ремень, а вопрос всѐ ещѐ не решѐн. Наконец Васютка забросил мешок за плечо, постоял с минуту, как бы прощаясь с обжитым местом, и пошѐл строго на север. Рассудил он просто: в южную сторону тайга тянется на тысячи километров, в ней вовсе затеряешься. А если идти на север, то километров через сто лес кончится, начнѐтся тундра. Васютка понимал, что выйти в тундру это ещѐ не спасение. Поселения там очень редки, и едва ли скоро наткнѐшься на людей. Но ему хотя бы выбраться из лесу, который загораживает свет и давит своей угрюмостью. Погода держалась все ещѐ хорошая. Васютка боялся и подумать о том, что с ним будет, если разбушуется осень. По всем признакам ждать этого осталось недолго. Солнце пошло на закат, когда Васюткa заметил среди однообразного мха тощие стебли травы. Он прибавил шагу. Трава стала попадаться чаще и уже не отдельными былинками, а пучками. Васютка заволновался: трава растет обычно вблизи больших водоѐмов. «Неужели впереди Енисей?» с наплывающей радостью думал Васютка. Заметив меж хвойных деревьев берѐзки, осинки, а дальше мелкий кустарник, он не сдержался, побежал и скоро ворвался в густые заросли черѐмушника, ползучего тальника, смородинника. Лицо и руки жалила высокая крапива, но Васютка не обращал на это внимания и, защищая рукой глаза от гибких ветвей, с треском продирался вперѐд. Меж кустов мелькнул просвет. Впереди берег… Вода! Не веря своим глазам, Васютка остановился. Так он простоял некоторое время и почувствовал, что ноги его вязнут. Болото! Болота чаще всего бывают у берегов озѐр. Губы Васютки задрожали: «Нет, неправда! Бывают болота возле Енисея тоже». Несколько прыжков через чащу, крапиву, кусты и вот он на берегу. Нет, это не Енисей. Перед глазами Васютки небольшое унылое озеро, подѐрнутое у берега ряской. Васютка лѐг на живот, отгрѐб рукою зелѐную кашицу ряски и жадно припал губами к воде. Потом он сел, усталым движением снял мешок, начал было вытирать кепкой лицо и вдруг, вцепившись в неѐ зубами, навзрыд расплакался. Заночевать решил Васютка на берегу озера. Он выбрал посуше место, натаскал дров, развѐл огонь. С огоньком всегда веселее, а в одиночестве тем более. Обжарив в костре шишки, Васютка одну за другой выкатил их из золы палочкой, как печѐную картошку. От орехов уже болел язык, но он решил: пока хватит терпения, не трогать хлеб, а питаться орехами, мясом, чем придѐтся. Опускался вечер. Сквозь густые прибрежные заросли на воду падали отблески заката, тянулись живыми струями в глубину и терялись там, не достигая дна. Прощаясь со днем, кое-где с грустью тинькали синички, плакала сойка, стонали гагары. И всѐ таки у озера было куда веселее, чем в гуще тайги. Но здесь ещѐ сохранилось много комаров. Они начали донимать Васютку. Отмахиваясь от них, мальчик внимательно следил за ныряющими на озеро утками. Они были совсем не пуганы и плавали возле самого берега с хозяйским покрякиванием. Уток было множество. Стрелять по одной не было никакого расчѐта. Васюткa, прихватив ружьѐ, отправился на мысок, вдававшийся в озеро, и сел на траву. Рядом с осокой, на гладкой поверхности воды, то и дело расплывались круги. Это привлекло внимание мальчика. Васютка взглянул в воду и замер: около травы, плотно, одна к другой, пошевеливая жабрами и хвостами, копошились рыбы. Рыбы было так много, что Васютку взяло сомнение: «Водоросли, наверно?» Он потрогал траву палкой. Косяки рыбы подались от берега и снова остановились, лениво работая плавниками. Столько рыбы Васютка ещѐ никогда не видел. И не просто какой-нибудь озѐрной рыбы: щуки там, сороги или окуня. Нет, но широким спинам и белым бокам он узнал пелядей, чиров, сигов. Это было удивительнее всего. В озере белая рыба! Васютка сдвинул свои густые брови, силясь что-то припомнить. Но в этот момент табун уток-свиязей отвлѐк его от размышлений. Он подождал, пока утки поравняются с мысом, выцелил пару и выстрелил. Две нарядные свиязи опрокинулись кверху брюшками и часто-часто задвигали лапками. Ещѐ одна утка, оттопырив крыло, боком уплывала от берега. Остальные всполошились и с шумом полетели на другую сторону озера. Минут десять над водой носились табуны перепуганных птиц. Пару подбитых уток мальчик достал длинной палкой, а третья успела уплыть далеко. Ладно, завтра достану, махнул рукой Васютка. Небо уже потемнело, в лес опускались сумерки. Середина озера напоминала сейчас раскалѐнную печку. Казалось, положи на гладкую поверхность воды ломтики картошки, они мигом испекутся, запахнет горелым и вкусным. Васютка проглотил слюну, ещѐ раз поглядел на озеро, на кровянистое небо и с тревогой проговорил: Ветер завтра будет. А вдруг ещѐ с дождѐм? Он ощипал уток, зарыл их в горячие угли костра, лѐг на пихтовые ветки и начал щѐлкать орехи. Заря догорала. В потемневшем небе стыли редкие неподвижные облака. Начали прорезаться звѐзды. Показался маленький, похожий на ноготок, месяц. Стало светлее. Васютка вспомнил слова дедушки: «Вызвездило к холоду!» и на душе у него сделалось ещѐ тревожнее. Чтобы отогнать худые мысли, Васютка старался думать сначала о доме, а потом ему вспомнилась школа, товарищи. Васютка дальше Енисея ещѐ никогда не бывал и видел только один город Игарку. А много ли в жизни хотелось узнать и увидеть Васютке? Много. Узнает ли? Выберется ли из тайги? Затерялся в ней точно песчинка. А что теперь дома? Там, за тайгой, люди словно в другом мире: смотрят кино, едят хлеб… может, даже конфеты. Едят сколько угодно. В школе сейчас, наверное, готовятся встречать учеников. Над школьными дверями уже вывешен новый плакат, на котором крупно написано: «Добро пожаловать!» Совсем приуныл Васютка. Жалко ему самого себя стало, начало донимать раскаяние. Не слушал вот он на уроках и в перемену чуть не на голове ходил, покуривал тайком. B школу съезжаются ребята со всей округи: тут и эвенки, тут и ненцы, и нганасаны. У них свои привычки. Бывало, достанет кто-нибудь из них на уроке трубку и без лишних рассуждений закуривает. Особенно грешат этим малыши первоклассники. Они только что из тайги и никакой дисциплины не понимают. Станет учительница Ольга Фѐдоровна толковать такому ученику насчѐт вредности курева он обижается; трубку отберут ревѐт. Сам Васютка тоже покуривал и им табачок давал. Эх, сейчас бы Ольгу Фѐдоровну увидеть… думал Васютка вслух. Весь бы табак вытряхнул… Устал Васютка за день, но сон не шѐл. Он подбросил в костѐр дров, снова лѐг на спину. Облака исчезли. Далѐкие и таинственные, перемигивались звѐзды, словно звали куда-то. Вот одна из них ринулась вниз, прочертила тѐмное небо и тут же растаяла. «Погасла звѐздочка значит, жизнь чья-то оборвалась», вспомнил Васютка слова дедушки Афанасия. Совсем горько стало Васютке. «Может быть, увидели еѐ наши?» подумал он, натягивая на лицо телогрейку, и вскоре забылся беспокойным сном. Проснулся Васютка поздно, от холода, и не увидел ни озера, ни неба, ни кустов. Опять кругом был клейкий, неподвижный туман. Только слышались с озера громкие и частые шлепки: это играла и кормилась рыба. Васютка встал, поѐжился, раскопал уток, раздул угольки. Когда костѐр разгорелся, он погрел спину, потом отрезал кусочек хлеба, взял одну утку и принялся торопливо есть. Мысль, которая вчера вечером беспокоила Васютку, снова полезла в голову: «Откуда в озере столько белой рыбы?» Он не раз слышал от рыбаков, что в некоторых озѐрах будто бы водится белая рыба, но озѐра эти должны быть или были когда-то проточными. «А что, если?..» Да, если озеро проточное и из него вытекает речка, она в конце концов приведѐт его к Енисею. Нет, лучше не думать. Вчера вон обрадовался Енисей, Енисей, а увидел шиш болотный. Не-ет, уж лучше не думать. Покончив с уткой, Васютка ещѐ полежал у огня, пережидая, когда уляжется туман. Веки склеивались. Но и сквозь тягучую, унылую дремоту пробивалось: «Откуда всѐ же взялась в озере речная рыба?» Тьфу, нечистая сила! выругался Васютка. Привязалась как банный лист. «Откуда, откуда»! Ну, может, птицы икру на лапах принесли, ну, может, и мальков, ну, может… А, к лешакам всѐ! Васютка вскочил и, сердито треща кустами, натыкаясь в тумане на валежины, начал пробираться вдоль берега. Вчерашней убитой утки на воде не обнаружил, удивился и решил, что еѐ коршун утащил или съели водяные крысы. Васютке казалось, что в том месте, где смыкаются берега, и есть конец озера, но он ошибся. Там был лишь перешеек. Когда туман растворился, перед мальчиком открылось большое, мало заросшее озеро, а то, возле которого он ночевал, было всего-навсего заливом отголоском озера. Вот это да! ахнул Васютка. Вот где рыбищи-то, наверно… Уж здесь не пришлось бы зря сетями воду цедить. Выбраться бы, рассказать бы. И, подбадривая себя, он прибавил: А что? И выйду! Вот пойду, пойду и… Тут Васютка заметил небольшой комочек, плавающий у перешейка, подошѐл ближе и увидел убитую утку. Он так и обомлел: «Неужели моя? Как же еѐ принесло сюда?!» Мальчик быстро выломал палку и подгрѐб птицу к себе. Да, это была утка-свиязь с окрашенной в вишнѐвый цвет головкой. Моя! Моя! в волнении забормотал Васютка, бросая утку в мешок. Моя уточка! Его даже лихорадить начало. Раз ветра не было, а утку отнесло, значит, есть тягун, озеро проточное! И радостно, и как-то боязно было верить в это. Торопливо переступая с кочки на кочку, через бурелом, густые ягодники продирался Васютка. В одном месте почти из-под ног взметнулся здоровенный глухарь и сел неподалѐку. Васютка показал ему кукиш: А этого не хочешь? Провалиться мне, если я ещѐ свяжусь с вашим братом! Поднимался ветер. Качнулись, заскрипели отжившие свой век сухие деревья. Над озером заполошной стаей закружились поднятые с земли и сорванные с деревьев листья. Застонали гагары, вещая непогоду. Озеро подѐрнулось морщинами, тени на воде заколыхались, облака прикрыли солнце, вокруг стало хмуро, неуютно. Далеко впереди Васютка заметил уходящую в глубь тайги жѐлтую бороздку лиственного леса. Значит, там речка. От волнения у него пересохло в горле. «Опять какая-нибудь кишка озѐрная. Мерещится, и всѐ», засомневался Васютка, однако пошѐл быстрее. Теперь он даже боялся остановиться попить: что, если наклонится к воде, поднимет голову и не увидит впереди яркой бороздки? Пробежав с километр по едва приметному бережку, заросшему камышом, осокой и мелким кустарником, Васютка остановился
