уже возвращаются домой. Вот и ему бы тоже открыто, заслуженно, с медалями на груди…
В нашей литературе так много говорилось и писалось о тех, кто был на войне, испытал ее, так сказать, на своей шкуре, и о тех, кто не был, что вроде бы недостача эта в биографии сделалась упреком литератору, берущемуся за «военную» тему, но пороху не понюхавшему.
Валентин Распутин не был на войне по простой причине — годами не вышел, но это обернулось в повести «Живи и помни» не изъяном, а преимуществом его перед теми, кто был. Ведь возьмись наш брат бывший фронтовик писать о человеке, который до того устал на войне и от войны, что однажды забыл обо всем и обо всех на свете да и задал тягу домой, к жене и родным, так вот непременно в нас явилось бы чувство активного протеста, если не ослепляющей злости: «Ты, гад, устал, а мы, значит, нет!» И начали б мы этого самого Гуськова крушить и ляпать черной краской.
Распутин насмотрелся на бывших вояк и вдов, наслушался их, вник в самоё суть войны и зашел на эту тему со своей глобальной стороны, поднявшись над материалом, а не задавленный тяжким его грузом.
Страшна, чудовищна война, нечеловеческие силы, надсада нужна, чтоб одолеть ее, а помощь тебе одна, но очень и очень важная помощь: сознание того, что за твоей спиной Родина, народ, и среди этого народа малая его частица — твои близкие — отец и мать, сестры, братья, любимая невеста или жена, и другого пути к ним нет, как через победу над врагом. Расслабился, забыл об этом — значит, позор, горе и черная кончина. Да кабы кончина на миру, где, как известно, и смерть красна. Нет, кончина звериная, потайная, тленом своим погибельным касающаяся всего живого, и в первую голову родных людей. Вот Настена-то несла, несла свой тяжкий крест да и сломилась под его тяжестью.
Печальная и яростная повесть, несколько «вкрадчивая» тихой своей тональностью, как, впрочем, и все другие повести Распутина, и оттого еще более потрясающая глубокой трагичностью, — живи и помни, человек: в беде, в кручине, в самые тяжкие дни и испытания место твое с твоим народом, всякое отступничество, вызванное слабостью ль твоей, неразуменьем ли, оборачивается еще большим горем для твоей Родины и народа, а стало быть, и для тебя. Так от изображения, от размышлений о людях маленьких и самых что ни на есть простых автор «незаметно», но настойчиво переходит и ведет за собой читателя к многомерному, масштабному осмыслению не только прошедшей войны, но и современной действительно- сти, ибо человеческое бытие вечно и, стало быть, вечно движение жизни. А она задает загадки, пробует на прочность не одних только деревенских парней Гуськовых, она в любой миг любого человека может испытать «на излом».
Прям, но не прост путь самого автора к этой самобытной и глубоко нравственной повести — от несколько назидательных, порой схематичных рассказов и очерков к драматической повести «Деньги для Марии», написанной еще молодым литератором. Но уже в следующей повести — «Последний срок», произведении глубоко лиричном и умном, Валентин Распутин предстает вполне сложившимся художником, тонким психологом и стилистом. Далее следует почти не замеченная, но очень важная на творческом пути писателя повесть «Вверх и вниз по течению», в коей Распутин, завершив очень важный печальный этап в работе, как бы отошел чуть в сторону, чтобы взглянуть на ту дорогу, какую он сам себе торил, да и поразмыслить о дальнейшей своей судьбе, стало быть, и о судьбе родной земли. Размышления оказались плодотворными, если судить по следующему его произведению — «Живи и помни», лучшей, на мой взгляд, повести в нашей литературе последнего десятилетия. Чистый тон и высота этого произведения обещают движение автора к вещам еще более сложным, а читательское мое предчувствие подсказывает — может быть, и эпическим.
1978
О повести Василя Быкова «Пойти не вернуться»
Когда будет издано вместе все написанное за четверть века замечательным нашим писателем-современником Василем Быковым, выстроится своего рода, если не история, то его, Быкова, личная летопись войны, развивающаяся как бы по двум направлениям — чисто фронтовому, окопному, и партизанс- кому, народному.
Сам Быков партизаном не был, он воевал на фронте, в пехоте, в маломерной артиллерии, был там ранен, и об этой войне начал и успешно продолжает писать, добиваясь все большей объемности и углубленного психологизма в небольших по размеру повестях: «Журавлиный крик», «Третья ракета», «Атака с ходу», «Дожить до рассвета», «Его батальон». Кто из читающей публики не знает и не любит этих произведений, полных драматизма, достоверных до мельчайших подробностей фронтового быта, всегда четко распределяющих краски: белое — это белое, черное — это черное! Добро у него не смешивается со злом, меж ними даже не размываются границы, всегда видно, с кем сердце писателя.
Особняком в творчестве Василя Быкова стоит повесть «Альпийская баллада». Она-то, как мне думается, и послужила мостиком к той теме, которую мы привычно называем темой народной войны. Появляются «Круглянский мост», «Сотников», «Обелиск», «Волчья стая».
И вот перед нами новая повесть — «Пойти и не вернуться». Как будто привычно «быковская» — в прежних произведениях часто действуют двое: бегут из концлагеря двое, двое отправляются на поиск, а то исполняют и совсем уж будничную работу — идут добыть продуктов для партизанского отряда, обложенного в болотах врагами. Да, повесть привычная, но в то же время еще более напряженная, страстная; простая по стилю и строю — и в то же время сложная, хотя и не многоплановая по замыслу и исполнению. И еще новость в творчестве писателя: на этот раз главным героем его произведения является женщина, и не в дежурном, затасканном смысле слова «герой», а, как окажется, в самом что ни на есть прямом смысле, хотя и автор, и сама Зоська Нарейко склонны считать: «Она была маленьким человеком на земле…»
Увы, земля рождает людей вообще маленькими и беспомощными, это потом жизнь, воспитание, среда, обстоятельства формируют их характер, жизнеспособность, совесть. Вот о совести-то больше всего и задумывается автор этого небольшого, но самого, пожалуй, драматического, если не трагического его произведения.
Никто из нас не рождается для войны, а Зоська Нарейко — тем более. Она только-только начала учиться в районном педтехникуме и была бы, наверное, славной воспитательницей детского садика или учителем начальных классов в сельской школе, потому что она «добрая, как ее мать», — это не раз повторит автор то своими словами, то в мыслях- воспоминаниях Зоськи. Наверное, вышла бы замуж за Сашку, которого хотя и не любила, но он за нею ухаживал, и пришла бы пора, он бы ее посватал, и она бы пошла, жила бы своим домом, нарожала бы детей, была бы хорошей хозяйкой и матерью, — в это верится, это подтверждает весь строй повести. Но война нарушила ход мирной жизни, сломала, опрокинула ее естественность, и тихая Зоська, «маленький человек», становится партизанкой. Вначале ее обязанности просты и обыденны: она состоит при кухне. Но вот пришел час, когда выпадает Зоське Нарейко выполнить свой долг, одной идти на задание, очень сложное и опасное: из партизанского отряда ушла в поиск и не вернулась группа партизан, бесследно исчезла, — надо или найти ее и установить с нею связь, помочь ей, или же проследить «по ниточке партизанской связи» путь партизан к гибели.
Положение сложное, фронт от Белоруссии далеко, слухи оттуда самые противоречивые: не то немцы взяли Сталинград и двинулись в глубь России, не то наши их шуганули от Сталинграда…
Для Зоськи Нарейко важно знать, что и как «там, под Сталинградом», но еще важнее выполнить свое дело, выиграть «свою войну». Увы, ей не суждено будет это сделать — шкурник присосется к ней и за ее неширокой спиной попытается спрятаться от войны, ибо у шкурника выработалась своя шкурная мораль: «Ведь тут борьба. Кто кого». В смысле кто кого переловчит, перехитрит, сохраняя себя. И у Зоськи, «напичканной пропагандой», почти также сформулирован жизненный принцип, но с «небольшим» изменением в конце: «Или мы их, или они нас».
Нет надобности пересказывать новую повесть Василя Быкова. Она небольшая по размеру, читается в один дых, от нее невозможно оторваться, а когда она кончится, еще какое-то время звучит в сердце горечь недоумения, боли, хочется броситься на помощь хорошим людям, облегчить их страдания, подставить свое плечо. Все они написаны великолепно, все запоминаются, едва только явившись на страницы: больной чахоткой Петряков, его помощник, юный, почти мальчик — Бормотухин, смирный пан с мудрой паненкой, сержант со своим «японским городовым», толстый Пашка, мужик Салей и даже оборотистая молодка, приехавшая со своим мужем-примаком (то есть окруженцем, вошедшим в ее дом в качестве хозяина») за лесом, чтобы подрубить сопревшие нижние венцы ее дома.
Беру на себя смелость сказать, что хорошо знаю творчество близкого мне по духу, превосходного писателя Василя Быкова и радуюсь тому, что мой побратим по войне, честно и твердо выполняющий долг бойца и гражданина, новой повестью сделал шаг вперед в своем сложном и напряженном творчестве, прибавил еще одну страницу к героической летописи нашего народа, с огромным перенапряжением сил, с большими, часто горькими потерями выигравшего величайшую битву. В Белоруссии в борьбе с ненавистным фашизмом погиб каждый четвертый житель, и где-то, в этой массе безвременно, порой безвестно павших мужчин, женщин, детей, стариков, угасает, не успев разгореться, жизнь Зоськи Нарейко, воскрешенной благодарной памятью писателя, чтобы еще и еще мы восхитились величием человеческого духа, подивились его стойкости, несгибаемости. Мы видим в повести человека страдающего, делающего ошибку за ошибкой, гибнущего от несправедливости, черной злобы и коварной трусости. Но так праведна жизнь, так светлы помыслы этой юной, неискушенной девушки, что не льнет к ней грязь и хочется, чуть переиначив поэта, воззвать: «За каплю крови, общую с народом, ее вину, о Родина, прости!»
Поставив в центр нового произведения женщину, автор не заискивал перед нею, не приседал, хотя где-то в душе и виноватился перед женщиной на войне вообще и перед молоденькой Зоськой Нарейко в частности, ибо война не то место, где надо находиться женщине, ей там гораздо сложнее и труднее, чем мужчине, а порой и просто невыносимо.
Изображение женщины в литературе вообще дело сложнейшее, а еще на войне, да на такой ужасной, как прошлая, — тем более. Но вот взялся мастер за дело, и все «женские слабости»: «грехопадение» смятенность и запутанность чувств, наивность, растерянность, неумелость — все-все такое вроде бы не идущее «героине», не мешает полюбить ее
