показалась Васюткина мать. Когда, она увидела спускавшегося по трапу оборванного Васютку, ноги еѐ подкосились. Она со стоном осела на камни, протягивая руки навстречу сыну. И вот Васютка дома! В избушке натоплено так, что дышать нечем. Накрыли его двумя стѐгаными одеялами, оленьей дохой да ещѐ пуховой шалью повязали. Лежит Васютка на топчане разомлевший, а мать и дедушка хлопочут около, простуду из него выгоняют. Мать натѐрла его спиртом, дедушка напарил каких-то горьких, как полынь, корней и заставил пить это зелье. Может, ещѐ что-нибудь покушаешь, Васенька? нежно, как у больного, спрашивала мать. Да мам, некуда уж… А если вареньица черничного? Ты ведь его любишь! Если черничного, ложки две, пожалуй, войдѐт. Ешь, ешь! Эх ты, Васюха, Васюха! гладил его по голове дедушка, Как же ты сплоховал? Раз уж такое дело, не надо было метаться. Нашли бы тебя скоро. Ну да ладно, дело прошлое. Мука вперѐд наука. Да-а, глухаря-то, говоришь, завалил всѐ-таки? Дело! Купим тебе новое ружьѐ на будущий год. Ты ещѐ медведя ухлопаешь. Помяни моѐ слово! Ни боже мой! возмутилась мать. Близко к избе вас с ружьѐм не подпущу. Гармошку, приѐмник покупайте, а ружья чтобы и духу не было! Пошли бабьи разговоры! махнул рукой дедушка, Ну, поблукал маленько парень. Так что теперь, по-твоему, и в лес не ходить? Дед подмигнул Васютке: дескать, не обращай внимания, будет новое ружьѐ и весь сказ! Мать хотела ещѐ что-то сказать, но на улице залаял Дружок, и она выбежала из избушки. Из лесу, устало опустив плечи, в мокром дождевике, шѐл Григорий Афанасьевич. Глаза его ввалились, лицо, заросшее густой чѐрной щетиной, было мрачно. Напрасно всѐ, отрешѐнно махнул он рукой. Нету, пропал парень… Нашѐлся! Дома он… Григорий Афанасьевич шагнул к жене, минуту стоял растерянный, потом заговорил, сдерживая волнение: Ну, а зачем реветь? Нашѐлся и хорошо. К чему мокреть-то разводить? Здоров он? и, не дожидаясь ответа, направился к избушке. Мать остановила его: Ты уж, Гриша, не особенно строго с ним. Он и так лиха натерпелся. Порассказывал, так мурашки по коже… Ладно, не учи! Григорий Афанасьевич зашѐл в избу, поставил в угол ружьѐ, снял дождевик. Васютка, высунув голову из-под одеяла, выжидательно и робко следил за отцом. Дед Афанасий, дымя трубкой, покашливал. Ну, где ты тут, бродяга? повернулся к Васютке отец, и губы его тронула чуть заметная улыбка. Вот он я! привскочил с топчана Васютка, заливаясь счастливым смехом. Укутала меня мамка, как девчонку, а я вовсе не простыл. Вот пощупай, пап. Он протянул руку отца к своему лбу. Григорий Афанасьевич прижал лицо сына к животу и легонько похлопал по спине: Затараторил, варнак! У-у-у, лихорадка болотная! Наделал ты нам хлопот, попортил крови!.. Рассказывай, где тебя носило? Он всѐ про озеро какое-то толкует, заговорил дед Афанасий. Рыбы, говорит, в нѐм видимо-невидимо. Рыбных озѐр мы и без него знаем много, да не вдруг на них попадѐшь. А к этому, папка, можно проплыть, потому что речка из него вытекает. Речка, говоришь? оживился Григорий Афанасьевич. Интересно! Ну-ка, ну-ка, рассказывай, что ты там за озеро отыскал… Через два дня Васютка, как заправский провожатый, шагал по берегу речки вверх, а бригада рыбаков на лодках поднималась следом за ним. Погода стояла самая осенняя. Мчались куда-то мохнатые тучи, чуть не задевая вершины деревьев; шумел и качался лес; в небе раздавались тревожные крики птиц, тронувшихся на юг. Васютке теперь любая непогода была нипочѐм. В резиновых сапогах и в брезентовой куртке, он держался рядом с отцом, приноравливаясь к его шагу, и наговаривал: Они, гуси-то, как взлетя-ат сразу все, я ка-ак дам! Два на месте упали, а один ещѐ ковылял, ковылял и свалился в лесу, да я не пошѐл за ним, побоялся от речки отходить. На Васюткины сапоги налипли комья грязи, он устал, вспотел и нет-нет да и переходил на рысь, чтобы не отстать от отца. И ведь я их влѐт саданул, гусей-то… Отец не отзывался. Васютка посеменил молча и опять начал: А что? Влѐт ещѐ лучше, оказывается, стрелять: сразу вон несколько ухлопал! Не хвались! заметил отец и покачал головой. И в кого ты такой хвастун растѐшь? Беда! Да я и не хвастаюсь: раз правда, так что мне хвалиться, сконфуженно пробормотал Васютка и перевѐл разговор на другое. А скоро, пап, будет пихта, под которой я ночевал. Ох и продрог я тогда! Зато сейчас, я вижу, весь сопрел. Ступай к дедушке в лодку, похвались насчѐт гусей. Он любитель байки слушать. Ступай, ступай! Васютка отстал от отца, подождал лодку, которую тянули бечевой рыбаки. Они очень устали, намокли, и Васютка постеснялся плыть в лодке и тоже взялся за бечеву и стал помогать рыбакам. Когда впереди открылось широкое, затерявшееся среди глухой тайги озеро, кто-то из рыбаков сказал: Вот и озеро Васюткино… С тех пор и пошло: Васюткино озеро, Васюткино озеро. Рыбы в нѐм оказалось действительно очень много. Бригада Григория Шадрина, а вскоре и ещѐ одна колхозная бригада переключились на озѐрный лов. Зимой у этого озера была построена избушка. По снегу колхозники забросили туда рыбную тару, соль, сети и открыли постоянный промысел. На районной карте появилось ещѐ одно голубое пятнышко, с ноготь величиной, под словами: «Васюткино оз.». На краевой карте это пятнышко всего с булавочную головку, уже без названия. На карте же нашей страны озеро это сумеет найти разве сам Васютка. Может, видели вы на физической карте в низовьях Енисея пятнышки, будто небрежный ученик брызнул с пера голубыми чернилами? Вот где-то среди этих кляксочек и есть та, которую именуют Васюткиным озером.
