поплывѐт в низовья реки и обязательно возьмѐт к себе Турчу, кормить его станет. Гирманча может прибежать на пароход и повидаться с Турчей. Мальчик обрадовался тому, что капитан придѐт завтра и что Турча не будет сиротой. Он уже без слез проводил капитана и спокойно остался вдвоѐм с заведующим детдомом. Ну, давай знакомиться, обратился тот к Гирманче. Меня зовут Ефим Иванович. Фим Ваныч, повторил Гирманча, и заведующий с улыбкой подтвердил: Приблизительно так. Для начала ладно. А сейчас, Гирманча, пойдѐм со мной. Будем тебя мыть, кормить, переобмундировывать, знакомить с ребятами. В коридоре Ефим Иванович велел Гирманче подождать, а сам пошѐл в одну из комнат. К Гирманче стали подходить ребята. Они с любопытством рассматривали его парку, расшитую бисером. Некоторые заговаривали с ним, но Гирманча мало что понимал и насторожѐнно следил за окружающими его детьми, готовый, если потребуется, постоять за себя. Ребята, глянь! заговорил один из мальчишек, у которого волосы были почти как у песца, белые. Новенький какой черномазый, будто его в трубу протащили! И не говорит ничего: немой, поди. Эй ты, кала-бала! подразнил белобрысый. Ребята захохотали. Гирманче это показалось обидным. Он сжал кулаки и посмотрел исподлобья на белобрысого. Ох ты, кляча, ещѐ и с кулаками! удивился мальчишка и взял Гирманчу за грудь так, что от его одежды крупой посыпался бисер. Может, подраться хочешь? Глаза, у белобрысого были прищурены, губы вызывающе сжаты. Гирманча сердито отшиб его руку от своей груди и обиженно заговорил на родном языке: Зачем трогаешь? Я гость! Гостя надо чаем поить, рыбой кормить! Почему не уважаешь обычай? Гирманча говорил быстро, размахивал руками, и ребятам показалось, что он ругается. Они прижали его к стене, и белобрысый снова правда, уже осторожно, начал наседать на него. Лицо задиры не предвещало ничего доброго. Гирманча втянул голову в плечи. Когда белобрысый снова взял его за грудь, он тоже схватился за мальчишкину куртку. Дай ему. Кочан, дай! поддразнивали своего дружка детдомовцы. Кочаном они, видимо, его прозвали за белую вихрастую голову. Через себя фугани, чтобы он ногами сбрякал! по советовал кто-то из мальчишек. Кочан попятился, сделал вид, будто падает, и, когда Гирманча навалился на него, быстро и ловко упал на спину. В воздухе мелькнули расшитые бисером бакари, и Гирманча, перелетев через Кочана, плюхнулся на пол. Белобрысый навалился на него, не давая пошевелиться. Если бы Гирманча понимал, что кричали перед этим ребята, он бы поостерѐгся и не дал так ловко себя обмануть. Лицо его побледнело от обиды и ярости. Он неожиданно издал гортанный крик, рванулся и через секунду был на ногах. Прямо перед собой он увидел растерянное лицо Кочана и, уже. ничего не соображая, вцепился в это лицо, как когтистый зверѐк, повалил противника на пол… Эвенки народ смирный, гостеприимный, вывести из себя их трудно. Ловкие в охоте, драться с людьми они не умеют. Но страшны они в своѐм редком гневе. Кочан не сразу, но понял это, а поняв, испуганно забормотал: Ну, в расчѐте, в расчѐте! И вдруг завопил: Лежачего не бьют!.. Что здесь происходит? послышался голос Ефима Ивановича. Он растащил дерущихся и гневно обернулся к «зрителям»: Похохатываете? Весело вам?.. Ребята сконфуженно опустили глаза, замялись. Оглядев с ног до головы поцарапанного, перетрусившего Кочана, Ефим Иванович с укоризной и досадой сказал: Всегда с новенькими в драку лезешь, да ещѐ с теми, кто слабее тебя. Это ведь подло! Он сам полез, пробубнил Кочан, глядя исподлобья. Врѐшь! Ты первый заедался, послышалось отовсюду. Помолчите! прикрикнул на ребят Ефим Иванович. Глазели, науськивали, а теперь виноватого ищете? Все виноваты, все безобразники! Умойся и отправляйся в классную комнату, под замок! приказал Кочану заведующий. А вы тоже шагом марш по своим местам! Собирались сегодня на экскурсию к причалам теперь будете сидеть дома. Ребята с унылыми лицами разошлись по комнатам. Ну, а ты, Аника-воин, тоже хорош! заговорил Ефим Иванович, глядя на Гирманчу, взъерошенного, растрѐпанного, но всѐ ещѐ трясущегося от злости. Только что появился в детдоме и сразу в драку! Кто бы мог подумать… Сын мирного рыбака, малый, щуплый… Заведующий, не переставая ворчать, отвѐл Гирманчу в комнату, где женщина в белом халате принялась стричь его, пощѐлкивая блестящей машинкой. Чѐрные жѐсткие волосы Гирманчи клочьями повалились на пол. После стрижки велели снять одежду. Он заупрямился и, когда женщина попыталась сделать это сама, заревел. Но его всѐ-таки раздели, посадили в посудину с водой. Название посудины очень походило на отчество заведующего детдомом: ванна. Был уже вечер, когда Гирманча пришѐл в ту комнату, где недавно их вместе с капитаном принимал Ефим Иванович. Стриженая голова Гирманчи казалась синеватой, а на непривычно чистом лице стали особенно заметны яркие чѐрные глаза, немного осовевшие от еды и тепла. В кабинете директора на диване было раскинуто одеяло, из-под которого белели края простыни. Ефим Иванович поднял на лоб очки, посмотрел на Гирманчу и мягко улыбнулся: Как новый гривенник ты сейчас, Аника-воин. Гирманча уставился глазами в рот Ефима Ивановича, стараясь вникнуть в смысл его слов. Понял он лишь одно, что тот уже не сердится на него. Гирманча тоже улыбнулся благодарно, застенчиво. Заведующий, пользуясь больше знаками, чем словами, велел Гирманче раздеваться и ложиться спать. Гирманча с сожалением снял новую одежду, лѐг на диван и тут же отпрянул в испуге: под ним что-то зазвенело, заскрипело, задзинькало. Пришлось Ефиму Ивановичу поднять диванную подушку и показать маленькому эвенку пружины, перепутанные верѐвками. Гирманча рассмеялся, покачал головой: «Чудные люди. Нет чтобы сесть прямо на землю или на чурбак тратят верѐвки и проволочки, из которых можно сделать много хороших поводков и крючков к перемѐтам». На следующий день в детдом ненадолго заглянул старый речник. Судѐнышко, которым он командовал, уже было назначено в рейс вести баржу с продуктами в один из северных станков (так северяне называют свои деревушки). Капитан торопился. Он как мог, объяснил это Гирманче и обещал скоро вернуться. Но Гирманча уцепился за рукав своего доброго друга и не отпускал его. В глазах маленького эвенка стояли слезы. Обидели тебя сорванцы-то? спросил капитан у Гирманчи. Поняв по лицу речника, что тот ему сочувствует, мальчик жалостно затряс головой. Его не вдруг обидишь! послышался от дверей кабинета голос Ефима Ивановича. Он крепко пожал руку капитану и рассказал о вчерашнем сражении новичка с Кочаном. Старый речник пришѐл в неистовый восторг. Он хохотал от души, хлопал Гирманчу по спине и громко одобрял его действия: Молодец, Гирманча! Так и дальше держи! Гирманча сначала с недоумением поглядывал на капитана и на заведующего детдомом, а потом тоже развеселился и, стукая своего друга по колену, стал выкрикивать что-то. Нахохотавшись, старый речник вдруг задумался, потом поднялся и обратился к заведующему: Разреши, Ефим Иванович, поговорить с твоей салажнѐй. Получив одобрительный ответ, он взял Гирманчу за руку и повѐл в комнату, где предстояло жить маленькому эвенку. Их встретили с нескрываемым любопытством. Многие ребятишки заворожѐнными глазами глядели на форменную фуражку капитана с золотой «капустой» и якорем в середине. Вот что, орлы: обновили Гирманчу и довольно. Он тоже доказал, что сумеет жить в коллективе, и потому должен спать здесь, а не в кабинете. Пока кровати ему не поставили, поспит с кем-нибудь. Капитан помолчал и с чувством добавил: Должны, я думаю, понимать: ему труднее обживаться, чем вам. Ребята молча переглянулись, и один из них спросил: А как новенького зовут? Ну и комики! удивился капитан. Подраться успели, а вот имя у человека спросить не догадались. Зовут его Гирманча. А если мы его Геркой звать будем, можно? Это уж вы у него спрашивайте, заявил капитан и, надев фуражку, стал прощаться со всеми за руку, как с настоящими мужчинами. Последнему он пожал руку Гирманче и, подмигнув ему, сказал так, чтобы все слышали: Будь здоров, парень, не обижай здешний народ! Проводив капитана, ребятишки некоторое время молчали, внимательно разглядывали эвенка. Может быть, им вспомнилось, как они сами пришли сюда, тоже грязные, голодные, и ужасно боялись детдомовских корешков, а может, дружба настоящего капитана с Гирманчой или то, что Гирманча не струсил перед задирой Кочаном, вызывали в них чувство уважения к нему. Наконец один из детдомовцев, высокий голубоглазый паренѐк со значком на куртке, протолкался вперѐд и с видом знатока всевозможных языков сказал единственное эвенское слово, которое ему было известно. Бойе, не бойся. Мы тоже бойе, сказал он и с улыбкой протянул руку. Гирманча обрадовался, услышав родное слово, означавшее по-русски «друг», но руку из предосторожности всѐ же не подал. Тогда паренѐк схватил его за руку, подтащил к своей кровати и сказал, приложив ладонь к щеке: Ты бойе, я бойе, хр-р-р… Спать. Вместе спать будем. Рядом. Вот на этой кровати. Понятно? Хр-р-р, понятно, робко повторил Гирманча. Все ребята заулыбались. Ишь какой! Сразу понял, о чѐм разговор, примирительно ввернул слово Кочан. Если к человеку по-доброму, так он хоть что поймѐт, послышались голоса. Это ты всѐ с наскоку делаешь. А паренѐк, предложивший Гирманче вместе спать, всѐ больше и больше нравился маленькому эвенку. Гера, это всѐ наши ребята, школьники, стал показывать он. Ты тоже будешь ходить в школу. Школа, понимаешь? В кармане у Гирманчи лежали искусно вырезанные из дерева собака и трубка. Их вырезал отец в длинные зимние ночи под завывание северной пурги и под собственную песню, длинную, как зима. Гирманче очень хотелось отдать эти самые дорогие для него вещи голубоглазому пареньку. Он вдруг решительно выхватил из кармана трубку и собаку. Тебе это, пробормотал он, сунув подарки новому знакомому. Турча и трубка, отец делал, долго делал! Ребята загалдели, окружили паренька с подарками. Здорово! сказал один из мальчишек. Хвост у собаки, как у заправдашней, кренделем! Детдомовцы начали расспрашивать у Гирманчи, кто и чем вырезал эти штуковины. И маленький эвенк, пользуясь звуками, жестами, известными ему немногими русскими словами, начал трудный рассказ о своей небольшой жизни.