Песнь ХХШ 443
Очи в камень и мысли в камень,
И как к а м е н ь — с а м .112 Обесчувствленный,
Остается он весь в добычу горю:
К т о не знает, зная —
Нет больнее боли, чем эта!
Подбородок в грудь, чело долу,
Он не в силах излить слезными пенями
Ни слезы, ни слова —
Так полон он муки.
113 Мука давит,
Рвется вон,
а спирается внутри:
Так вода в сосуде
С узким горлом и круглым туловом,
Оберни его, и ринется вон,
Столь спираясь о тесном выходе,
Ч т о лишь каплей капле каплется вслед.
114 Поопомнившись,
Вновь он мнит в том, что есть, не то, что
есть,
Хочет верить, верит, надеется,
Что клевещут на его госпожу,
Чтобы он, Роланд,
Несносимой о ней терзался ревностью.
К т о замыслил такое, зло,
Тот и вторил ее руке своею.
115 С такового ль зыбкого обнадеженья Пастух
Привоспрянув духом, рассказывает
Вновь он всел в Златоуздово седло,— ему, что
А уж в небе не солнце, а солнцев братец. случилось.
По недальней езде
Видит всшедший очажный дым над кровлями,
Слышит песий лай, скотский мык:
Он в усадьбе, и здесь ему ночлежье.
116 Спешился усталый,
Златоузда отдал справному малому,
Другой снял с него латы, третий шпоры,
А четвертый начищает доспех.
А была это самая та хижина,
Где израненный Медор повстречал свою
судьбу.
Роланд хочет спать и не хочет есть,
Сытый горем тяжеле брашен.
117 Но чем пуще он взыскует покоя,
Тем плачевней тоска ему и труд,
444 Песнь XXIII
Ибо стены, двери, окна в дому
Ненавистными же пестреют начертаниями.
Он не спрашивает, он сжимает губы,
Он страшится, что станет яснее дня,
Станет ярче дня
То, что он туманил для безболия.
118 Но обман себя — не обман: -
И не к спросу находится ответствователь.
Пожелавши пастух рассеять
Паладинову тяготную печаль,
Затевает сказ о двух влюбленных,
Как он сказывал о них всем охочим,
А охочих было немало,—
И бездумную заводит он речь,
119 Как прекрасная Анджелика упрашивала
Перенесть в эту хижину Медора,
Изнемогшего раною, и как
Исцеляла его и исцелила,
Но сама восстраждала горшею
Раною от Амуровой стрелы,
И такой в малой искре был пожар,
Что металась в жару, не зная места,
120 И не помня, что она есть дочь
Наибольшего владыки Востока,
По крайней своей любви
Она стала женой малого латника.
До такого достигнувши конца,
Пастух вынес самое то запястье,
Каковым Анджелика при разлуке
Отдарила его приютную услугу.
121 Это стал топор, Страдания
Махом снесший голову с плеч Роланда.
После неисчетных
Бичеваний от палача-Амора.
Роланд силится утаить свою боль —
Тщетно,
Ибо необорны
Взрыды и всплачи из уст и глаз.
122 А как он остался один,
И снялась препона его кручине,—
Из-под век по ланитам и на грудь
Хлынул слезный ток,
Разлились стенания и рыдания,
Он не сыщет места на ложе,
Оно жестче ему каменьев,
Жесточе крапивы.Песнь ХХШ 445
123 А как вспало ему в тяжкую мысль,
Ч т о на самой этой постели
С блудным другом
Почасту-де леживала изменница,—
Он шарахнулся от пуха перин,
Он взметнулся прочь,
Как дремотный мужик на мураве,
Вдруг завидя грозящую гадюку.
124 Ложе, дом, пастух
Таково ему сразу ненавистны,
Что, не ждав луны,
Ни Авроры, предшественницы солнца,
Он хватает оружие и коня
И в чащобу, под сплетшиеся ветви,
Где вокруг—никого, и т а м
Воплем, воем разверз врата страдания.
125 Неуемны слезы, немолчны стоны,
Нет избавы ночью, ни днем,
Омерзели села, постыли домы,
Он простерт в глуши на голой земле,
Он не верит сам, что в очах
Столько слез, а в груди
Столько вздохов, и вновь и вновь
Говорит себе в разрыве рыданий:
126 «Нет,
То не слезы бьют из глаз, как струя:
Недостало бы горю моему слез —
Иссякли б о полуплаче!
Не сама ли то жизненная влага,
Закипев, встекает к очам,
Ч т о б излить в мой последний час
Боль и жизнь?
127 То не вздохи
Означают мучение мое, нет:
Всюду выдоху мера вдох,
Только мне м о ю боль вовек не выдохнуть.
Это — ветер от крыл любви,
Раздувающей пожар в моем сердце,
Чудо-пожар,
Жгущий, не сжигая.
128 Я уже не я:
Роланд мертв и в землю зарыт,
Он убит неблагодарною красавицею,
Он в неверной нашел врага.
Я лишь дух Роландов,
Рыщущий в мучащем аду,
Чтобы призрак мой был урок
Всем, кто вверит душу Амору».
446 Песнь XXIII
129 Всю он ночь блуждал по черному лесу, Роланд
А как брызнул огненный день,— впадает
Воротила его тропа судьбы в безумие.
В сень, где врезаны Медоровы строки.
Взвидев вновь он черты своей обиды,
Вспыхнул,
Весь — гнев, ярость, бешенство, ненависть.
И — за меч.
130 Рубит надпись, дробит скалу,
Брызжут в небо каменные дребезги;
Горе гроту, горе дубраве,
Где везде—Анджелика и Медор!
Не бывать
Здесь прохлады ни пастуху, ни стаду:
В гневе нет пощады ни ручью,
Ясному и чистому,—
131 В светлый ток
Летят камни, комья, комли, ветви, сучья,
Пока с дна до пены
Не взмелась во влаге темная муть.
Он в поту, и дыханье занялось,
Но все мало
Гневному огню и гнущей ненависти:
Павши навзничь, он дышит в небо,
132 Павши на траву, очи в небо,
Изможден, недвижен,
Не ев, не спав,
Он лежит три восхода и три
