Андрей. Что с ним? Поправился ли? Если это грипп да без осложнений, то ничего. Как мне жалко парня, прямо беда. А я сегодня видел во сне, что лодку стащили и ребята горюют по этому поводу. Что-то со смыслом сон-то получился.

Ну вот, Маня, получил я деньги из журнала. Как началось паскудно, так и кончилось. В редакции на номер не хватило денег, и мне начислили сначала 5100, а потом срезали до 4500. И получил я на руки чуть больше четырёх. Теперь я положу на них с прибором за такое отношение. Повесть поуродовали, да ещё так заплатили… Утешает одно: деньги эти я употребил на дело: вчера прямо из издательства я поехал в магазин и купил дорожку. Выбор был большой, но у меня разбежались глаза. Но дело было к вечеру, и дорожка оставалась уже кусками. Я купил остаток в 3 м 25 см за 910 рублей. Был кусок 3 м 40 см, но я остановился на этом – очень понравился орнамент. А сегодня вот только что купил машинку. Выбор тоже был большой. Мне больше других понравилась «Оптима». И мастера, и продавцы тоже советовали покупать её. Отдал 2000 рублей. Она более громоздка и тяжела против других, но зато очень мягко печатает – только пальцы положишь – и всё, кроме того, она – вечная. Говорят, эта марка лучшая в мире. А старую нашу машинку мы оставим на тот случай, если куда на лето будем уезжать, так чтобы не таскать её за собой.

Вот видишь, какие новости! Машинка-то уж больно хороша! Солидная, изящная и очень удобная. На ней можно печатать и таблицы, и всякую муру. А фрукты покупай. Я как-нибудь и на них заработаю, а как она, жизнь, пойдёт дальше, чёрт знает. Хоть сейчас поешьте.

…Деньги от вас вчера получил и ещё бандероль. Спасибо за то и за другое, особенно за деньги. Вы тяните как-нибудь, чтоб и на дорогу вам осталось. А уральцы пообещали послать мне гонорар сюда за рассказ. А «Дядьку Орла» я отвёз в «Литературу и жизнь». Сказали, что герой не магистральный, но вроде собираются печатать. Ещё просили меня, чтоб я куда-нибудь съездил и написал бы очерк в новогодний номер. Я пока согласия не дал, потому что есть ещё дела.

Пятнадцатого буду выступать в университете. Вчера после окончания пленума мы ужинали в ресторане, меня просквозило, и на занятие сегодня не пошёл – болит горло. На улице слякотно и холодно, когда уж это кончится? После молодогвардейских неурядиц пытаюсь работать – начал писать рассказ. Идёт пока плохо. Вчера со мной разговаривала детгизовская редакторша насчёт «Перевала». Если окончательно сорвётся в «Молодой», попробую работать с ними.

Тринадцатого последний экзамен. У меня один хвост – по философии, и если я его аннулирую, то сразу же и уеду. Дам вам телеграмму, чтоб встретили – машинка, да манаток набирается. Сегодня купил Ирине плащ и у букиниста 4-томник Писарева. Кроме беготни занимался «Диким луком». Буду заканчивать «Тёплый дождь». Замыслов много. Старьё надоело, хочется писать новое.

…Я уж с неделю, однако, не писал тебе, закрутился. Нервотрёпка с книгой не кончилась. В главной редакции вырубили два рассказа: «Живую душу» и «Дикий лук». Осталось четыре, и потому раздел «Рассказы» оказался куцым привеском к повестям. Я отбиваю «Дикий лук», но требуют большой переработки, а я так уж износился за время, что вроде уж и не годен на серьёзную работу, сердце колет и колет, и воздуха не хватает. Книжка, по всей видимости, так и останется на 16 листов. Сейчас она у корректоров, и досылом можно бы сделать «Дикий лук».

Завтра выступаю в Доме искусств, это где мы смотрели выставку Кончаловского.

Настала последняя неделя занятий, потом экзамены, и домой. Всё надоело. Два дня кряду навещали меня Черненко и Альберт Яковлев из Свердловска.

Меня выбрали в состав актива журнала «Молодая гвардия», значит, предстоит ещё и рукописи читать.

Новеллы мои сдают в набор, но без «Лошади», в восьмой номер «Урала». Как Ирина? Бойтесь гриппа – такой страшенный грипп ходит, с ног валит, спасу нет.

Что слышно о квартире? Переехать бы сразу[60 — речь идёт о получении квартиры в Перми и предстоящем переезде. – Сост.]. Придётся месяца на два-три пригласить к себе бабушку погостить[61 — М. Е. Астафьева из с. Овсянка под Красноярском. – Сост.]. У них что-то вовсе разладилось в семье, и ей некоторое время надо пожить в отдельности. Характерец-то у неё тот ещё, наверное, всё с этого и началось. Но это уж после того, как переедем. Да и нужна она мне будет очень в связи с работой над первой частью романа. Память у неё завидная, и она сможет многое мне порассказывать.

…Побывал в журнале «Октябрь». В редакции читают «Перевал» и просят для публикации новые вещи. Со мной беседовал редактор, и очень любезно. Говорил и о статье, которая ему понравилась. Он ещё сказал, что я зря на курсы поехал. Надо, говорит, писать – тут тебе и учёба. Мужик он, конечно, с загибами, но на меня произвёл очень хорошее впечатление. В пятом номере они дают рецензию на «Перевал», довольно объёмную и хвалебную. Вернувшись из «Октября», я основательно слёг.

Вчера по телевизору показывали фильм «Баллада о солдате». Затем была беседа с постановщиками и участниками фильма. Чухрай – очень красивый и умный мужик. А Володя Ивашов и его напарница Жанна Прохоренко! Володя в рубашке без галстука, застёгнутый на все пуговки, как школьник, угловатый. Урбанский тоже был. Он – мужчина представительный.

…С книгой всё решилось благополучно. Оформляет книжку художник Сергей Куприянов. Будет цветной форзац, будет по три иллюстрации к повестям и заставки (по одной) к рассказам.

Здоровье хорошее, толстею не по дням, по часам. Дочитал роман И. Падерина. Слабый роман. Я, как всегда, прямо и грубовато покритиковал его, он обиделся и чуть было не впал в истерику. Я думал, он умнее.

Есть слух, что наши курсы преобразуются в трёхгодичную академию, и, кажется, на новый учебный год не будут набирать новый состав курсантов. Рассказ «Две матери» я переименовал, и теперь он называется «Кавказец». Абдулжалилов[62 — сокурсник В. Астафьева по Высшим литературным курсам. – Сост.] хочет перевести его на свой язык. Сегодня пойду в «Знамя» и узнаю о судьбе рассказов.

…Пишу вам, пожалуй, последнее письмо. Вчера я относил гранки в «Молодую гвардию», чтобы раскланяться и уйти, но тут меня схватили и потащили к главному, он беседовал со мной долго и толково. Замечания его были направлены на то, чтобы вещь была цельной и ещё более художественной. Я не мог не согласиться с его замечаниями и советами. После этого меня познакомили с художником, который делает рисунки к повести. С ним мы уехали домой, и там я пробыл до полночи. Очень интересный человек и талантливый художник. Пока я беседовал с его женой, он пастелью набросал мой портрет, по-моему, сильно схватил моё теперешнее настроение. Потом я приехал домой, долго ворочался, не выдержал и взялся за «Звездопад». Написал страшный кусок и боюсь, он вовсе испугает молодогвардейцев. Завтра утром должен идти с доработанной повестью в редакцию. Но я ещё не спал ни минуты, а осталось семь гранок, попробую сейчас лечь и утром рано встать. Пятого экзамен по философии – не читал ни строчки из-за срочных дел. Как буду сдавать – не знаю. Ну да ничего.

Сегодня был у редактора и отвёз ему больше половины исправленного «Дяди Кузи», остальное привёз и надо доделать к четвергу. В «Детгизе» мне ещё всучили рукопись на рецензию, отказаться было нельзя – это из той самой редакции, которая издавала «Тёплый дождь».

Денег мне не шлют ниоткуда. Беда. Иринка мне не пишет, видать, считает, что писать мне необязательно. Таковы дети! Что будет дальше?

Виктор

1962

9 июня 1962 г.

(А. М. Борщаговскому)

Уважаемый Александр Михайлович!

Не знаю, принято или нет благодарить критиков за рецензию, но мне очень захотелось это сделать после прочтения Вашей статьи о моей книге.

Я не так уже молод по годам и по творческому стажу (мне 38 лет, из них 10 я работаю в литературе), но ещё ни разу мне не доводилось прочесть о моих вещах столь заинтересованные и добрые слова. Не отписку, не «отклик», а именно заинтересованную статью. Вы написали, пытаясь дружески помочь автору, не избалованному вниманием, разобраться в своей писанине и в самом себе.

Конечно, с чем-то я и не согласен в Вашей статье, кое-что и сам «нащупал» и мог бы раскритиковать некоторые свои вещи шибче Вас, но не это главное, главное, что Вы читали мою книгу не равнодушно, и это дорого мне больше всего.

Спасибо Вам за добрые слова и за внимание! Желаю Вам здоровья и творческих радостей, которые не так уж часты в нашей жизни, и эти слова, слова благодарности написаны в минуты настоящей радости.

Всего Вам доброго! С приветом, В. Астафьев

29 октября 1962 г.

(А. Н. Макарову)

Уважаемый Александр Николаевич!

Наше эпистолярное знакомство началось с довольно-таки чудных странностей. Книжку Вам отправляла моя жена. Сам я спешно уехал на север Урала и забрался к чёрту на кулички. Аж на Кваркуш – это одна из самых больших вершин Урала, и там, на склоне его, находятся изумительные альпийские луга. Проездом был и в Березниках. Это сейчас большой, красивый и самый зелёный город в нашей области. В нём есть даже телецентр, сами понимаете, построен он не только для развлечения трудящихся.

Когда я вернулся чуть живой из похода, посмотрел на квитанции почтовые и ахнул. На одной квитанции стояло вместо «Макаров» – «Марков», такая малюсенькая опечатка, а так как я всех наших Марковых не очень люблю, мне было вдвойне не по себе.

Вскоре из Чусового я уехал (мне наконец-то дали квартиру в Перми) и так и решил, что книжка затерялась.

Письмо Ваше пришло давно, а в моём прошлом жилище поселились татары, которые на это дело смотрят с философским спокойствием: получит или не получит человек письмо, от этого, мол, в мире ничего не изменится.

И вот лишь вчера письмо Ваше мне привезли. Такая вот прелюдия!

Спасибо Вам за добрые слова. Сейчас я пишу повесть о детдомовцах[63 — речь идёт о повести «Кража». – Сост.]. Годы сложные – 37-й в основном. Хочется написать правду, а правда тех времён страшная. Особенно страшна она была для детей, которые совершенно не понимали, что происходит, и, лишившись родителей, кричали: «спасибо любимому…» В общем, не хочется писать о сиротах так, как было писано в книжках с заголовками: «В родной семье», «Одной семьёй» и т. д. А так, как хочется, не очень-то получается, вот потому, наверное, мне и показалось, что Вы меня перехваливаете. Но похвала ко времени – это для россиянина как яичко к Христову дню, и Вы приободрили меня здорово.