Под одной крышей
Виктор Петрович Астафьев
Банальное, устарелое умотолкование знаю. Но не могу обойтись без него, приступая к заметкам о сборнике, в котором начиная с обложки и потом почти с каждой страницы бьют по глазам слова: «22 поэта!», «22 поэта!». Речь идет о новом коллективном поэтическом сборнике «Современники», выпущенном Пермским издательством, сборнике, хорошо оформленном, солидном с виду и, к сожалению, малосодержательном, претенциозном по существу….
Виктор Петрович Астафьев
Под одной крышей
Под одной крышей
Не все то поэзия, что названо стихом, и далеко еще не поэт тот, кто научился рифмовать строчки и составлять слова столбиком.
Банальное, устарелое умотолкование — знаю. Но не могу обойтись без него, приступая к заметкам о сборнике, в котором начиная с обложки и потом почти с каждой страницы бьют по глазам слова: «22 поэта!», «22 поэта!». Речь идет о новом коллективном поэтическом сборнике «Современники», выпущенном Пермским издательством, сборнике, хорошо оформленном, солидном с виду и, к сожалению, малосодержательном, претенциозном по существу.
Более пятидесяти стихотворений напечатано в «Современниках» и две поэмы. Есть ли в нем поэзия? Да, есть. Но ее так мало и так долго ее надо отыскивать, что иной нестойкий читатель выдохнется, устанет, продираясь к настоящему слову сквозь чащу безвкусицы, «ударные концовки», «поэтические находки», сквозь «волос твоих долгие ливни», сквозь «пальцы на черном столе», сквозь «узел губ», «первый политбой» и «комсомольские райкомы», в которые, оказывается, заходят «запросто, как в сны», сквозь строфы, в которых призывают «замаливать стихи».
Замаливать!.. Взмолиться пришлось бы от этого сборника, если бы не было в ней «Предрассветной баллады» Бориса Ширшова, поэмы Михаила Смородинова «Горький мед», стихотворения Владимира Соболева «Говори мне о любви»… Но вот и заколодило: только что прочел сборник и не единожды, а уж память напрягать надобно, чтобы отыскать поэтические «золотинки» настолько мало их в книжке.
Что еще?
«Убрали сено» Юлиана Надеждина, «Улетая» Виктора Широкова, «Сентябрь» Николая Кинева. Но это стихотворение можно принять лишь с оговоркой: автор не сумел остановиться вовремя, дописал риторическую концовку, в коей начал объяснять «вышеизложенное», не доверяя ни читателям, ни себе.
Есть и еще стихи в сборнике, которые могли бы называться стихами, не будь они затуманены заумью, претензиями на сложность. Молодые авторы особенно «завинчивают» концы стихотворений. Пожалуй, всех других авторов «переплюнул» в этом смысле Леонид Юзефович циклом стихотворений, объединенных названием «Узел губ». Весь этот цикл — о губах, точнее, об «узле губ». И резвится же молодой автор! На его висок «медленно слетает любимой обнаженная рука», и прозренье на его душу «ставит печать», и он начинает «с презреньем все шорохи мира встречать». И «губы неизбежного полудня» касаются его лица, и ему «бессмертие снится», и он раскаивается в том, что «пришел молиться на распятье твоей руки», и «у влюбленных руки виснут, хоть губы связаны узлом», а то «заглянет в душу звезды косматая душа!»
Можно сказать — тарабарщина! Да. Но не простая тарабарщина, а «интеллек-туальная!». Ничего-де, что мысль плохо или вовсе не улавливается: зачем они, мысли-то?! Немодно. Сейчас принято, мол, ассоциациями действовать на читателя, умственностью его давить. И найдутся читатели, которые робко пролепечут: «Да, тут что-то есть. Умно очень. Я, правда, не понял, ну так это моя беда, а не поэта вина…»
Не надо бы все-таки эксплуатировать наивное представление о читателях. Он, читатель-то, как-никак Пушкина, Некрасова, Лермонтова в школе «проходил», а потом по доброй воле, без понуждения учителей — Есенина, Блока и Ахматову читал, Кедрина знает и даже до Заболоцкого, до Луговского и до Мартынова добрался. Не такой уж он наивный, наш читатель, чтоб зерно от половы не отличить.
Он любит великую русскую поэзию, он воспитан ею. И грешно обманывать эту любовь! Грешно молодому поэту забывать о том, после кого и чего он идет на читательский суд и с чем идет! С добротно сделанной работой или едва зарифмованными строчками, недоношенными мыслями, а порой и вовсе без них.
Мне могут сказать: «Вы уж очень строго! Молодые еще!» А кто сказал, что с молодых спрос меньше? Поэзия — не домашнее рукоделие, это работа, и какая! Но работы-то как раз и не чувствуется за многими стихами авторов, представленных в сборнике.
Возьмем для примера стихотворение Нины Авериной, открывающее сборник «Современники»:
Эти тихие улицы старых больших городов,
Где все так постоянно, незыблемо, невозмутимо…
Громогласная робость шагов,
Молчаливость оград
И рябинная неповторимость.
Ты сюда завернешь просто так: побродить, помечтать,
Разобраться в себе,
Отдохнуть от забот и напастей.
Запрокинувши голову, возле берез постоять,
Подчиняясь невольно
Их строгой, доверчивой власти.
В каждой жизни должны
Быть минуты свиданья с собой
Не приврать, не убавить, не вымучить, не оправдаться.
Зажигаются звезды.
Зажигаются звезды над улицей и надо мной.
Поработай над этим стихотворением Аверина как следует, так и сама, глядишь, обнаружила бы, что «громогласная робость шагов» — не что иное, как «в огороде бузина…». А «молчаливость оград и рябинная неповторимость» обветшалая литературщина и что меланхоличные слова «побродить, помечтать» очень мало оставляют надежд «отдохнуть от забот и напастей». Наверное, уловила бы Аверина и вяловатую, безжильную ритмику стиха и что трудно читаются в лирическом произведении отнюдь не лиричные слова: «незыблемо, невозмутимо», что, стоя рядом, «зызыкают» они, разбивая строй стихотворения.
Мало поработала, сырые стихи предложила в сборник Аверина, а составители сборника нет чтобы сказать молодому автору: «Ратуешь „за эту мудрость красоты в непритязательном обличье“, так потрудись, попотей», взяли да еще сырыми стихами сборник открыли.
Я сначала не понял — почему? И лишь потом догадался: фамилия автора на букву «А», и сборник составлен без лишней мудрости, по алфавиту, и коли автор «Предрассветной баллады» на «ши», так он и оказался в конце. Ей-богу же примитивно.
На стихах Нины Авериной я остановился не потому, что они самые плохие в сборнике. Есть хуже. Но стихи ее очень уж характерны для тех, кто уподобляется человеку, не стоявшему на коньках и сразу решившему заняться фигурным катанием.
Очень осязаемо стремление у многих молодых пермских авторов проскочить годы ученья и сразу же начать выделывать сложные поэтические фигуры. А что из этого получилось, судите сами:
Встаю,
Твои рассветы
И тебя менять.
Ты лишь возьми меня
ты сможешь это,
Мы вместе поведем тебя
вперед…
Качается тайга,
Летит планета,
В окна века бьет.
(Валерий Бакшутов)
Напрасно гадать, с кем Бакшутов «готов заново рассветы и тебя менять», кого «мы вместе поведем вперед»? Одна лишь строфа в этом отрывке вразумительна, последняя, да и та из Луговского взята.
Есть и такие стихи, где авторы во что бы то ни стало хотят удивить «ученостью». Так, у Семена Ваксмана в стихах — и «Мелодия Гершвина», и «Издательство „Артия“», и «Хромой Магеллан» со «Шхуной своей „Тринидад“», и «Улисс и Итака», и «С перстами пурпурными Эос».
Как у дядюшки Якова — товару всякого, вот только поэзии кот наплакал.
А вот стихи обратного порядка, под «народ», без всяких там «Эос с перстами»:
…Ну-ка,
шибче двигай,
Хоть и чую,
ты зачах
часто
Нас с тобой
качало
с вечной ношей на плечах?!
Да не в них
Жизни суть.
Лучше
Пальцем пахать,
И подлинно, уж «лучше пальцем пахать», чем пустую трескотню печатать. Приведенный отрывок — из поэмы Валерия Варзакова «Землепашцы!». Думается, рано браться автору за поэмы. Ему бы поучиться поработать, и тогда сам бы понял, что не читателей, а его дело разбираться, «где чьи руки-ноги, где чья голова?» (из той же поэмы).
В молодежном сборнике есть стихи и старших, профессионально работающих поэтов. Однако Домнин, Решетов представлены здесь не лучшими стихами, и ничем они не выделяются среди остальных. Мало того, два стихотворения Алексея Решетова — «Пора замаливать стихи», и «Ах, Пушкин, Пушкин…» пожалуй, могут соперничать с произведениями тех авторов, что из кожи лезут, лишь бы выглядеть «оригинальными». Такое ощущение, будто оба эти стихотворения вынуты из пропыленного альбома прошлого столетия, со всем набором потускневших от времени поэтических атрибутов, начиная с «пунша» и кончая «гранитным плащом», «Италии и Натали», а также и «пепла златых черновиков».
Набор красивостей, вся эта поэтическая бутафория, собранная под одной крышей сборника «Современники», особенно как-то не звучит и не смотрится на фоне лучшего стихотворения сборника — уже поминавшейся мною «Предрассветной баллады» Бориса Ширшова. Просто, ясно, на уже известном вроде бы материале сработана баллада, а сколько глубины, взволнованности и подлинной поэзии скрыто за простыми думами солдата в предрассветный час в окопе, о простом человеческом счастье размечтавшегося. Читая ее, я все время вспоминал грустную и прекрасную повесть Сергея Никитина «Падучая звезда», в которой так же на рассвете, перед атакой, прошелся памятью по своей небольшой еще жизни молодой боец, помечтал о счастье и через минуту после начала боя был убит. Думаю, что баллада Бориса Ширшова — не только отрадное явление в сборнике «Современники», но и большая удача самого поэта. Она по достоинству заняла бы место в любом из «толстых» столичных журналов, а ее засунули на задворки сборника, очень слабого по содержанию.
Итак, двадцать два поэта! А в прошлом сборнике их было сорок два! Убыль заметная, но еще не такая, чтобы вторая книжка отличалась качественно от первой. Мне могут резонно сказать, что, если молодых авторов не печатать — они и расти не смогут. Вы, мол, и сами были молодыми. Забыли? Нет, не забыл. Но мне попались сразу же такие редакторы, которые тут же и понять дали, что литература — это не баловство, и работали со мной строго, спрашивали с меня безо всяких скидок на молодость.
И я, работая с молодыми, читая их, спрашиваю так же. К сожалению, в нашем издательстве не очень утруждают себя работою над текстами, вот и получаются стихи не только путаные, подражательные, но и безграмотные. Разве это не вычурная безграмотность? «Опять базарный крик, как штора, стоит колом до потолка!» (Борис Гашев). «Все слова растрачены по озерам вброд» (Белла Зиф), которая, видите ли, решила: «Все, что было — спишется. Сухо и светло». И даже заявляет: «Могу на слово сесть и покачаться».
Что написано пером, как известно, не вырубишь и топором. Дурновкусие, небрежение словом, наплевательское к нему отношение останутся и не «спишутся», и, как ни мудри, ни на каком слове не покачаешься. А вот взыскательный читатель головой покачает, столкнувшись с такой словесной развязностью.
Вероятно, из двадцати двух авторов при строгом отборе пятеро или семеро могли претендовать на публикацию. После большой, вдумчивой работы, кроме Смородинова, Соболева, Надеждина, из начинающих авторов и шире, и полней можно было представить Бурылова, Наталью Крон, Стригалева, Широкова, да если б еще наши старшие товарищи поэты дали в сборник доделанные хорошие стихи, глядишь, и получилась бы книжка добротная, полезная во всех отношениях и самим авторам, и читателям, а пока все-таки стихотворное рукоделие, этакий поэтический самодеятельный
