возражений. Я знавал од-
400
ного секретаря и советника, который никогда не подавал королеве Елизавете Английской биллей на подпись, без того чтобы не завести сперва речь о других государственных делах, не давая ей времени подумать над биллями 127.
Подобным же образом застичь врасплох можно также, предложив решение дела, когда тот, кто должен решить его, спешит и не может над ним поразмыслить.
Если кто желает помешать делу, которое другой мог бы быстро и успешно довести до конца, пусть притворится доброжелателем и сам его поведет, но так, чтобы оно расстроилось.
Если внезапно оборвать речь, словно спохватившись, что сказал лишнее, это распаляет собеседника желанием узнать поболее.
И всегда лучше представить дело так, будто ты вынужден отвечать на расспросы, а не сам что-либо сообщаешь; к расспросам же можно побудить, приняв необычное для себя выражение, с тем чтобы быть спрошенным о причине такой перемены. Так было с Неемией: «И казалось, не был печален перед ним, но царь сказал: отчего лицо твое печально?..» 128В делах щекотливых и неприятных хорошо сломать лед с помощью какого-либо незначительного лица, а затем, как бы случайно, появиться самому и только подтвердить его сообщение, как это сделал Нарцисс, сообщая Клавдию о бракосочетании Мессалины с Силием129.
В делах, где сам не хочешь казаться участником, хитрость велит говорить от лица всего света в таких, например, выражениях: «люди говорят…» или же «прошел слух…».
Я знал одного, который в своих письмах наиболее важное помещал в виде приписки, словно это не относилось к делу.
Знал я и такого, который в своих речах опускал то, что более всего хотел сказать, продолжал, а потом возвращался и говорил о главном так, словно уже готов был о нем позабыть.
Иной намеренно дает застичь себя будто бы врасплох, выбрав время, когда тот, кому предназначена ловушка, всего вероятнее может явиться, и предстает перед ним с письмом в руках или за каким-либо необычным занятием, чтобы его начали расспрашивать о том, что он и сам хотел бы высказать.
И еще есть уловка у хитрости: обронить слово, с тем чтобы другой его подобрал и использовал; самому же
401
извлечь из этого выгоду. Во времена королевы Елизаветы я знал двоих, которые оба добивались должности секретаря и все же дружили и совещались друг с другом об этом деле; и вот один из них сказал однажды, что быть секретарем «при упадке монархии»—дело щекотливое и ему не по душе; второй тотчас эти слова подхватил и сообщил нескольким приятелям, что ему нет причины желать секретарской должности «при упадке монархии». Первый этим воспользовался и сумел довести до сведения королевы; а та, услыхав об «упадке монархии», так этим была обижена, что не пожелала более и слышать о втором соискателе 130.
Есть род хитрости, заключающийся в том, чтобы «свалить с больной головы на здоровую», т. е. собственные слова приписать другому. И по правде сказать, когда дело происходит наедине, нелегко распознать, от кого все началось и пошло.
Есть еще род косвенного обвинения, когда человек делает вид, что хочет всего-навсего оправдаться, но при этом как бы говорит: «А вот я не таков». Это сделал Тигеллин в отношении Бурра, когда заявил: «Se non diversas spes, sed incolumitatem imperatoris simpliciter spectare» 131.
Иные имеют наготове столько всяких россказней, что любой нужный им намек преподнесут в виде целой истории; это помогает им соблюсти осторожность, а другим — охотнее выслушать.
Есть еще недурная уловка, состоящая в том, чтобы в самой просьбе уже подсказать желаемый ответ в нужных словах, ибо это облегчает труд тому, от кого зависит ответ.
Диву даешься, как долго иной может дожидаться минуты, чтобы высказать то, что хочет, и как далеко в сторону он уклоняется, и сколько переберет всяких других дел, покуда доберется до нужного. Терпения тут надобно много, зато и польза бывает большая.
Внезапный и дерзкий вопрос нередко может ошеломить и обезоружить. Так было с неким человеком, который, живя под чужим именем, прогуливался в соборе св. Павла 132: кто-то неожиданно окликнул его по-старому и заставил обернуться.
Нет числа подобным уловкам и мелким проделкам хитрости. Кто составит их список — сделает благое дело, ибо ничто так не вредит государству, как если хитрые сходят за мудрых. Есть, однако, среди них такие, которые знают ходы и выходы, но не умеют проникнуть в суть
402
дела; как бывают дома, где удобны сени и лестницы, но нет ни одной хорошей комнаты. Такие ловко умеют показать себя в каком-нибудь деле, уже завершенном, но отнюдь не способны взвешивать и обсуждать. А между тем они часто извлекают пользу из своей неспособности и хотят слыть руководящими умами. Иные строят свои расчеты более на том, чтобы чернить других и, как мы теперь говорим, «подставлять им ножку», нежели на правильности собственных действий. Но, как говорит Соломон: «Prudens advertit ad gressus suos; stultus divertit ad dolos» 133.
XXIII. О себялюбивой мудрости
Муравей сам по себе существо мудрое, но в саду или огороде он вреден. Точно так же люди, чрезмерно себялюбивые, вредят обществу. Избери разумную средину между себялюбием и общественным долгом; будь верен себе настолько, чтобы не оказаться вероломным в отношении других, в особенности же государя и родины. Собственная особа — жалкая цель для человеческих стремлений и всецело земная. Ибо одна лишь земля прочно стоит на собственном центре, тогда как все тела, имеющие сродство с небесами, движутся вокруг других тел, принося им пользу. Привычка все возводить к своей особе более терпима в монархе, ибо он есть не просто он, но от участи его зависит благоденствие общества. Однако в подданном монарха или гражданине республики это черта гнусная. Какое дело ни поручи такому, он его подчинит своим интересам, которые, разумеется, зачастую не совпадают с интересами его государя или государства. Поэтому пусть государи и государства ищут себе слуг, не наделенных своекорыстием, если не хотят, чтобы служба была для них на последнем месте.
Что особенно пагубно по своим последствиям — это утрата всякой меры. Несоразмерно уж и то, что благо слуги ставится выше блага его господина, но еще хуже, когда собственное ничтожное благо слуга предпочитает величайшему благу господина. А ведь так именно и поступают дурные чиновники, казначеи, послы, военачальники и другие вероломные и продажные слуги, пускающие шар по кривой собственных целей и страстишек на гибель важнейшим предприятиям господина. При этом извлекаемая ими выгода большей частью подстать их собственному ничтожеству, тогда как ущерб, коим покупают
403
они эту выгоду, соразмерен с высоким жребием их господина. Эти крайние себялюбцы готовы сжечь дом, лишь бы зажарить себе яичницу; и, однако же, такие люди в почете у своих господ, так как стараются утолить их удовольствии и собственной выгоде и ради обеих целей готовы пренебречь подлинными интересами дела.
Себялюбивая мудрость гнусна во всех своих видах. Это мудрость крыс, покидающих дом, которому суждено завалиться; мудрость лисы, выгоняющей барсука из вырытой им норы; мудрость крокодила, проливающего слезы, перед тем как пожрать свою жертву. Заметим, однако же, что те, кого Цицерон, говоря о Помпее, назвал «sui amantes, sine rivali» 134, бывают зачастую несчастны; всем пожертвовав ради себя, они наконец сами становятся жертвами непостоянства фортуны, которую в себялюбивой мудрости своей думали пригвоздить к месту.
XXIV. О новшествах
Как детеныши живых существ при рождении уродливы, таковы и все новшества — детища времени. Но подобно тому как первый, кто прославит свой род, обычно превосходит достоинствами большую часть потомков, так в достоинства первого установления (когда оно хорошо) редко бывают достигнуты позднейшими порядками. Ибо зло (более свойственное порочной природе человека) с Течением времени усиливается; добро же, как побуждение не столь естественное, наибольшую силу имеет поначалу. Каждое лекарство есть новшество; а кто не хочет применять новые средства, должен ждать новых бед. Ибо время есть величайший из новаторов; и если время в своем течении изменяет вещи к худшему, а мудрость и совет не станут изменять их к лучшему, к чему ото приведет? Правда, что вошло в обычай, быть может и дурно, зато ладно пригнано одно к другому; что долго было вместе, пришло между собой как бы в некое согласие; тогда как новое по так-то легко приспособить: оно хоть и приносит пользу, но смущает своей новизной. Подобно чужеземцам, оно вызывает более удивления, нежели любви.
Все это было бы верно, если бы время стояло па месте; но оно, напротив, движется так быстро, что упрямое пристрастие к раз установленному обычаю вносит не меньше смуты, чем новшество, и кто чрезмерно чтит старину, становится в новое время посмешищем. Поэтому хорошо бы людям, вводя новшества, брать пример с самого времени,404
которое производит поистине великие перемены, но исподволь и едва заметно, ибо иначе все новое будет неожиданным. И• всегда новшество одним на руку, а. другим на беду; и тот, кому от него польза, считает pro за благо в восхваляет времена; а кому ущерб, считает за зло и. клянет виновника. Не следует также решаться на новы? опыты в государствах, кроме случаев крайней необходимости или очевидной пользы, и надо непременно удостовериться, что именно преобразования повлекут за собой перемены, а не жажда перемен служит предлогом к преобразованию. И наконец, не отвергая вовсе новшеств, все же следует брать их под подозрение. Как говорит Писание, «остановитесь на путях своих, и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему» 135.
00.htm — glava19
XXV. О распорядительности
Ничего нет опаснее для успеха дела, нежели показная распорядительность. Ода подобна тому, что именуется у врачей несварением, а это всегда наполняет организм• неусвоенной пищей и тайными зачатками болезней. Поэтому распорядительность в- делах надобно мерить не временем заседаний, а успехом дела. Как на скачках наиболее резвы оказываются не те лошади, которые выше всего выбрасывают ноги, так и’ здесь распорядительность достигается не тем, чтобы охватывать сразу слишком много, но чтобы держаться’ ближе к делу. Иные заботятся только о том, как бы отделаться поскорее и лишь по видимости привести дело к концу, дабы показать себя людьми распорядительными. Но одно дело — сберечь время умелым сокращением хлопот, другое — скомкать саму работу. И поступать так на нескольких заседаниях и совещаниях это все равно, что делать один. шаг вперед, а другой назад. Я знавал одного мудрого человека, который при виде чрезмерной поспешности любил говорить: «Повременим, чтобы скорее кончить».
С другой же стороны, подлинная распорядительность поистине благодатна, ибо дело измеряется временем, как товар — деньгами, и, где мало распорядительности, там дело обходится дорого. Спартанцы и испанцы известны своей медлительностью: «Mivenga la muerte de
