их с сознанием моего эгоизма; я люблю их, ибо любовь делает меня счастливым; люблю, ибо эта любовь – нечто вполне естественное для меня, ибо она мне нравится. Я не знаю «заповеди любви». Я сочувствую каждому чувствующему и страдающему существу и страдание его заставляет и меня страдать, радость его – радует и меня…» (413; 279-280). Но как только любовь переходит в слепое чувство, в забвение собственного «я» и отказ от своей суверенности, – она становится вредной и опасной.
Приведенные высказывания опровергают существующее представление о Штирнере, как мизантропе, человеконенавистнике и апологете аморализма. Впрочем, Штирнер в своих обличениях «святого», права, морали порой заходит чересчур далеко и восхваляет «преступления» (не забудем, при этом, что сам в своей реальной жизни он был тих и смирен, тогда как многие его последователи могли понять его апологию преступлений чересчур грубо и буквально): «Эгоист всегда утверждал себя в преступлении и высмеивал святое… Слышишь ты отдаленные раскаты грома, видишь, как небо зловеще молчит и хмурится? (413; 229).
Особенно ярко как сильные, так и слабые стороны этики Штирнера проявились в его учении о силе и праве. С одной стороны, мы находим в этом учении реализм, трезвость, отрицание «святости» права; наконец, последовательно развита и проведена мысль, выраженная впоследствии в известных формулах: «Никто не даст нам избавленья!» и «В борьбе обретешь ты право свое!». Само слово «право» не очень-то по душе Штирнеру, так как ему в нем слышится что-то «дарованное», «чужое» и «сакральное». Право опирается на силу и добывается силой, в борьбе – вновь и вновь повторяет Штирнер. С другой стороны, релятивизируя в духе «философии жизни» этику, проповедуя культ силы и «законы джунглей», Штирнер даже примеры приводит из мира джунглей: «Тигр, бросающийся на меня, прав, и я, убивая тигра, тоже прав. Я охраняю против него не свое право, а самого себя» (413; 220).
Все одинаково правы, точнее, кто победил, кто сильнее – тот и прав; прав тот, кого не съели, – утверждает Штирнер. Коль скоро весь мир есть не что иное, как процесс борьбы самоутверждающихся личностей, то понятно, что сила – одна из главных добродетелей в системе ценностей Макса Штирнера. Штирнер не столько восхваляет силу, сколько констатирует, признает тот факт, который кажется ему очевидным: «то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право. Все права и все полномочия я черпаю в самом себе. Я имею право на все то, что я могу осилить» (414; 176). Дети «не имеют права» быть совершеннолетними, а бесправные народы заслуженно терпят деспотизм – ибо «не заслужили» (то есть не завоевали в борьбе) свои права – утверждает Штирнер. Ибо вне личности, вне «меня» нет никакого «права». Поэтому, чтобы «обрести в борьбе свои права», «эгоист» Штирнера должен быть не только сознающим себя, независимым и честным, но и сильным. Он должен утвердить самого себя! Относительно же того: в гармонии со всеми другими «единственными» или же в ущерб всем остальным произойдет это самоутверждение – у Штирнера встречаются противоречивые заявления. Но мы, развивая мысль Штирнера, можем указать на то, что, если «самоутверждение» «эгоиста» произойдет за счет подавления остальных, то оно будет означать тиранию, господство одного «я» над другими «миллионами единственных» – что противоречит как исходным посылкам Штирнера, так и его идее «союза эгоистов», понимаемого как гармония самоутверждающихся «единственных». Еще раз подчеркнем то принципиальное отличие Штирнера от Ницше, что у Штирнера апология силы не перерастает в развернутое философское обоснование кастовой системы и носит, скорее, характер простой реалистической констатации. Из всеобщей борьбы личностей могут вытекать как тирания немногих «сильных», так и союз и взаимное сотрудничество «эгоистов», совместная борьба пролетариев против богачей. Штирнер и не гуманист, и не мизантроп: он останавливается посередине между учением о всеобщем взаимном «поедании» (в духе Гоббса, некоторых софистов или Ницше) и учением о всеобщем взаимном освобождении (прекрасно сформулированным М.А.Бакуниным). И все же многозначительно и ободряюще звучат его слова: «Кому удалось когда-либо разрушить хотя бы одну преграду для всех людей?… Кто отринул одну из своих преград, тот покажет этим путь и средство другим» (413; 134).
Мы полагаем, что неверному образу Штирнера как апологета человеконенавистничества и цинизма, сложившемуся в литературе, в немалой мере способствовала его намеренно грубая «реалистическая» фразеология, также как и у русских нигилистов 60-ых годов нередко прикрывающая вовсе не грубые и не циничные мысли. Стремясь к созданию реалистической этики «сознательного эгоизма», и к преодолению напыщенности и идеологической фальши, Штирнер нередко употребляет выражения: «ты – моя пища», «я тебя использую» и т.д., но, как мы показали, они не должны вводить нас в заблуждение относительно подлинной этики, предлагаемой Штирнером личности.
Однако, реабилитируя в целом штирнеровский «эгоизм» и вытекающую из него этику, основанную на добровольности, творчестве и осознании личностью своих интересов, мы не можем не отметить в ней противоречивости, преувеличения изоляции личностей друг от друга и элементов меркантилизма, конформизма и объектного отношения личности к другим личностям. Тем не менее, на наш взгляд, преобладает все же иная тенденция – к субъект-субъектным отношениям, союзу личностей и восстановлению – на новых: свободных и «здоровых» основаниях, – многих моральных ценностей. И Штирнер недвусмысленно говорит об этом, когда заявляет относительно «эгоистов»: «Если бы они могли быть всецело эгоистами, то они вполне исключили бы друг друга и тем теснее сблизились бы» (413; 168). И в этом заявлении заключена глубокая истина: ибо безликие и похожие существа не способны любить, дружить, бороться, враждовать и соединяться; только яркие, самобытные личности, сознающие себя, сознательно и честно смотрящие на мир, способны к этому. Итак, «тесное сближение людей» и «разрушение своих преград», ведущее к разрушению «человеческих преград», – таков, при всей противоречивости мыслителя, вывод, логично следующий из его этических воззрений.
Проблема взаимоотношений личности и общества в философии Штирнера
Рассмотрение вопроса о месте личности в обществе Штирнер начинает с критики трех видов «либерализма»: «политического» (буржуазного), «социального» (социалистического) и «гуманного» (критического). Критика эта проводится, конечно же, с позиций апологии личности, причем «либерализмам» отдается должное: Штирнер, критикуя их противоречия и непоследовательность, одновременно указывает и на их бесспорно сильные стороны.
Штирнер признает «правду» политического либерализма, выступающего за политическое освобождение личности от феодальных пут, но отрицает «ложь», заключающуюся в культе государства и защите частной собственности и государственного права. Штирнеру отвратительна половинчатость и непоследовательность политических либералов, стремящихся быть «оппозицией» деспотизму в рамках «правил игры», предписываемых самим деспотизмом. По мнению Штирнера, политические либералы пытаются сочетать несочетаемое: протест и лояльность, свободу и послушание, ждут освобождения от государства, как «милостыни». Штирнер ярко иллюстрирует эту противоречивость на примере либерального требования «свободы печати» – глубоко двусмысленного, ибо оно может быть понято и как прошение к Государству: «освободить печать», расширить внешние рамки «свободы», но может быть понято и как возмущение и призыв к печати самой освободить себя от государства. [66] Свобода берется с боя и стремится дойти до конца, до полного утверждения своеобразия личности – она не терпит над собой Власти, Авторитета и Святого.
Переходя к критике социализма, Штирнер отмечает такие ценные и справедливые мысли социалистических авторов, как критика буржуазной эксплуатации и частной собственности, необходимость обеспечения социально-экономических прав личности. Штирнер признавал многие основные положения социалистической мысли и особенно социалистической критики буржуазного общества (так, критикуя частную собственность, он отчасти солидаризируется с П.Ж.Прудоном (см.413; 236) и призывает экспроприировать крупных собственников. Несомненно, Штирнер ближе к социалистическому направлению, чем к буржуазным «политическим либералам».
И все же многое в социалистических идеях его категорически не устраивает. Прежде всего, Штирнер сталкивается с социалистами именно по принципиальному вопросу о том, чему должен быть отдан приоритет: Обществу, всеблагому и всемогущему (верховному арбитру, судье и собственнику) или же – Единственной личности. Из этого противоречия вытекает и критика Штирнером социалистов по ряду конкретных вопросов. Штирнер обвиняет социалистов в стремлении, лишив всех личностей собственности, сделать их «нищими», обезличить и нивелировать людей, критикует их за культ Труда (для социалистов, по мнению Штирнера, ценен не человек, не личность, но «трудящийся»). Наконец, еще одно глубокое замечание Штирнера против современных ему социалистов заключается в том, что справедливо стремясь освободить человека от тяжелой работы и нищеты, обличая буржуазное мещанство, социализм в сущности не говорит, зачем человеку заветный досуг и материальный достаток и в какой-то мере борется за то, чтобы… все стали буржуа: «Для чего нужно человеку больше времени, чем требуется для восстановления затраченной рабочей силы? На это коммунизм ничего не отвечает. Для чего? Для того, чтобы человек, исполнив все свое как человек, мог наслаждаться собой, как единственный» (413; 257). Вопросы, заданные здесь Штирнером, вполне уместны и справедливы, равно как и его стремление, отдав дань общественным проблемам, все же в центр ставить не Общество, но Личность – пусть тесно связанную с обществом, пусть вырастающую из него, но не сводимую к Обществу. Конечно, Штирнер – в первую очередь, философ, а не экономист и не социолог, поэтому его разбор социалистических идей носит весьма общий, а порой и поверхностный характер; особенно несправедлив его упрек социализму в стремлении последнего «сделать всех нищими».
Наконец, переходя к третьему виду «либерализма» – «гуманизму», Штирнер во многом соглашается с ним, но упрекает его в абстрактности, обезличенности, созерцательности и подмене одних богов другими.
В общем, резюмируя критику трех видов «либерализма», последовательно проведенную им с позиций защиты личности, Штирнер констатирует: «либералы политические» считали последним словом освобождения формальное равенство политических прав (в рамках закона), социалисты же – реальное обеспечение каждого необходимыми материальными благами; на самом деле это – лишь первое, а не последнее слово; лишь на основе наличия своего «куска хлеба» и политического суверенитета возникает и развивается «Единственный». По Штирнеру, при всей важности и социальных, и политических преобразований, – истинным центром исторического процесса, творцом всех ценностей, истин и смыслов является живая, конкретная, единичная личность.
Скажем теперь несколько слов о социально-политических взглядах Штирнера. Как только не оценивали их различные авторы! Одни, вслед за К.Марксом и Ф.Энгельсом, спешили заклеймить Штирнера, как «мелкого буржуа» [67], другие – подобно Б.В.Гиммельфарбу и М.Л.Гохшиллеру, и также «помимо собственного мнения Штирнера о значении своей книги», объявляли его «идеологом революционного пролетариата», третьи видели в нем «ницшеанца» раньше Ницше. Разумеется, и в этой части своего учения Штирнер также поразительно противоречив, как и в остальных своих взглядах: горячие симпатии к рабочему классу сочетаются у него с крайне индивидуалистическими высказываниями. И все же, хотя Штирнер – явно не «идеолог» того или иного класса или партии (объявлять его таковым –
