3000 до 5000 крепостных крестьян, восемнадцать были потомками князей Рюрика и Гедимина, трое — выходцами из древних княжеских родов, пятеро — из старинных боярских родов, а подавляющее большинство — из знатных фамилий допетровского периода.
С отменой крепостного права в 1861 г. наступил период кризиса русского дворянства, наиболее сильно ударивший по северному рядовому дворянству, а также по крупнопоместному, получавшему доходы от заводов, на которых использовался крепостной труд. Правда, крупные землевладельцы справились с уничтожением крепостного права и следующими за ним десятилетиями гораздо легче, чем провинциальное рядовое дворянство, главным образом, потому что их ресурсы были гораздо крупнее и зависели не только от сельского хозяйства[74].
В конце девятнадцатого и начале двадцатого века не существовало более крупного специалиста по Европейскому высшему обществу, чем «граф Поль Васили» — псевдоним, под которым автор книги «La Sainte Russie» («Святая Русь») писал об аристократии основных европейских государств. Обращаясь к России в 1890 г., автор отмечал, что на то время двумя богатейшими русскими аристократами были князь Юсупов и граф Орлов-Давыдов. Кроме этих двух, по мнению автора, к первым фамилиям С.-Петербурга относились Апраксины, Бобринские, Чернышевы, Голицыны, Кочубеи, Ливены, Нарышкины, Паскевичи, Репнины-Волконские, Салтыковы, Шаховские, Шереметевы, Шуваловы, Стрешневы, Толстые, Васильчиковы и Воронцовы-Дашковы. Но хотя некоторые члены этих фамилий жили «в С.-Петербурге в великолепных дворцах, уставленных произведениями искусства и предметами роскоши, и… владели огромными поместьями и загородными особняками…. их богатство и целые кварталы домов не шли ни в какое сравнение с тем, что принадлежало английским лордам или знати княжеского происхождения Австро-Венгрии. С трудом верится описаниям сказочных празднеств, которые устраивали их предки, — празднеств, столь поражавших иностранных дипломатов во время царствования Павла; от всего этого остались одни лишь воспоминания»[75].
Наиболее основательное исследование русской аристократии начала двадцатого века принадлежит Л. П. Минарик, подробно проанализировавшей состояния всех собственников, за которыми числилось свыше 50 000 десятин (135 000 акров). Однако к 1905 г. между размером личных земельных владений и размером богатства наблюдалось меньшее соответствие, чем в 1859 г., при существовании крепостного права. Стоимость земли в различных губерниях была разной, в 1905 г., колеблясь от 5,53 рублей за десятину в Олонецкой губернии до 199,65 рублей в Подольской. Крупнейшие дворянские поместья в 1905 г. находились на Урале, но цены на землю в уральских губерниях — Пермской (43,69 рублей за десятину), Уфимской (45,04 рублей) и Оренбургской (28,51 рубля) — были очень низкими. Поместье в 50 000 десятин в одной из этих губерний, стоило, надо полагать, меньше, чем поместье в 18 000 десятин в Екатеринославской (161,32 рубля за десятину), Киевской (156,14 рублей за десятину) или Харьковской (168,09 рублей за десятину) губерниях, не говоря уже о Московской (191,24 рубля за десятину), Полтавской (182,91 рубля за десятину) и Херсонской (197,85 рублей за десятину). Среди выделенной Минарик группы земельных магнатов, владевших поместьями свыше 50 000 десятин, многим «менее крупным» землевладельцам принадлежали поместья более высокой стоимости, чем уральским помещикам[76].
Помимо различия в цене на землю в сельской местности, следует помнить, что основная часть доходов многих дворянских семей поступала от городской собственности и владения акциями и облигациями. Например, когда умер бывший шталмейстер при императорском дворе В. В. Апраксин, он оставил земельную собственность стоимостью 251 750 рублей (26 224 фунта) и акций с облигациями на 3,3 миллиона (343 750 фунтов). Большая часть ценных бумаг представляли собой железнодорожные акции, которые, несомненно, давали Апраксину гораздо больший и более надежный доход, чем, скажем, поместье В. Н. Охотникова величиной в 130 509 десятин, которое, согласно Минарик, оценивалось в 2,3 миллиона рублей. По меркам крупных собственников, упомянутых Минарик, двоюродный брат В. В. Апраксина, граф Антон Степанович Апраксин владел очень небольшой земельной собственностью. Ему, однако, принадлежало также 8,3 десятины в центре С.-Петербурга, где размещался Апраксин двор, который имел самый большой в Европе годовой оборот от оптовой торговли. У нас нет никаких сведений о том, какие доходы получал Апраксин от этого рынка, но было бы странно, если бы они не превосходили прибыль подавляющего числа названных Минарик земельных магнатов[77].
Из перечисленных в списке Минарик пятнадцати поместий с площадью свыше 250 000 десятин (675 000 акров), все, за исключением двух, были расположены целиком или преимущественно на Урале. Большинство из владельцев — уральских первых лиц — были все еще сверхбогатыми людьми. Князь Демидов Сан-Донато, крупнейший на Урале владелец шахт, в период с 1895 по 1901 годы все еще получал со своих предприятий 10 миллионов рублей дохода (1 041 667 фунтов) — правда, рискуя их жизнеспособностью. К тому времени большинство шахт и металлургических предприятий находились в состоянии кризиса. Так, князю Белосельскому-Белозерскому принадлежало, кроме уральской собственности, 372 748 десятин земли, не только не дававших больших прибылей, но находившихся на грани банкротства, от которого его спасла лишь помощь государства и доход от городской собственности в С.-Петербурге. Кое-кто из крупных уральских землевладельцев, например, граф И. И. Воронцов-Дашков, «для подстраховки» имел также большие поместья в других частях России, но особенно показательно, что крупнейший в регионе землевладелец, граф С. А. Строганов, в 1909 г. решил свернуть разработку полезных ископаемых и металлургическое производство и целиком сосредоточиться на заготовке леса. Если бы не революция, лишившая владельцев их уральской собственности, строительство железных дорог и развитие промышленности со временем восстановило бы стоимость крупных имений на Урале, в Пермской и Уфимской губерниях, но в период с 1900 до 1914 годы большинство из них не представляли собой большой ценности для владельцев[78].
Два упомянутых Минарик поместья величиной свыше 250 000 десятин, которые находились за пределами Урала, принадлежали графам Орлову-Давыдову и Шереметеву, причем как первым, так и вторым владели два брата. Стоимость обоих поместий, которые, разумеется, состояли из множества разрозненных угодий, была огромной. Среди других представителей старинной придворной аристократии, обладавшей обширными поместьями чрезвычайно высокой стоимости, выделяются князь А. В. Барятинский (186 587 десятин), князь С. С. Гагарин (108 300 десятин), В. Л. Нарышкин (134 900 десятин), Бобринские с поместьем величиной 71 930 десятин в Смеле и Юсупов с принадлежащими ему 246 400 десятинами.
Из перечисленных Минарик семидесяти девяти родов, каждый из которых был владельцем более 50 000 десятин, только двадцать девять всего за полвека до рассматриваемого периода имели свыше 3000 крепостных. Однако на самом деле быстрый процесс вхождения в земледельческую элиту, как и выпадение из нее не соответствует действительному положению вещей. Поместья многих из упомянутых Минарик семей были на Урале, а в этом регионе Редакционная комиссия проводила статистику лишь выборочно. Другие семьи владели землей в Киевской, Подольской, Волынской губерниях. Некоторые из указанных семей к 1900 г. вымерли (например, Виттгенштейны, Кушелевы-Безбородко), но в списках Минарик появились их наследники. Граф А. И. Мусин-Пушкин, например, наследовал имения Кушелева-Безбородко через свою жену. Кроме того, многие указанные Минарик земельные магнаты происходили из семей, которые в 1859 г. были собственниками от 2000 до 3000 крепостных.
[Таблица 2.7]
Большинство землевладельцев из списка Минарик на самом деле принадлежали к старинной аристократии. Между тем были и исключения. Семья Фальц-Фейнов, немецких колонистов, после 1861 г. приобрела огромные земельные владения на юге России. Семьи Терещенко и Харитоненко имели «сахарные» поместья, стоимость которых была даже выше знаменитых угодий и сахарных заводов Бобринских в Смеле. Из семидесяти девяти перечисленных Минарик родов приблизительно двадцать пять в 1800 г. не принадлежали к придворной аристократии и высшему слою провинциального дворянства.
Существуют данные о богатстве и доходах нескольких семей, рассмотренных Минарик. Так, в 1901 г. собственность графа С. Д. Шереметева, например, была оценена в 11,8 миллионов рублей (1 229 167 фунтов). Ежегодный доход его брата Александра в 1913 г. составлял 1 550 000 рублей (161 458 фунтов). Граф Платон Зубов на рубеже XIX и XX веков имел 52 556 десятины. Его поместья стоили 2,7 миллиона рублей (282 250 фунтов), его собственность в С.-Петербурге — 1,3 миллиона (135 417 фунтов), 2 миллиона рублей (208 333 фунта) были вложены в ценные бумаги. В 1900 г. Бобринские получали с сахарных заводов в Смеле 10 миллионов прибыли. Тремя годами ранее их имущество оценивалось в 17,5 миллионов рублей (1 822 917 фунтов), из которых 9,3 миллиона приходилось на земельную собственность, 3,1 миллиона — на заводскую, 2,3 миллиона было в оборотных фондах, а остальное — в акциях и облигациях. 215 200 десятин земли, принадлежащих княгине Юсуповой, оценивались еще выше — в 21,3 миллионов рублей (2 218 750 фунтов). При этом не учитывалась собственность ее мужа в 31 200 десятин. Кроме того, княгиня держала 3,2 миллиона рублей в акциях и облигациях. При таких ресурсах семье Юсуповых разорение не грозило, хотя расточительный образ жизни сына княгини, Феликса, и общие траты превышали годовой доход. В 1914 г. доходы Юсуповых от сельских угодий, шахт и заводов составлял 730 100 рублей (76 000 фунтов). Орловы-Давыдовы, по всей видимости, были не менее богаты, чем Юсуповы. В 1900 г. их недвижимость оценивалась в 15 926 917 рублей (659 000 фунтов), а тремя годами позже они поместили 5,2 миллиона рублей (541 667 фунтов) в банки, а также в акции ряда компаний[79].
[Таблица 2.8]
Огромные состояния этих людей опровергают утверждения, будто русская аристократия в 1914 г. находилась на грани банкротства. В свете источников доходов долги аристократии по сравнению с прошлым веком представляли значительно меньшую проблему[80]. Однако в стране, вступившей на путь индустриализации, аристократия не могла рассчитывать на сохранение своего прежнего доминирующего положения во всех сферах жизни. Даже в сельском хозяйстве, в котором все еще господствовали дворяне, в первые ряды землевладельцев выходили такие отнюдь не принадлежащие к российской знати люди, как, например, зоолог Фальц-Фейн и Л. С. Аржанов, владелец крупнейших в империи мельниц. В горной и металлургической промышленности аристократический Урал оказался позади Южной России и Украины, где наибольшим влиянием пользовались крупные, приносящие большие прибыли синдикаты. Так, величина капиталовложений одного из ведущий южных промышленников А. К. Алчевского подскочила от 3–4 миллионов рублей в середине 1870-х гг. до 30-ти миллионов к 1890-м.
Кроме того, теперь крупные состояния стяжались в таких сферах деятельности, которые были абсолютно неподвластны контролю аристократии — а именно: в финансовом деле, внешней торговле и промышленности. С богатством аристократии не мог тягаться ни один получавший жалование служащий. В 1913 г. П. Л. Барк (будучи президентом Волго-Камского банка, он слыл одним из самых высокооплачиваемых людей России) зарабатывал всего лишь 120 000 рублей в год. Иначе обстояло дело с предпринимателями. Еще до 1861 года среди них насчитывалось несколько человек, наживших
