помалкиваешь? Я болтаю, болтаю… ‭ Я ведь к тебе по делу, Павел. ‭ К дьяволу дела! ‭ сказал oн и сунул какие-то бумаги в стол. ‭ У меня ведь, братуха, сегодня сплошные радости: семья приехала, ты нагрянул! Пойдем мы сейчас пообедаем и даже выпьем по такому случаю. Ты чего глаза вытаращил? А-а, старую историю вспомнил, насчет моего желудка беспокоишься? Курсак, братуха, теперь в порядке. Один профессор все мои язвы аннулировал. Так что теперь не рассчитывай на две порции! ‭ Павел рассмеялся: ‭ А много же ты за меня водки выпил, ой, много! Посчитай: весь сорок второй да по октябрь сорок третьего. Да ладно уж, не буду взыскивать, пользуйся моей добротой… Павел балагурил, смеялся. Я старался отвечать на его искреннюю радость, как умел, но ничего у меня не получалось. Обедать с Павлом я отказался. ‭ Почему? ‭ удивился Павел. Я сказал ему прямо обо всем, сохранив, как полагается, фамилию автора письма в тайне. Павел сидел несколько минуг, растерянно глядя на меня. Радостное выражение исчезло с его лица, у губ легли складки обиды, брови насупились, и он сделался еще бледней. Неожиданно он вскочил и грохнул по столу. Мелкой рыбешкой брызнули в разные стороны карандаши, ручки, скрепки. ‭ Серега! Кр-ровосос! Его работа! ‭ закричал Павел и, схватившись по старой привычке за переносицу, опустился на место. ‭ Сил больше нет, братуха! Убью я его! Честное слово, угроблю! На душу грех возьму! Пусть судят! Вот как может измениться человек! Где тот мягкосердечный, спокойный Павел Замухин, которого я знал прежде? ‭ Ведь он двух председателей отсюда выжил, ‭ жаловался мне Павел, ‭ семерых кладовщиков ‭ итого, девять! Ты понял, десятерых живьем съел?! Теперь меня доедает, за каждым шагом следит, гнида! Ну, подметил бы какую ошибку, пришел бы, так нет, он чик-чирик жалобитку. Вот они, полюбуйся. Это мне начальству ответ давать… ‭ Павел выбросил из стола ворох бумаг с сопроводительными бланками. ‭ От такой работы меня скоро родимчик хватит! ‭ Павел надел шапку, снял полушубок с вешалки и, придавив подбородком шарф, с усталой раздраженностью закончил: ‭ И сунуло меня выписать эту пшеницу! ‭ Ты действительно?.. Павел, уже одетый, встал возле стола, забарабанил пальцами по стеклу. ‭ Да, братуха. Понимаешь, нельзя мне было после операции черный хлеб есть. Я сначала все в город заказывал, а потом с деньгами заминка вышла, семью перевозить надо было, ну, правленцы знают о моей хворобе, уговорили, постановили. Раздобрились они на радостях. Первый раз за последние годы хороший урожай взяли. И я тоже уши развесил. Теперь мне этот центнер пшеницы что бревно в глазу. Опять же, не согласись я взять эту несчастную пшеницу, он меня на другом деле подсидел бы. Так обедать не пойдешь? Правильно делаешь. А то и на тебя жалобу нагвоздит. * * * Лишь к вечеру я закончил обход изб. Время я потратил почти без пользы. Колхозники встречали меня приветливо, но, как только заходила речь о Ковырзине, они отвечали на вопросы неохотно, а то и вовсе отмалчивались. ‭ Да что, на самом деле, боитесь Ковырзина, что ли? ‭ не выдержав, спросил я у доярок на молочной ферме. Доярки долго переминались, глядели мимо меня. Наконец пожилая женщина в шахтерских калошах поднялась и, развязывая тесемки халата, призналась: ‭ Боимся, скрывать нечего. Почитай, все мы не одинова бывали в суду свидетелями или ответчиками, а без суда сколько лиха перетерпели от него, супостата! Tы послушаешь нас да и отбудешь, а он вынюхает, что мы тебе жалобились. ‭ Доярка повесила халат на деревянный крюк и подсела к столу, где женщина-бригадир заполняла табель и внимательно прислушивалась к нашему разговору. ‭ Он ведь, Серега-то, себе на уме, ‭ продолжала разговор пожилая доярка. ‭ Молчит до поры до времени, а потом ушибет, да так, что и свету не взвидишь. Вот со мной был случай. Приехал ко мне сын из армии в кратковременный отпуск. Пальнул из орудья на ученьях как следует, и ему, стало быть, отпуску десять дней вышло ‭ как награжденье. А дома-то прихворнул от переутомленья сил. Гулянки, девчата, то, се. Ну я к фершалу. Христом Богом вымолила у него справку. ‭ Доярка рассмеялась, и все вокруг тоже заулыбались. ‭ Словом, «поправили» и отправили артиллериста. Да вот возьми и отчисти я Серегу на собрании. И закрутилась машина: Серега в часть письмо насчет того, что сын мой болел из-за чрезмерного распития. В райздрав жалобу. Ну, фершалу выговор, сына на губахту… В разговор втянулись и другие доярки. Сначала они все оглядывались на двери и углы, точно боялись, что там кто-то сидит и подслушивает, а потом перестали остерегаться. И услышал я много любопытного. Все чаще и чаще в разговорах мелькало слово «колдун». Оказывается, за Ковырзиным давно укоренилось это прозвище, и он его, как я понял, не опровергал. По деревне шли слухи о том, что Серега может посадить килу, сглазить малолетнего ребенка, скотину или жениха от невесты отвадить. Намажет скобу в доме невесты каким-то зельем ‭ и баста, жених к другой переметнется. У Сереги и отец колдун был. Еще в давние времена Серегин отец одну свадьбу испортил. Положил на дорогу метлу, плюнул три раза, шепнул что-то, и готово дело ‭ доехал свадебный поезд до метлы, пляшут кони, а с места ни шагу! ‭ Это из-за того, что приглашеньем обошли, ‭ пояснила все та же словоохотливая женщина. Молодые доярки взвизгивали от смеха, слушая эту небывальщину, и начисто отрицали колдовство. Завязался спор. В конце концов все пришли к выводу, что Серегу надо бы прогнать из колхоза. А как это сделать? Минимум трудодней Серега вырабатывает. Осенью на рынке в артельном ларьке овощами торгует, а то инструменты кузнечные в пользование даст, чтобы ему соточки вписали. Пробовали не брать у него инструмент, так он на птичник к Лукерье приладился. Спит там, похрапывает, а Лукерья работает и записывает на двоих трудодни. Так вот он и наскребает минимум. Благо минимум этот одинаков для такого битюга, как Серега, и для старухи. Конечно, Серега не всегда вредничал. Был в колхозе председатель Куркин, снюхался с Ковырзиным, поставил его кладовщиком ‭ и притих Серега. Да Куркину-то по шапке дали и Сереге тоже. Даже из колхоза его турнули. Но Серега обжаловал постановление общего собрания перед районным начальством. Оттуда бумага с печатями пришла: «Нет никакого основания исключать товарища Ковырзина». После того еще больше озлобился на односельчан Серега. Если, к примеру, его сейчас снова кладовщиком поставить или депутатом в поссовет выбрать, он успокоится. Очень охота быть Сереге депутатом, чтобы на интеллигента походить, страсть высказываться любит. Сыплет, как по газете, заслушаешься. В конце каждой речи Серега зычно каркает: «Мир и пролетарьят восторжествуют во всем мире!» Но депутатом Серегу все равно не выбирают… * * * На заседании правления, где решались важные артельные вопросы, Ковырзина тоже не обошли разговором. Он был словно чирей на холке, на которую, как ни остерегайся, все равно сядешь. Один правленец разгорячился и заявил: ‭ Отлуплю я его под пьяную руку! Честное слово! Ведь жилы из всех вытянул! ‭ Ну и попадешь в тюрьму, ‭ сказал пожилой колхозник. Утром я встретился с Ковырзиным в том самом доме, куда меня уже не манило после первого разговора с хозяином. Но служба есть служба! Ковырзин приветствовал меня с подчеркнутой строгостью и вежливостью. Теперь я был для него не случайный встречный, а человек, уполномоченный проверять жалобы. Я попросил Ковырзина показать мне ответы на его жалобы. ‭ Все? ‭ поинтересовался он. ‭ Давайте все. Он подал мне объемистую папку с бумагами. Чего тут только не было: вежливые ответы на солидных бланках из Верховного Совета лежали сверху, а под ними пространные ответы обкомовских и райкомовских комиссий. Еще ниже ‭ торопливые и не всегда ясные ответы из газет. Дальше ‭ бумаги из прокуратуры, судов, сельсоветов. Заглядывая через мое плечо, обладатель этих «сокровищ» бросал короткие комментарии: ‭ Это с Москвы! Это из области насчет председателя Анкудинова. Знали его? Спекся милый. Подловил я его на одном дельце. А это вот, ‭ голос Ковырзина как-то сладко задрожал, и он даже перестал сопеть мне в ухо, ‭ это письмо самим всесоюзным старостой, покойничком Михайлой Ивановичем подписано. Даже опытному газетчику трудно говорить с такими людьми, как Ковырзин, а мне оказалось это вовсе не по силам. Я сорвался на первых словах: ‭ Это же черт знает что! ‭ тряхнул я бумагами: ‭ Это ж… Вы ж людям жизнь отравляете! Работать надо, а не писать!. Ковырзин властно высвободил из моей руки бумаги, разгладил их ладонью и, завязывая папку, спокойно заявил: ‭ Молоды учить меня. Молоды! А писать я имею право по Конституции страны социализма, потому как должен кто-то следить за порядком. Неужто вам с Замухиным это дело доверить, а? ‭ Он хитровато и многозначительно прищурился: ‭ Вот, к примеру, насчет пшеницы. Равноправье? Равпоправье! Так почему я, честный труженик сельского хозяйства, организатор Советской власти, активист коллективизации, селькор с тридцатого года, должен жрать аржаницу, а какой-то выскочка из интеллигентов ‭ беленький хлебец? Что записано в Конституции, нашем золотом законе?.. ‭ Слушай, ‭ потеряв всякое терпение, оборвал я ораторствующего собеседника. ‭ Да понимаешь ли ты, что такое наша Конституция? ‭ Я сделал ударение на слове «наша», но Ковырзин не уловил моей иронии. ‭ Не будь этой Конституции, так односельчане давно бы тебя распотрошили. Ковырзин ошарашенно уставился на меня: ‭ Да ты что, запугивать?! Ты кто, представитель советской печати или кто?! А-а, вон что! Председатель-то твой старинный дружок. Так, так, так! Я вас еще колупну, колупну-у. Честного труженика, организатора Советской власти под ноготь… Я-а вас… * * * Совсем недавно я встретил Ковырзина еще раз в несколько необычном месте. Моясь в городской бане, я заметил, как из парилки, точно ошпаренные, выскакивали люди. Они плевались, кого-то нещадно кляли. Я спросил у парня с татуировкой на груди: ‭ Чего шумим? ‭ Да залез какой-то толстомясый на полок и газует пар, дышать нечем. Всех выжил, один парится. Я уже одевался, когда из парилки появился человек. Весь он был облеплен темными листьями и не совсем ладно прикрывался исхлестанным веником. С трудом достигнув скамейки, он плюхнулся на нее. Это был Ковырзин. ‭ Дошел! ‭ покачал головой парень с