от присутствующих налицо и истинных тел. Если же оно что-нибудь собою означает, представляет ли сонным или бодрствующим, когда они и глазами видят присутствующие тела, и духом созерцают образы отсутствующих тел, но так, как бы эти последние находились пред их глазами, или же, наконец, в так называемом экстазе, при совершенном отрешении души от телесных чувств: в таком случае это – чрезвычайный способ [зрения]; но вследствие привмешения другого духа возможны случаи, что то, чтО знает сам дух, он посредством подобного рода образов внушает и тому, с кем соединяется, понимает ли его этот последний, или же получает разъяснение от другого. Ибо раз подобные откровения получаются и, конечно, от тела получаться не могут, то что же остается, как не предположить, что они получаются от какого-нибудь духа?
Глава XIII.
27. Некоторые полагают, что человеческая душа в самой себе имеет некоторую силу прорицания. Но если так почему же она не всегда может, хотя и всегда хочет? Может быть потому, что не всегда получает помощь, чтобы могла? А когда получает, возможно ли, чтобы эта помощь никому не принадлежала, или принадлежала телу? Остается, поэтому, думать, что она принадлежит духу. Затем, как получается эта помощь? В теле ли происходит что-нибудь такое, что внимание души как бы отвлекается и отступает от тела, вследствие чего она приходит в состояние, когда в самой себе созерцает знаменующие образы, которые в ней существовали и раньше, но не замечались ею, подобно тому, как в памяти мы имеем много такого, чего не замечаем, или в этом случае возникает что-нибудь такое, чего раньше в самой душе не было, а существовало оно в каком-нибудь дух, в котором, отрешаясь и освобождаясь от тела, она эта образы и видит? Но если они в душе уже были, как нечто ей принадлежащее, почему же она их, как следует, и не понимает? Ибо иногда, и даже в большинстве случаев, она не понимает их. Разве сделать такое предположение, что как дух её получает помощь, чтобы видеть их, так, в свою очередь, и ум её не может их понимать, если не получает помощи? Или же, может быть, устраняются и как бы развязываются не телесные препятствия, мешающие душе в её стремлении к видениям, а она непосредственно уносится в эти видения, или только духовно их созерцая, или же понимая и разумно? Или, наконец, иногда она видит эти образы в себе самой, иногда же чрез привмешение какого-либо духа. Какое бы из этих предположений мы ни приняли, во всяком случае оно не должно быть дерзко утверждаемо. Одно только не подлежит сомнению, что телесные образы, созерцаемые духом у бодрствующих ли, или сонных или больных, не всегда служат знаками других предметов; между тем, было бы удивительно, если бы экстаз мог когда-нибудь иметь место так, чтобы образы телесных предметов при этом чего-либо не означали.
28. Не удивительно, что и одержимые демоном говорят иногда истину относительно того, что не подбежит чувствам присутствующих; потому что вследствие какого-то, наверно не знаю, сокровенного привмешения этого духа происходит то, что он становится как бы одно с духом страждущего и одержимого. Когда же в эти видения человеческий дух восхищается духом добрым, то ни в каком уже случае не следует сомневаться, что созерцаемые им образы служат знаками других предметов, и притом таких, которые полезно знать, ибо это уже – дело Божие Различие [между этими состояниями] весьма трудно в том случае, когда дух злобы действует спокойно и говорит, что может, не причиняя никакого телесного страдания, а обдержа только дух человека, – когда говорит даже истину и предсказывает полезные вещи, преобразуясь, как написано, в ангела светла (2 Кор. XI, 14), с целью уловить в свои сети, снискав доверие в очевидно добром. Думаю, что это различие возможно только при помощи того дара, о котором ведет речь Апостол, когда говорит о дарах Божиих: другому же разсуждение духовом (1 Кор. XII, 10).
Глава XIV.
Ибо не трудно распознать его, когда он доводит до чего-либо такого, что противно добрым нравам и правилу веры: в таком случае он распознается многими. При помощи же упомянутого дара он в самом уже начале, когда многим кажется еще добрым, тотчас же распознается как злой.
29. Однако, и посредством телесного зрения, и при помощи открывающихся в дух образов телесных предметов как добрые научают, так и злые обманывают. Разумное же зрение не ошибается. Ибо или тот не понимает, кто принимает что-нибудь за иное, чем оно есть, или же если понимает оно непременно истинно. Глаза не знали бы, что им делать, если бы видели тело, которого не могли бы отличить от другого, или что стало бы делать внимание души, если бы в духе получилось такое представление тела, которого она не могла бы отличить от самого тела? Но является на помощь разум, отыскивая, что все это означает и чему полезному оно учит, и или, нашедши, достигает своей цели, или, не нашедши, оставляет спорным вопросом, чтобы какая-нибудь опасная крайность не завела его в пагубное заблуждение.
30. Трезвый же, свыше вспомоществуемый, разум судит о том, чтО или сколько есть такого, относительно чего думать даже и иначе, чем оно есть, для души не опасно. Ибо если со стороны добрых считается кто-нибудь добрым, хотя бы скрытно был и дурным, то тут нет ничего ни пагубного для него самого, ни опасного для думающих так о нем, если только он не погрешает относительно самых предметов, т. е. самого добра, от которого каждый бывает добр. В противном случае, в каком-нибудь отношении было бы вредно для всех людей, что они во время сна считают истинными тела, подобия коих во сне видят, или было бы вредно в каком-нибудь отношении Петру, что, когда по неожиданному чуду он был освобожден от оков и веден ангелом, мняше видение зрети (Деян. XII, 9), или когда он в экстазе отвечал: никакоже, Господи, яко николиже ядох всяко скверно или нечисто (Деян. X, 14), считая все, что находилось в сосуде, за истинных животных. Все это, раз оно оказывается иначе, чем как принималось во время видения, не должно вызывать в нас чувство раскаяния, что было так видимо, если только в этом не обнаруживается грубое неверие, или суетное и даже безбожное настроение. Поэтому, когда и диавол вводит в обман телесными видениями, нет ничего вредного в том, что в обман вводятся глаза, если только при этом [человек] не погрешает против истины веры и здравого разумения, которым Бог научает покорных Ему. Если он вводит в обман чудесными образами даже и душу в духовном зрении в такой степени, что она представляет себе существующим тело не существующее, то и это нисколько не вредно душе, если она не соизволяет на такое опасное склонение.
Глава XV.
31. Отсюда поднимается иногда вопрос о соизволениях сонных, когда они видят во сне, будто вступают в совокупление или против своего намерения, или даже и против дозволенных нравов. – Случается это только тогда, когда предметы, о которых мы думаем в бодрственном состоянии не по желанию воли, а как говорим почему-либо и о подобных вещах (как, напр., и я в настоящем случае не мог бы, конечно, говорить об этом, если бы о том не думал), во сне представляются нам и отпечатлеваются в нас настолько, что ими естественно возбуждается и плоть и что она в себе естественным образом собирает, испускает детородными каналами. Допустим теперь, что образы телесных вещей, о которых я помыслил по необходимости, чтобы говорить о них, представляются во сне с такою силою, с какою представляются бодрствующим самые тела: в таком случае и происходит то, чего у бодрствующего не может происходить безгрешно. Кто, в самом деле, ведя речь и по необходимому течению речи говоря что-нибудь о своем совокуплении, может не мыслить о том, о чем говорит? Но раз фантазия, действующая и в мышлении разговаривающего, выступает в сновидении настолько, что исчезает различие между нею и действительным телесным смещением, в таком случае немедленно же возбуждается и плоть и следует то, что обыкновенно за тем следует, хотя совершается это без греха настолько же, насколько без греха служит предметом речи бодрствующего то, что, без сомнения, им мыслится, чтобы быть предметом его речи. При всем том, благодаря доброму настроению души, когда она, очищенная лучшим желанием, умерщвляет многие пожелания, не относящиеся к естественному движению плоти, которую бодрствующие люди, чистые духом, обуздывают, а сонные не могут этого сделать, потому что не имеют власти над тем, что представляется им как отпечатление телесного, ничем не отличного от самого тела, образа, – благодаря такому доброму настроению души, некоторые её заслуги отображаются и во сне. Так, Соломон и сонный предпочел всему мудрость и, оставив без внимания все прочее, испросил её у Господа и тем, как свидетельствует Писание, угодил Богу и за свое доброе желание получил вознаграждение (3 Цар. III, 5-15).
Глава XVI.
32. Если все это так, то к телесному зрению имеет отношение телесное, разделяющееся как бы на пять, отдельно действующих, каналов, чувство. Так как самый тонкий и потому наиболее, чем другие, близкий к душе элемент в теле, т. е. свет распространяется сперва один посредством глаз и в зрительных нервах светит для созерцания видимых предметов, а потом – в некотором смешении, во-первых с чистым воздухом, во-вторых с воздухом бурным и туманным, в-третьих, с более плотною влажностью, в-четвертых, с земною массою, то с чувством зрения, в котором свет действует по преимуществу, он образует пять чувств; как об этом я сказал в четвертой и седьмой книге. Между тем, над всеми телесными элементами первенствует видимое небо, с которого блещут светила и звёзды, как чувство зрения первенствует в теле. А так как всякий дух, без сомнения, превосходнее всякого тела, то следует, что духовная природа, даже и та, в которой отпечатлеваются образы телесных предметов, превосходнее и самого телесного неба, не местоположением конечно, а достоинством природы.
33. Здесь мы встречаемся с некоторым удивительным явлением, именно: хотя дух существует раньше тела, а телесный образ является позже самого тела, однако возникая по времени позже, но являясь в существующем по природе раньше, телесный образ в духе превосходнее, чем само тело в своей субстанции. И отнюдь не следует думать так, что в духе производит что-нибудь тело, как будто бы дух был подчинен производящему телу, как материи. Бесспорно, то, что производит, превосходнее того, из чего оно что-нибудь производит,
