– не грешники. Их грех – воображаемый» (413; 347).

[65]

См.Б.В.Гиммельфарба и М.Л.Гохшиллера: «Тот, кто поступает «эгоистически», не поступает ни дурно, ни хорошо; иначе поступать невозможно», однако, по Штирнеру, если человек «отступает от своего права на удовлетворение своих потребностей, на достижение своеобразия, отступает от своего права на эгоизм, то он поступает неэтично, если же утвержает свое своеобразие, опираясь на свой эгоизм, срывая с себя оковы, то он поступает высокоэтично» (93; 541). Как отмечал А.Горнфельд: «Одно требование лежит в основе всякой морали эгоизма… – требование быть самим собой» (98;3).

[66]

«Не в государстве, а единственно наперекор государству может быть проведена свобода печати, и если она будет осуществлена, то не вследствие просьб, а как акт возмущения. Всякая просьба и всякое ходатайство о свободе печати уже – сознательно или бессознательно – возмущение, и только филистерская половинчатость не хочет и не может в этом признаться себе…» (413; 271).

[67]

Так, советский автор С.Н.Канев, дает следующую забавную и нелепую «классовую оценку» немецкого мыслителя: «Устами Штирнера говорил прижимистый мелкий буржуа, беспощадно эксплуатирующий в своем хозяйстве рабочих» (139; 54).

[68]

«Конечно, нельзя ничего иметь против создания общин, но необходимо противиться восстановлению старого попечения, вообще того принципа, что нужно из нас что-либо сделать, христианина, подданного, свободного или «человека»» (413;230-231).

[69]

Между прочим, в этом месте, проповедуемое им «восстание» Штирнер основывает на «недовольстве людей собою», тогда как в иных местах своей книги призывает людей принять и понять свое «совершенство».

[70]

Такие эпигоны Штирнера – «анархо-индивидуалисты», как Дж.Маккай в Германии, О.Виконт в России, итальянские и французские штирнерианцы, преимущественно из числа литературно-художественной богемы, позаимствовали у Штирнера в основном идеи, близкие к «ницшеанству»: культ силы и «эгоизм в обыкновенном смысле». В свою очередь, социалистические авторы, критикуя их, несправедливо обрушивали свою критику и на самого Штирнера. (Примеры буржуазно-ницшеанского карикатурного истолкования Штирнера см. – 92; 315-331, 508-511).

[71]

Подробную сводку высказываний анархических авторов о Штирнере – см.92; 502-515. Что касается М.А.Бакунина, то, хотя он и был знаком с книгой Штирнера, но почти не упоминает о нем. П.А.Кропоткин, посвятивший Штирнеру несколько страниц в «Современной науке и анархии» (см.413; 502-503), не увидел и не понял того ценного, что содержится в учении Штирнера и объявил его философию «пережитком прошедших времен».

[72]

Основные из этих недостатков Штирнера: элементы спекулятивности и метафизичности у него, недооценка социально-экономических и духовных факторов, метафизическое абсолютизирование противоположности между личностью и человечеством, содержанием личности и самой личностью; культ силы и элементы конформизма в этике. Очевидна внутренняя самопротиворечивость гиперсубъективизма, сверхиндивидуализма:

– Если есть только моя воля, – нет морали, добра, зла, торжествуют аморализм и релятивизм.

– Если есть только мое познание – солипсизм, нет других людей, нет мышления, общения, языка.

– Если есть только моя свобода – свобода исключается, наступает тирания.

– Если личность – абсолютный хозяин своего содержания, то она – пуста и бессодержательна.

[73]

Последняя работа издана на русском языке в переводе Н.К.Михайловского под названием «Французская демократия». Вообще, подавляющая часть книг П.Ж.Прудона на русском языке не публиковалась. К сожалению, на русском языке по сей день не изданы ни главное экономическое произведение Прудона – «Система экономических противоречий» (хотя его критика Марксом в «Нищете философии» издавалась в СССР несчетное число раз), ни главное философское произведение – «О справедливости в революции и церкви».

[74]

Сам П.Ж.Прудон вполне сознавал это и писал: «Луи Блан представляет правительственный социализм, революцию через посредство власти, тогда как я представляю демократический социализм, революцию через посредство народа. Нас разделяет целая пропасть» (цит. по 358; 15).

[75]

О русских прудонистах 1860-ых годов см.книги В.А.Малинина и, особенно, Ф.Кузнецова (207 и 187).

[76]

Если совсем кратко сформулировать эстетическую концепцию Прудона, то она сводится к тому, что искусство должно иметь «идею», выражать современные идеалы трудящихся масс, служить Истине и Справедливости, быть рациональным и критическим и черпать примеры, формы и средства выражения из современной жизни.

[77]

Прудон был одним из первых авторов, обративших внимание на двойственные последствия применения машин и разделения труда в современном обществе, не разделяя в этом вопросе как однозначно-негативных консервативных оценок, так и восторгов апологетов индустриализма.

[78]

Вообще, по Прудону, все экономические и политические системы – внутренне противоречивы, и эти противоречия, будучи источником развития системы, приводят к высшему равновесию, разрешаются в «синтезе»; система же, взятая в целом, несмотря на противоречия между составляющими ее частями, – неизменна, неподвижна, она является некоей устойчивой и вечной пропорциональностью. «Закон равновесия – наиважнейший, можно сказать, единственный закон политической экономии, потому что все другие – только различные его выражения» (311; 10).

[79]

Если задаться такой целью, можно «найти» что угодно в чем угодно – например, «добро» зла, «истину» лжи и пр.; не случайно, издеваясь над Прудоном в «Нищете философии», Маркс «ищет хорошую сторону» у… рабства.

[80]

«… было бы несправедливо поддерживать то, что право силы осудило», – Пишет Прудон в «Войне и мире» (312; Т.2; 280). Здесь Прудон сходит с вершин Разумности и Справедливости, чтобы, подобно Штирнеру, снять шляпу перед «правдой жизнью». Этот теоретический фатализм был причиной ряда его практических ошибок.

[81]

Это слова–из «Исповеди революционера». По мнению Прудона, даже исповедь не должна говорить о «частной жизни» – но лишь об «общем», об «идеях».

[82]

Приведем характерное высказывание Прудона на сей счет: «Нет, говорю я, Свобода не может сама по себе заменить законов Совести и Науки; другими словами: Истина, Разум, Обязанность и Право не разрешаются в Свободе, как в основном принципе. Разумность совсем не то, что Свобода; любовь и искусство тоже не то, что Свобода, общество и справедливость тем более не то, что Свобода. Ни один из этих принципов, необходимых для социального порядка, не заключается в Свободе, хотя и все в ней нуждаются. (…) Как член общества, я желаю и требую свободы; но она меня не вполне удовлетворяет» (319; 368).

[83]

П.А.Кропоткин чрезвычайно высоко ценил этическое учение П.Ж.Прудона, его учение о справедливости как основе нравственности, и подробно изложил его в своей «Этике».

[84]

Прудон так высказывается об этом: «Человек, в силу своей свободной воли, может говорить и отказываться от своих слов; он может видоизменять свои слова, мысли, волю и действия до бесконечности; жизнь его есть цепь постоянных столкновений и соглашений с себе подобными и природой. Напротив того, идея, теория, система, учреждение, договор и все, что из сферы идеи или логики перешло в состояние формы и выражения, становится всецело определенной, законченной, вещью ненарушимой, не обладающей податливостью и гибкостью, вещью, которую нельзя ни в чем заменить другой, которая, оставаясь сама собой, никогда не сделается чем-либо другим» (314; 7).

[85]

Прудон, например, восторженно восклицает: «Вопросить народ! В этом секрет будущего. Вопросить народ! В этом вся общественная наука… Насколько в своей стихийной смелости он превосходит робкую мудрость философов! Философы, следуйте за народом!» (цит. по 358; 9).

[86]

«На сколько передача мысли обыкновенным языком может назваться безличною, на столько же средства, употребляемые артистом, носят отпечаток его личности» (313; 57).

[87]

«Если в настоящее время мы уже ничему более не верим, то значит, все мы продажны, значит, мы торгуем своею душою, своим рассудком, своею свободою, своею личностью, точно так же, как продуктами наших полей и наших мануфактур» (315; 105).

[88]

В работах Прудона звучит горькая «ирония по поводу нашей промышленной цивилизации, которая ежедневно изобретает удивительные машины… но которая, вместе с тем, бессильна освободить человека от самых грубых, тяжелых, отталкивающих трудов – вечных спутников бедности. (…) Но кто же этот раб машины? – Человек! Человек – раб, вот последнее слово современного индустриализма» (313; 274).

[89]

«Социализм, уже по тому одному, что он является протестом против капитала, является вместе с тем и протестом против власти» (цит. по 358; 14) – провозглашает Прудон.

[90]

«Если политическое право прирождено человеку и гражданину, следовательно, если подача голоса должна быть непосредственной, то право это тем более присуще каждой группе граждан, каждой корпорации, общине, городу, все они также должны обладать непосредственным правом избрания» (319; 263).

[91]

Прудон, выступая за федерализм, однако высказывается против федеративных государств, критикует Швейцарию и США за то, что там федерализм носит половинчатый и чисто политический, поверхностный характер, без экономической организации взаимности, и вмонтирован в государственническую систему; впоследствии эту критику федерализма в рамках государства разовьет М.А.Бакунин; особенно в своей работе «Бернские медведи и петербургский медведь».

[92]

Разумеется, мы не можем положительно оценить отдельные реакционные и деспотические положения прудоновской этики: о патриотизме, труде, бедности, положении женщин и детей в семье.

[93]

При этом, на наш взгляд, Прудон неправомерно гипостазирует общество, переоценивает его и трактует его как такую же первичную реальность, как и человеческая личность.

[94]

Большинство из этих обвинений: в «панславизме», в авторстве нечаевского «Катехизиса революционера», в «Исповеди» как порочащем честь Бакунина документе, сегодня полностью опровергнуты наукой, и лишь наиболее тенденциозные авторы, например, Жак Дюкло или С.Н.Канев, могут вновь повторять их в своих книгах. Говоря о работах, посвященных Бакунину, особо выделим книги и статьи Макса Неттлау, Н.М.Пирумовой, В.Ф.Пустарнакова, П.И.Моисеева, А.К.Исаева, И.Л.Кислицыной – в них дается серьезный и глубокий анализ его революционной деятельности и философских воззрений. Лучшим же изложением бакунинской философии, на наш взгляд, по сей день остается написанная 70 лет назад статья Алексея Борового «Бакунин».

[95]

О проблеме взаимоотношений Бакунина и Нечаева см. работы Н.М.Пирумовой и специальное исследование Пола Аврича – 285, 287, 292, 295 и 432.

[96]

Здесь мы должны кратко остановиться на знаменитой борьбе Маркса против Бакунина в социалистическом движении. Со стороны Генерального Совета Интернационала эта борьба велась в высшей степени постыдными методами, – в ход было пущено все: закулисные аппаратные интриги, организация «бумажных» фиктивных секций, создавших фиктивное марксистское большинство на Лондонской конференции 1871 г. и Гаагском конгрессе 1872 г., бездоказательные обвинения, наглая клевета, вынесение приговора обвиняемому в его отсутствие и без твердых доказательств вины. Однако, даже достигнутая подобными средствами «победа» Маркса, оказалась Пирровой победой – после «исключения» Бакунина из Интернационала, «весь Интернационал восстал против недостойной комедии Гаагского съезда, так грубо подтасованного Главным Советом» (141; 42). Почти все секции Интернационала: бельгийские, французские, английские, испанские, итальянские голландские, швейцарские и американские – отвергли решения, принятые в Гааге и отказались подчиняться Генеральному Совету Маркса, а большинство из них, соединившись, образовали новый антиавторитарный анархический Интернационал, просуществовавший до 1879 года. (См. об этом в работах Гильома, Карелина, Исаева – 90, 126, 141). Попытка Маркса превратить Международное Товарищество Рабочих в централизованную партию, исповедующую одну «научно социалистическую» доктрину, полностью провалилась. В целом, оценивая борьбу Маркса и Бакунина в первом Интернационале, мы полностью признаем справедливость слов П.А.Кропоткина: «Разлад между марксистами и бакунистами отнюдь не был делом личного самолюбия. Он представлял собою неизбежное столкновение между принципами федерализма и централизации, между свободной коммуной и отеческим управлением государства, между свободным