правила, которые преподает «безупречный» рыцарь юноше, надевая на него оружие, кажутся очень скудными. Хотя вполне возможно, Кретьен представляет скорее «куртуазность»больших княжеских дворов XII века, чем «безупречность», пронизанную духом религиозности, свойственную окружению Людовика IX в следующем веке. Не случайно именно в этом веке и, очевидно, в той среде, где и жил святой рыцарь, родилась благородная молитва, которая была включена в «Служебник» Гильома Дюрана, она представляет собой своеобразное объяснение, почему скульпторы вырезали из камня рыцарей, которые до сих пор стоят у портала Шартрского и позади Реймсского соборов: «Святой Господь, Отец Всемогущий…Ты позволил пользоваться на земле мечом, чтобы истреблять уловки зла и защищать справедливость; ради защиты народа ты пожелал создать орден рыцарей… так расположи к добру сердце своего слуги, чтобы он никогда не воспользовался этим мечом и другим тоже ради обид и несправедливости, пусть всегда поднимает меч для защиты Справедливости и Права».

Вменив рыцарям идеальный долг воплощения справедливости, церковь узаконила существование этого «ордена» воинов, который возник как результат неизбежного разделения общества и совместился с рыцарством, прошедшим посвящение. «Господи! После падения ты разделил всех людей на три сословия», — читаем мы в одной византийской молитве. Признание церкви означало для класса рыцарей официальное утверждение его социального превосходства — того, которое давно уже сложилось фактически. Разве не говорится в правоверных «Правилах рыцарства», что рыцарей должно чтить превыше всех других людей, и выше них только священники? В романе «Ланселот» после объяснения, как возник орден рыцарей: «ради защиты слабых и мирно живущих», рисуется в свойственном средневековой литературе символическом духе образ лошади, он воплощает собой народ, кото-

312

рый «послушен» благородному рыцарству. «Ибо уместно, чтобы над простым народом восседали рыцари. И точно так же, как, оседлав лошадь, сидящий в седле направляет ее, куда захочет, так же рыцарь должен, куда хочет, вести свой народ». Позже Раймунд Луллий, ничуть не тревожась, что слова его несовместны с христианским духом, провозгласит, что «правильный порядок» состоит в том, чтобы рыцарю «обеспечивали благосостояние» «труды и усталость» его людей (289). Умонастроение, которое как нельзя лучше способствовало зарождению и расцвету знати.

Г л а в а IV. ПРЕВРАЩЕНИЕ «БЛАГОРОДНЫХ» ПО ФАКТУ

В «БЛАГОРОДНЫХ» ПО ПРАВУ

1. Наследственное право посвященных

и процесс превращения в благородных

В ордене Храмовников, основанном около 1119 года ради защиты отвоеванных территорий в Святой Земле, было две группы воинов, они различались одеждой, оружием и рангом: в первой, верхней были рыцари, во второй, нижней были простые воины: белые плащи и коричневые. Разумеется, поначалу в основе разделения этих групп лежал совсем не социальный принцип. Самая старая редакция «Правил» относится к 1130 году, и в ней нет никаких точных указаний по этому поводу. Очевидно, вопрос, в какую группу попадет новичок, решался совместно и был коллективным мнением. Вторая редакция «Правил», которая была создана спустя век, регламентирует разделение с юридической жесткостью. Для того чтобы получить белый плащ, постригаемый в орден должен был уже принять посвящение в рыцари. Но и этого не было достаточно. Кроме того, он должен был быть «сыном рыцаря или потомком рыцарей по отцовской линии», иными словами, как говорится в другом месте, «он должен был быть благородным». «Потому что, — уточняет в дальнейшем текст, — только при этом условии человек может и должен получить рыцарство». Более того, случилось так, что один послушник скрыл свое рыцарское происхождение и оказался среди простых, — история сохранила нам один такой факт, — что же с ним было? Когда об этом узнали, его заковали в кандалы (290). Даже в среде солдат-монахов XIII века чувство кастовой гордости, из-за которого они сочли преступлением добровольное понижение, говорило громче, чем христианское смирение. Что же произошло между этими двумя датами: 1130 год и 1250 или около того? Ничего иного, как превращение права на посвящение в рыцари в наследственную привилегию.

313

В странах, где сохранилась или была возрождена традиция законодательства, регламентирующие тексты уточняли новое право. В 1152 году «примиряющее уложение» Фридриха Барбароссы вместе с запретом «мужланам» ношения копий и мечей, — оружия рыцарей, — объявляло «законным рыцарем» только того, у кого были предки — рыцари; другое уложение 1187 года запрещало сыновьям крестьян принимать посвящение. В 1140 году король Рожер II Сицилийский, в 1234 году король Иаков I Арагонский, в 1294 граф Карл II Провансальский повелели посвящать в рыцари только потомков рыцарей. Во Франции не существовало такого закона. Но судебная практика королевского суда при Людовике Святом была весьма строгой. Равно как и нормы принятых обычаев. Без особой милости короля никакое посвящение в рыцари не могло считаться законным, если у посвященного отец или какой-нибудь предок по отцовской линии не был рыцарем (вполне возможно, что примерно в это время провинциальные обычаи, шампанский уж точно, стали признавать передачу знатности и от «материнского живота»). Похоже так же, что передачу знатности по материнской линии признавало и кастильское право, что-то подобное, правда, не очень отчетливо выраженное, мы находим в «Siete Partidas», большом сборнике законов, составленном около 1260 года королем Альфонсом Мудрым. Удивительно совпадение этих законов как по времени, так и текстуально не только между собой, но и с правилами ордена Храмовников, который был интернациональным. На континенте — в Англии,как мы увидим, были некоторые особенности — эволюция высших классов происходила в едином ритме (291).

Но ни суды, ни государи, воздвигая этот барьер, не понимали, чтоформируют новый этап. Большинство посвящаемых уже и так были из рыцарской среды. В глазах все больше обособлявшейся группы только рождение, «поручитель преемственности старинной чести», как скажет Раймунд Луллий, могло помочь поддерживать тот образ жизни, ккоторому обязывала передача оружия. «Господи! Как дурно вознаградили славного воина: сын виллана посвятил его в рыцари!» — воскликнет автор «Жирара Руссильонского», написанного где-то около1160 года (292). Однако неприязнь к низкорожденным, которая звучит в этих строках, свидетельствует о том, что это был не единичныйслучай. Не было закона, не было обычая, который отсекал бы низкорожденных полностью. Больше того, временами эти низкорожденныебыли просто необходимы для пополнения войска, поскольку в силу закрепившегося за рыцарством сословного предрассудка нельзя было сражаться вооруженным до зубов верхом на лошади, не будучи посвященным в рыцари. Еще в 1302 году, накануне битвы при Куртре,

314

фламандские князья, нуждавшиеся в кавалерии, посвятили в рыцаринесколько богатых горожан, которым их богатство давало возможность приобрести лошадь и вооружиться (293). День, когда фактически передаваемое по наследству, но при этом не исключающее и других возможностей право быть рыцарем, станет узаконенной и строго соблюдаемой привилегией, будет великим днем, пусть даже современники не отдавали себе в этом отчета. Глубокие социальные изменения, затронувшие пограничье рыцарства, потребовали от него этих драконовских мер.

В XII веке родилась новая социальная группа, обладающая силой и возможностями: городской патрициат. Богатые купцы охотно покупали сеньории, и многие из них для самих себя или для своих сыновей не отказались бы и от «рыцарской перевязи»; профессиональные воины, занимающиеся своим ремеслом из поколения в поколение, не могли не отметить появления этих людей, с совершенно чуждым им менталитетом и образом жизни, которые к тому же были гораздо многочисленнее, чем случайные солдаты из низкорожденных, которыенаряду с высокорожденными становились кандидатами в рыцари; появление этих людей не могло не внушить беспокойства. Благодаря епископу Оттону Фрейзингенскому мы знаем, как болезненно отнеслисьнемецкие бароны к посвящению в рыцари «людей недостойного рода» в северной Италии, увидев в этом недостойное злоупотребление. ВоФранции Бомануар показал очень ясно, как нувориши торопятся вкладывать свои деньги в землю, вынуждая тем самым королей приниматьнеобходимые предосторожности для того, чтобы покупка феода не уравнивала богача в правах с наследственным рыцарем. Сословие закрывает к себе доступ, когда чувствует угрозу посягательства.

Но не будем считать, что воздвигнутые препятствия были непреодолимыми. Класс власть имущих не может превратиться в наследственную касту без того, чтобы не изгнать из своих рядов вновь возникшие силы, неизбежное появление которых является законом жизни; но, обособившись, этот класс начинает чахнуть и перестает быть дееспособным. Изменение юридических норм в конце феодального периода в конечном счете вело не столько к строгому запрету появления новыхчленов из новых слоев, сколько к строгому контролю за их появлением. Любой рыцарь обладал правом посвящения в рыцари. Так, по крайней мере, продолжают считать три героя Бомануара, появившиеся на свет в конце XIII века. Сами они рыцари, но им не хватает четвертогорыцаря, статиста, присутствия которого требовал обычай. Препятствиеих не пугает. Они подходят к первому встречному крестьянину, ударяют его мечом и провозглашают: «Будь рыцарем!» Но подобный поступок в эти времена был уже превышением собственных прав; за подобный анахронизм в качестве наказания полагался большой штраф.

315

Рыцарь в эти времена мог открыть доступ к рыцарству только тому,кто по родству уже принадлежал к этому клану. Однако если посвящаемый не принадлежал к нему, то посвящение было все-таки возможно.Но только в том случае, если было разрешено той единственной властью, которой общественное мнение приписывало исключительное право отменять общепринятые правила, властью короля. По словам Бомануара, только король мог вводить «новшества».

Начиная с царствования Людовика Святого, именно такой былапрактика королевского двора. Очень скоро в окружении Капетингов возник обычай облекать разрешение в форму письма королевской канцелярии, это письмо чуть ли не с момента возникновения стало называться «грамотой на благородство», ведь стать рыцарем означало сравняться с «благородными по рождению». Первые грамоты, которым предстоит такое большое будущее, датируются царствованием Филиппа III или Филиппа IV. Порой король пользовался своим правом с тем, чтобы, согласно старинному обычаю, вознаградить на поле битвы мужество храбреца: так Филипп Красивый сделал рыцарем лекаря вечером после битвы при Монс-ан-Певель (294). Но чаще все-таки рыцарством жаловали за долгую службу или в силу достигнутого высокогосоциального положения. В результате акта посвящения кроме нового рыцаря возникала еще и наследственная передача этого титула от поколения к поколению, иными словами, возникал новый рыцарский род. Законодательство и практика сицилийцев были такими же. То же самое происходило и в Испании. В Священной Римской империи уложения Фридриха Барбароссы ничего подобного не предполагали. Но вместе с тем нам известно, что император считал себя вправе превращать в рыцарей простых солдат (295), значит, он не считал себя лично связанным теми, на первый взгляд, категорическими запретами, которые сам же возвел в закон. К тому же, начиная со следующего царствования, на императоров безусловно повлиял пример сицилийцев, с которыми почти на полвека они объединили свои короны. С царствования КонрадаIV, который начал править самостоятельно в 1250 году, мы видим немецких самодержцев, которые снисходят к тем, кто не удостоился бытьрыцарем по рождению, и дают