Но Генрих не торопился спать в этот вечер. Пил шнапс, напевал какую-то бравую песню, делал страшные глаза и орал на бабку, которая обнаружила, что он съел последних кур, и грозила ему кулаком. На этот раз дело дошло и до ухвата. Бабка выхватила его из-под печи и грохнула санитара по спине. Тот вовсе освирепел, щелкнул затвором карабина. И чем бы все это кончилось, трудно сказать, если бы не вмешался Колька. Он оттолкнул бабку за печь и стал толковать немцу о том, что бабка старая, глупая, а он, Генрих, такой сильный воин и не к лицу ему вести бой со старухой. Генрих задумался, присмирел, но все-таки дал Кольке затрещину и пошел спать. Оскорбленная бабка Меланья плакала на печи, намаливала всяческих напастей на голову всех ерманцев. а постояльцу желала даже килу и другие неудобные болезни. Кольке было жаль бабку. Он-то знал, какая она уже старенькая, немощная и добрая. Дивился мальчишка ее бесстрашию. И где только вмещалось оно в дряхлой старушонке! Колька обнял бабушку, утер дряблые щеки ее ладонью, отчего она совсем ослабела, уткнулась в его острое плечо мокрым лицом. ‭ Не плачь, баб… Не плачь… ‭ Как же не плакать? Бусурманин-живоглот в моем доме хозяйничает! А на деревне-то что делается: грабют, стреляют, вешают! И где это наши-то, где? Ушли, спокинули нас, сирот, на великую муку. Вот явятся зятек с дочкою, я их тоже рогачом отхожу, чтоб воевали как следует, раз взяли-ись… ‭ Чего ты городишь, старая? ‭ заворчал Колька. ‭ Они отступили по стратегическим соображениям. ‭ По каки-им? ‭ всхлипнула бабка. ‭ По стра-те-ги-чес-ким! ‭ Ой, Колюшка, может, оно и так, может, я из ума выжила и ничего понимать не умею, только, по моим соображениям, не надо бы отдавать свою землю ворогу на поруганье… ‭ Ну ладно, спи ты! Погоди вот… Поворчала еще бабка Меланья и утихла, сжалась в комочек. Колька осторожно спустился с печи, медленно потянул столешницу, где хранились вилки и ножи. Ящичек стола скрипнул. Колька замер. Что-то бормотала во сне бабка, храпел с прихлюпом чужеземец. На дворе прерывисто выла буксующая машина, слышалась нерусская речь. Полосы от фар шарили по окнам, метались по избе, бросали на пол кресты от рам. И все время, словно из-под земли, доносились глухие удары. Это там, далеко, на фронте, били пушки. Мальчишка дрожащими руками перебирал вилки, ложки и, наконец, отыскал нож, старый столовый нож, закругленный на конце и сношенный на середине от долгого пользования. Пальцы мальчишки стиснули плоскую ручку ножа. На цыпочках двинулся Колька в горницу, нащупал косяк, остановился. И вдруг он вздрогнул, услышав встревоженный голос: ‭ Колюшка, где ты? ‭ И уже совсем испуганный: ‭ Колька! Метнулась бабка с печи, схватила Кольку, нож у него вывернула. ‭ Ты что? Ты что, Христос с тобой? ‭ со страхом и гневом твердила бабка приглушенным шепотом. ‭ Погубишь себя, аспид ты этакий! Батюшко, Колюшка, что ты надумал, родимый?! ‭ заревела бабка снова, а Колька ей сквозь зубы: ‭ Все равно зарежу! Он куриц сожрал, голову ощипал, на тебя с ружьем! Хоть одного угроблю! ‭ Колюшка, кровиночка, где же тебе совладать с ним? Он ведь гладкий, что кабан, а ты еще ребенок. Ты вон и ножик-то такой взял, что им даже цыпленка не зарезать. Потерпи уж… ‭ Не буду терпеть, не буду! Ты не терпишь!.. ‭ Дак я уж старая, Mнe уж все одно скоро помирать. Заплакал и Колька. Бабка прижала его к сухонькой груди, дрожащей рукой по голове погладила, целовала в завихренную макушку, выщипанную злыми руками, и ворковала что-то ему на ухо нежное, убаюкивающее. Уснули старый да малый в обнимку. Уснули со своей бедой и горем. A в трубе завывала, томилась метель, и снег сыпался на вьюшки, и скреблись о стены голые ветки кустов в палисаднике, и гудела вдали земля, и все так же громко, на всю горницу храпел пьяный враг, еще не разучившийся спать крепко. С той поры бабка Меланья особенно пристально стала следить за внуком. Она даже в баню ходила вместо него и с отвращением натирала мочалкой глыбистую спину постояльцу-вражине. Кольку бабка посылать боялась. Еще возьмет малый булыжник с каменки да завезет этому вшивцу по башке. Генрих мылся в бане по часу, а то и по два. Веником он не пользовался, а истязал тело ногтями и садился в шайку, чего на своем долгом веку бабка не наблюдала и пришла к выводу, что немец этот ‭ человек дикий и вовсе некультурный. Когда развезло дороги весенней ростепелью, а на калине под окном, как в мирное время, содомно зачирикали воробьи и па березе повисли похожие на птичьи следы сережки, вдали усилилась канонада. Гул орудий начал приближаться к деревне. Однажды, чуть не сшибив трубы на домах, пронеслись два голубых самолета, развернулись над деревней, будто специально прилетели показать яркие звезды. Санитар Генрих юркнул в подполье и настойчиво требовал, чтобы бабка Меланья Тимофеевна захлопнула западню. Но бабка, уперев руки в бока, стояла над темным отверстием и вызывала постояльца наверх, чтобы он разъяснил ей, что за самолеты летают, так как она сослепу никак не разберет, чьи они. ‭ Да наши, наши, ‭ свистящим шепотом пояснял бабке внук и тащил ее за руку к окну. Бабка Меланья отбрыкивалась от Кольки, подмигивала ему старческими, но все еще озорковатыми глазами: дескать, я и сама с понятием, дай человеку душу отвести. Из подполья Генрих поднялся с картошкой в подоле мундира. Бабка миролюбиво проворковала: ‭ Экой угодливой стал. за овощью вот слазил в подпол, удружил старой… Бабка Меланья вообще неузнаваемо переменилась в отношении к постояльцу, сделалась услужливой, чем вызвала неприязнь, даже отвращение внука. Колька не умел таить своих чувств и по-прежнему глядел на немца с дерзким вызовом, говорил ему нехорошие слона по-русски и, когда санитар заставлял чистить ломового коня, давать ему корм, пытался не покоряться. Меланье Тимофеевне внук прямо и выпалил: ‭ Выслуживаешься, старая! На что бабка отвечала его же словами: ‭ По стратегическим соображениям. Генрих надивиться не мог той перемене, что произошла в старом и малом. Он сначала заподозрил их в нехорошем умысле, а потом решил, что эти двое русских боятся, кабы их не прикончили под шумок во время отступления, потому и задабривают его. И от этого он обнаглел еще больше, заставлял бабку стирать заношенное, вшивое белье, по всем видам снятое с тех солдат, что умерли в госпитале. А Кольку ‭ драить пуговицы на мундире, чистить сапоги и безотлучно находиться при коне. Немец называл Кольку незнакомым словом «жокей». Малый воспринимал его как «лакей» и бесился от унижения. Но вот однажды па рассвете по деревне сухо затрещали автоматы, захлопали гранаты, брызнули пули по окнам домов. Постоялец бабки Меланьи прибежал бледный, трясущийся и закричал на Кольку: ‭ Лешадь!.. Шнеллер!.. Прячась подле домов, он побежал обратно к школе, наверное, за ранеными или за госпитальным имуществом. В деревне разгорался бой. Яростно рычали немецкие пулеметы, резко визжали мины в воздухе, грохотали разрывы, и уже не понять было, где наши стреляют, где враги: все перемешалось. Колька кинул на голову шапчонку, не попадая в рукава, стал надевать шубенку и уже на ходу приказал: ‭ Бабушка, в подполье спрячься! ‭ Колюшка, осторожней! ‭ крикнула ему вслед бабка, но внук уже не слышал ее. Бабка Меланья и не думала спускаться в подполье. Она пала среди кухни на колени и, волоча разом ослабевшие ноги, поползла в горницу, отбивая земные поклоны Богородице-матери, которая умильно поглядывала из переднего угла на этот неспокойный мир. ‭ Сокруши супостата! ‭ молила бабка Меланья. ‭ Сниспошли победу воинам земли православной, покарай чужеземцев… Обнеси, пуля, чело людей родных, угоди в сердце ворогу… Тут, в горнице, за молитвой и застали бабку Меланью Кушке и Генрих. ‭ Где мальшик? ‭ заорал на бабку Кушке. ‭ Чего? ‭ не поняла бабка. ‭ Где есть мальшик? Твой внук? Где? ‭ Да леший его знает, ‭ отозвалась бабка. ‭ Убежал, должно, куда. А зачем он вам понадобился?.. Пальба в деревне усилилась. Мимо дома Меланьи Тимофеевны промчалась машина, другая, разбрызгивая похлебку из парящей кухни, проскакали кони. Следом бежали немцы, отстреливались. Бабка, наблюдая краем глаз за тем, что творится на улице, засуетилась: ‭ Я счас сыщу внука-то, сыщу. ‭ И быстренько засеменила из дому. ‭ Колька! Ко-о-олька! Где ты, нечистый дух! Тебя лекарь Кешка спрашивает… Но Колька не отзывался. Генрих громко выругался, догнал бабку в сенках, схватил ее за седые реденькие волосы и дернул так, что упала Меланья Тимофеевна. ‭ Где внук? ‭ топал ногами на нее Кушке. ‭ Он спрятал сбруя! Отвечай! Бабка Меланья усмехнулась и ничего не ответила. Немцы принялись пинать ее сапогами, топтать, таскать за волосы по полу. А она вдруг поднялась и пригрозила врагам сухоньким, почти детским кулаком: ‭ Не уйдете с земли нашей! Проглотит она вас!.. Ударил санитар каблуком в лицо старушки, а Кушке из пистолета выстрелил в ее узенькую грудь. Дернулась Меланья Тимофеевна, судорожно царапнула ногтями половицы, вытертые за долгие годы ее руками до сучков, всхлипнула и замолкла. Струйка крови выкатилась из бабкиного рта, расплылась по полу и потекла в щель. Пока бабка «заговаривала зубы» немцам, пока они били ее да суетились в ограде, отыскивая сбрую, обошли деревню наши части, полоснули по ней из автоматов с другого конца. Кинулись Кушке с санитаром на улицу, а там уже от дома к дому красноармейцы перебегают и сыплют из оружия так, что головы не поднять. Крикнул что-то Кушке санитару и, открыв задние ворота двора, побежал через огород к лесу. Колька лежал за баней в бурьяне на хомуте и шлее. Кушке и долговязый постоялец, храпя, как загнанные лошади, пронеслись рядом, перемахнули через огород. Но из лесу, роняя сосны, сминая кусты, с рыком вынырнули танки, бухнули из пушек и понеслись к деревне. Те немцы, что успели убежать за деревню, бросились назад, начали руки поднимать. Кушке с Генрихом снова в огород ринулись и уже не через забор, а между жердями. Карабин санитара застрял в жердях. Должно быть, немцу почудилось, что его кто-то схватил сзади, он взвыл по-дурному, яростно рванулся и побежал вслед за начальником уже без карабина. Оба заскочили в баню и там затаились. Колька приподнял голову, огляделся. Дым над