историческихъ революцій тотъ же законъ. Когда старыя формы жизни не удовлетворяютъ больше, жизнь требуетъ новыхъ, происходитъ революція.
II.
Однако не всегда революція означаетъ прогрессъ, точно также не всегда эволюція стремится къ большей справедливости. Все измѣняется, все въ природѣ движется въ вѣчномъ, непрерывномъ движеніи и если есть прогрессъ, то можетъ быть и реакція, если есть эволюціи, стремящіяся къ развитію жизни, существуютъ другія, которыя влекутъ къ смерти. Остановка невозможна. Движеніе неизбѣжно въ ту или другую сторону и упрямый реакціонеръ и слащавый либералъ, открещивающіеся отъ всякой революціи, всетаки идутъ по пути ея, эволюціонируя къ смерти и вѣчному покою. Болѣзнь, дряхлость, гангрена такія же эволюціи, какъ и возмужалость и юность — черви, появляющіеся въ разлагающемся трупѣ, какъ и первый крикъ новорожденнаго, служатъ признакомъ, что и тамъ, и здѣсь совершилась революція, и физіологія и исторія указываетъ намъ, что эволюція приводитъ иногда къ упадку, какъ и революція — къ смерти.
Исторія человѣчества, несмотря на то, что извѣстна намъ лишь за короткій періодъ нѣсколькихъ тысячъ лѣтъ, даетъ намъ массу примѣровъ жизни племенъ, народовъ, и государствъ, которые исчезли съ лица земли вслѣдствіе медленной эволюціи, влекшей ихъ къ ихъ собственной гибели. Причины этого явленія, породившаго болѣзнь обществъ, многочисленны. Климатъ и почва иногда играли въ этомъ преобладающую роль, какъ это случилось, навѣрное, въ огромныхъ пространствахъ центральной Азіи, гдѣ высохли озера и рѣки и гдѣ огромные солончаки покрыли когда-то плодородную почву. Нашествія дикихъ враждебныхъ ордъ, разорили нѣкоторыя страны до тла, — однако есть націи, которыя могли снова развиваться послѣ страшныхъ пораженій и многовѣковаго рабства: и если онѣ возвращаются къ варварскому состоянію или вымираютъ окончательно, то причины этого лежатъ уже въ ихъ внутреннемъ строеніи, а не во внѣшнихъ обстоятельствахъ. Одна изъ этихъ причинъ, являясь самою главною, разъясняетъ исторію всякаго паденія — это когда одна часть общества, подчиняя себѣ другую, большую, захватываетъ землю, капиталъ, власть, образованіе, и почести въ свое исключительное пользованіе — и если масса не въ состояніи реагировать противъ подобной монополіи кучки людей — она осуждена на смерть и ея исчезновеніе лишь вопросъ времени. Появляется чума, которая стираетъ съ лица земли этотъ бесполезный, инертный муравейникъ индивидовъ, не сумѣвшихъ завоевать свою свободу. Съ Востока и Запада появляются разбойничьи племена и, нѣкогда громадные, города превращаются въ пустыню. Такъ погибли Ассирія и Египетъ, такъ исчезла, нѣкогда могущественная, Персія, и наконецъ, Римская имперія, сдѣлавшаяся собственностью нѣсколькихъ крупныхъ владѣльцевъ, пала подъ ударами варваровъ, которымъ не трудно было справиться съ ея порабощеннымъ пролетаріатомъ.
Нѣтъ явленія, въ которомъ эволюція не совершалась бы одновременно въ двухъ направленіяхъ: къ смерти и возрожденію; оно является какъ бы равнодѣйствующей эволюціи прогресса и упадка. Такъ паденіе Рима составляетъ во всей своей сложной совокупности цѣлый рядъ революцій и соотвѣтствующій имъ рядъ эволюцій, однѣ направлены къ его уничтоженіе, другія къ возрожденію новаго міра. Безъ сомнѣнія, паденіе этого громаднаго общественнаго организма, поработившаго весь міръ, послужило къ облегченію положенія подавленныхъ имъ народовъ, и во многихъ отношеніяхъ переселеніе сѣверныхъ народовъ, хлынувшихъ на цивилизованный міръ, было счастливымъ для исторіи человѣчества событіемъ — многіе изъ порабощенныхъ народностей сбросили тогда съ себя иго давившихъ ихъ поработителей, но науки и промышленность погибли или исчезли на время, произведенія искусства разрушались, жглись библіотеки, казалось, что цѣпь временъ порвалась, народы снова впадали въ варварство и деспота смѣнялъ еще худшій деспотъ; изъ мертвой религіи язычества возродилась новая религія, сдѣлавшаяся еще болѣе жестокой и фанатичной, чѣмъ прежняя и тысячелѣтняя ночь невѣжества и безумія, распространяемая попами, нависла надъ землею.
Точно также другія историческія событія могутъ быть разсматриваемы съ двухъ сторонъ, соотвѣтственно тысячи явленій, которыя составили ихъ, которыя проявляются въ соціальныхъ и политическихъ переворотахъ жизни націй. И дѣйствительно, всякое историческое событіе или явленіе толкуется различно, сообразно съ глубиной пониманія ихъ и предвзятой мыслью толкователя. Извѣстный примѣръ такого пониманія является толкованіе эпохи Людовика XIV, личному генію котораго приписывали богатый разцвѣтъ французской литературы того времени. «Его взоръ порождалъ Корнеліевъ», говорили нѣкоторые. Правда, вѣкъ спустя, никто не осмѣлится утверждать, что Вольтеръ, Дидеро и Ж. Ж. Руссо были обязаны своимъ геніемъ и существованіемъ взгляду Людовика XIV; однако, еще недавно не были ли мы свидѣтелями, какъ англичане превозносили свою королеву, дѣлая ее виновницей всякаго успѣха, всякаго прогресса, совершавшагося въ ея царствованіи. Хотя эта заурядная особа ничѣмъ другимъ, кромѣ своего присутствія на тронѣ въ продолженіи шестидесятилѣтняго періода, не участвовала въ этихъ событіяхъ, принужденная къ бездѣйствію самою конституціею своей страны. Милліоны людей, наполнявшихъ улицы, давя другъ друга, чтобы видѣть ее, хотѣли во что бы то ни стало видѣть въ ней всемогущаго генія процвѣтанія Англіи. Такое публичное лицемѣріе было, быть можетъ, потребностью, такъ какъ устраивая эти оффиціальныя торжества королевѣ-императрицѣ, нація восхищалась собственнымъ величіемъ. Но не всѣ подданные ея участвовали въ этомъ празднествѣ: ирландскіе фермеры подняли черное знамя возстанія, а въ Индіи голодныя толпы народа разрушали дворцы и казармы.
Существуютъ однако обстоятельства, когда прославленіе правительственной власти кажется менѣе абсурднымъ и даже можетъ быть на первый взглядъ оправдываемо. Возможно, что какой нибудь Маркъ Аврелій, талантливый министръ, могущественный филантропъ или просвѣщенный деспотъ употребляютъ свою власть въ интересахъ бѣдствующаго класса, издаютъ полезный законъ, являются защитниками слабыхъ противъ ихъ поработителей, но это только случайное счастливое стеченіе обстоятельствъ, которое даже по условіямъ своей среды, является совершенно исключительнымъ, такъ какъ сильнымъ міра сего всегда легче злоупотреблять своимъ положеніемъ, такъ какъ имъ рѣдко доступно истинное пониманіе положенія, даже если бы они, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, захотѣли бы инкогнито сами знакомиться съ нуждами своихъ подданныхъ. Бываютъ, конечно, случаи, когда намѣренія и поступки царей и правителей могутъ быть вполнѣ благожелательны или по крайней мѣрѣ направлены въ пользу народа; въ этихъ случаяхъ общественное мнѣніе, и сами массы принуждали ихъ къ этому и иниціатива законодателя сводилась къ нулю: они уступаютъ силѣ, которая могла бы быть гибельной для нихъ и которую они на этотъ разъ употребляютъ въ свою и общую пользу, потому что движеніе массъ также часто бываетъ направлено въ сторону прогресса, какъ и реакціи. Современная исторія Европы и особенно Англіи намъ даетъ тысячи примѣровъ, когда болѣе справедливые законы издавались не по доброй волѣ законодателя, но подъ давленіемъ анонимныхъ массъ: и верховная законодательная власть, декретирующая подобные законы, является въ дѣйствительности только простой исполнительницей воли народа — ея дѣйствительнаго руководителя.
Когда пошлины на хлѣбъ были уничтожены англійской палатой, крупные землевладѣльцы, вотировавшіе этотъ убыточный для нихъ законъ, только съ большимъ трудомъ подчинились необходимости признать справедливость его. Вопреки своимъ собственнымъ интересамъ они должны были просто подчиниться желанію массъ. Съ другой стороны, когда во Франціи Наполеонъ III, согласившись съ частнымъ мнѣніемъ Ричарда Кобденъ, подписалъ нѣкоторыя правила для облегченія свободы торговли, его не поддержали ни его министры, ни Палата, ни даже нація, и изданные имъ законы не могли долго продержаться: его наслѣдники, воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ, отмѣнили ихъ и вернулись къ испытанной системѣ протекціонизма, выгоднаго богатымъ предпринимателямъ и крупнымъ землевладѣльцамъ.
Столкновенія разныхъ цивилизацій приводятъ къ запутаннымъ положеніямъ, при которыхъ легко поддаться иллюзіи и приписать «сильной власти» честь разныхъ мѣропріятій, менѣе всего принадлежащей ей. Такъ напримѣръ, много говорятъ о томъ, что Британское правительство въ Индіи запретило религіозный обрядъ сжиганія вдовъ на могилахъ ихъ мужей, въ то время какъ слѣдовало бы удивляться тому, что это правительство такъ долго отказывалось подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ издать это запрещеніе, вопреки настояніямъ лучшихъ людей въ Европѣ и самой Индіи. Но отъ чего же спрашивается, оно такъ долго покровительствовало толпѣ фанатичныхъ палачей, не запрещая практику религіознаго обряда, основаннаго къ тому же на фальсифицированномъ текстѣ Ведъ. Конечно, въ концѣ концовъ запрещеніе этого обряда было великимъ благодѣяніемъ, хотя и сильно запоздавшимъ, но сколько жестокости нужно приписать этой власти «отеческаго попеченія»! Сколько налоговъ, ложащихся тяжелымъ гнетомъ на населеніе, сколько страданій и мукъ во время страшныхъ голодныхъ бунтовъ!
Такъ какъ всѣ историческія явленія, можно разсматривать съ двухъ различныхъ точекъ зрѣнія, то конечно, невозможно судить о нихъ огуломъ. Примѣръ даже эпохи Возрожденія, положившей конецъ средневѣковому мраку, показываетъ намъ, какъ двѣ эволюціи, эволюція реакціи и эволюція прогресса, могутъ совершаться одновременно. Эпоха возрожденія, которая обратилась вновь къ памятникамъ античнаго міра, которая освободила науку отъ схоластическихъ туманностей и цѣпей суевѣрія и толкнула человѣчество на путь безстрастныхъ научныхъ изслѣдованій, одновременно убила въ корнѣ своеобразный и пышно развивавшійся цвѣтокъ средне-вѣкового, (въ періодъ коммунъ и свободныхъ городовъ) искусства. Это случилось такъ же внезапно, какъ разливъ рѣки, уничтожающій посѣвы прибрежныхъ селеній: все должно было начаться съизнова, и какъ часто банальное и безсмысленное подражаніе античнымъ образцамъ замѣняло собой оригинальныя произведенія самобытнаго таланта, болѣе цѣнныя уже по тому, что они были самобытны!
Возрожденіе наукъ и искусствъ сопровождалось параллельно расколомъ церкви, извѣстнымъ подъ именемъ Реформаціи. Долго полагали, что эта революція была одна, изъ благодѣтельнѣйшихъ событій въ исторіи человѣчества, такъ какъ ею было завоевано право на индивидуальную иниціативу и освобождена мысль, которую католическіе священники намѣренно держали въ рабствѣ невѣжества, полагая, что освобожденный человѣкъ дѣлается независимымъ и стремится къ истинному равенству. Но теперь мы знаемъ, что Реформація положила только основаніе ряду новыхъ порабощающихъ личность церковныхъ общинъ, вмѣсто прежней единой католической церкви, монополизировавшей все право духовнаго порабощенія.
Реформація передала церковныя имущества и доходы въ пользованіе новой власти, и съ той и другой стороны стали возникать монашескіе ордена іезуитовъ и ихъ противниковъ, эксплуатировавшіе народъ новыми способами. Лютеръ и Кальвинъ къ тѣмъ, кто не раздѣлялъ ихъ взглядовъ, относились съ такой же фанатической нетерпимостью, какъ св. Доминикъ и Инокентій III. Какъ и инквизиторы они шпіонили, сажали въ тюрьмы, четвертовали, жгли на кострахъ: ихъ ученіе точно также требовало безусловнаго повиновенія королямъ и истолкователямъ «божественнаго слова». Безъ сомнѣнія, существуетъ разница между протестантами и католиками: (я говорю о тѣхъ, которые исповѣдуютъ ту или другую религію совершенно искренно, а не по семейнымъ традиціямъ). Послѣдніе наивнѣе
