Такое деление мы обнару-
411
живаем в сущности во всей природе. Его можно было бы сравнить с разделением функций управления домашним хозяйством на обязанности эконома (promus) и ключника (conclus), которое существовало у древних римлян21. Особенно же отчетливо оно раскрывается в двух основных стремлениях каждого существа — в стремлении к самосохранению и защите и в стремлении к размножению и распространению. И это последнее стремление, являющееся активным началом, своего рода экономом, представляется и более сильным, и более значительным; первое же стремление, пассивное по своему, характеру, подобное тому самому ключнику, должно считаться более низким. Ведь во всем мироздании небесная природа, как правило, является активным началом, а земная природа — пассивным. Да и среди наслаждений, доступных живым существам, наслаждение любви является более сильным, чем наслаждение чревоугодия. Точно так же и божественные оракулы возвещают, что «сладостнее давать, чем получать»22. Да и в обычной жизни едва ли можно найти такого изнеженного и слабого человека, для которого какое-нибудь чувственное ощущение или удовольствие было бы важнее, чем исполнение и доведение до конца какого-то желанного ему дела. Причем эта преимущественная роль активного блага в огромной степени возрастает, если принять во внимание само человеческое существование: то, что человек смертен и подвержен ударам судьбы. Ведь если бы людские наслаждения могли быть постоянными и прочными, то эта надежность и длительность придавали бы им большую цену. Поскольку же, как мы видим, все сводится к тому, что «мы считаем очень важным умереть как можно позже» 23 и что «не следует хвалиться завтрашним днем, ибо мы не знаем, что он принесет нам» 24, то ничуть не удивительно, если мы всеми силами стремимся к тому, чтобы не страшиться ударов времени. А что может не бояться времени, кроме наших дел? Как сказано: «Дела их переживут их» 25. Есть и другая, весьма важная причина преимущественного значения активного блага, возникающая и поддерживаемая благодаря тому неотъемлемому свойству человеческой природы, каким является любовь человека к новизне и разнообразию. Эта любовь, однако, занимает очень незначительное место и не может получить достаточного простора для себя в чувственных наслаждениях,412
составляющих основную часть пассивного блага. «Подумай, как давно уже ты делаешь одно и то же: пища, сон, развлечения — все вертится в этом кругу; желать смерти может не только мужественный, несчастный или мудрый, но и просто пресыщенный человек» 2в. Но во всех сторонах и проявлениях нашей жизни, во всех наших стремлениях исключительная роль принадлежит разнообразию. Оно доставляет нам огромное наслаждение, когда мы беремся за какое-то начинание, делаем в нем успехи, останавливаемся на некоторое время, отступаем, чтобы собраться с силами, приближаемся к нашей цели, наконец, достигаем ее и т. д.; так что очень верно сказано, что «жизнь без цели скучна и неопределенна» 27, и это имеет равную силу и для мудрых, и для самых глупых людей; как говорит Соломон: «Опрометчивый человек ищет удовлетворения своего желания и берется за все» 28. Ведь видим же мы, что могущественнейшие государи, которые могут по одному мановению своему получить любое наслаждение, тем не менее иногда ищут себе низменные и пустые занятия (Нерон, например, играл на кифаре, Коммод занимался гладиаторским искусством, Антонин выступал на конных ристаниях и т. д.) ; и эти увлечения были для них гораздо важнее всех возможных чувственных наслаждений. Настолько более сильное наслаждение доставляет нам какая-либо деятельность в сравнении с чисто пассивным удовольствием!
В то же время следует отчетливо указать на то, что активное индивидуальное благо резко отличается от общественного блага, хотя подчас они могут и совпадать. Ведь хотя это активное индивидуальное благо довольно часто порождает и совершает благие дела, относящиеся к сфере общественных добродетелей, однако же разница между тем и другим состоит в том, что в большинстве случаев люди совершают такого рода добрые дела не с тем, чтобы помочь другим или сделать их счастливыми, но только для самих себя, лишь ради собственного могущества и влияния. Это особенно хорошо видно, когда активное благо приходит в чем-то в противоречие с общественным благом. Ибо гигантские замыслы, увлекавшие всех этих великих потрясателей основ человеческого общества вроде Суллы и множества других значительно меньшего масштаба, стремившихся, по-видимому, лишь к тому, чтобы все были счастливы или несчастны
413
в зависимости от того, в какой мере они дружественны им или враждебны, и к тому, чтобы весь мир был отражением их облика и подобия (а ведь это подлинное богоборчество) , — все это, повторяю, само по себе направлено на активное индивидуальное благо, по крайней мере внешне, хотя и более, чем что-либо другое, далеко от общественного блага.
Пассивное же благо мы разделим на благо сохранения и благо совершенствования. Ведь в отношении личного, или индивидуального, блага каждому явлению присуще троякого рода стремление. Первое — это стремление к самосохранению, второе — стремление к совершенствованию, третье — стремление к размножению или распространению своего существа. Последнее стремление относится к активному благу, о котором мы уже говорили. Остаются, следовательно, только первые два блага, которые мы здесь назвали и из которых более важная роль принадлежит благу совершенствования. Ведь сохранить вещь в ее первоначальном состоянии это нечто менее важное, чем возвести эту же вещь к более высокой природе. Ибо всюду, в рамках любого вида мы встречаем проявление более высокой природы, к величию и достоинству которой стремятся индивидуумы, обладающие более низкой природой, стремятся как к источнику своего происхождения. Так, хорошо сказал о людях поэт: Сила в нем огневая и происхожденье небесно 2?.
Ведь для человека подлинное вознесение или приближение к божественной или ангельской природе — это прежде всего совершенствование его формы. Но нечестное и недобросовестное подражание этому благу совершенствования — подлинное несчастье человеческой жизни, некий страшный ураган, захватывающий и переворачивающий все на своем пути. Действительно, часто люди вместо возвышения формы или сущности в слепом честолюбии стремятся лишь подняться по лестнице славы. Как больные, не находя средства лечения своей болезни, мечутся в постели, как будто, меняя положение, они могут тем самым уйти от самих себя и избавиться от внутреннего страдания, так и честолюбцы, увлекаемые неким лживым призраком, обещающим им возвышение их природы, не могут достигнуть ничего, кроме несколько более высокого положения в жизни.
414
Благо сохранения есть не что иное, как получение и использование вещей, соответствующих нашей природе. Хотя это благо весьма просто и естественно, однако оно представляетя все же самым слабым и самым низшим из всех благ. Но и само это благо допускает известную дифференциацию, относительно которой не существует единого мнения, а некоторые стороны этой проблемы воообще не исследуются. Дело в том, что значение и ценность блага «пользования» или того, что обычно называют приятным, заключены или в чистоте удовольствия, или в его силе; первую создает спокойствие, вторая же является результатом разнообразия и чередования; первая включает сравнительно небольшую примесь зла, вторая несет на себе значительно более сильный и живой отпечаток блага. Однако остается спорным, какое из этих двух благ предпочтительнее; вопрос же о том, способна ли человеческая природа одновременно обладать и тем и другим, вообще
никогда не исследовался.
Та сторона этого вопроса, которая остается неясной, была уже в свое время предметом спора между Сократом и одним софистом30. Сократ утверждал, что счастье заключается в прочном душевном мире и спокойствии, софист же говорил, что оно состоит в том, чтобы стремиться к большему и получать большее. От доказательств они перешли к оскорблениям, и софист стал говорить, что «счастье Сократа — это счастье бревна или камня». Сократ же со своей стороны заявил, что «счастье софиста — это счастье чесоточного, который испытывает беспрерывный зуд и беспрерывно чешется». Однако обе точки зрения имеют свои основания. Ведь с Сократом соглашается даже сама школа Эпикура, не отрицающая того, что добродетели принадлежит огромная роль в достижении счастья. Ну а если это так, то может ли быть какое-нибудь сомнение в том, что добродетель гораздо нужнее для успокоения душевных волнений, чем для достижения желаемого. В пользу же софиста, по-видимому, в какой-то мере говорит только что высказанное нами утверждение о том, что благо совершенствования выше блага сохранения, потому что достижение желаемого, по-видимому, понемногу совершенствует природу, и даже если бы оно этого не делало, уже само круговое движение обладает некоторой видимостью поступательного движения.
415
Второй же вопрос (может ли человеческая природа совмещать спокойствие духа с интенсивностью наслаждения) при его правильном решении делает праздным и излишним первый. Разве мы не видим довольно часто того, как некоторые способны всеми силами предаваться наслаждениям, когда представляется к тому возможность, и вместе с тем легко переносят их потерю. Так что этот философский ряд «не пользоваться, чтобы не желать, не желать, чтобы не бояться», представляется нам плодом души мелкой и не верящей в свои силы31. Действительно, очень многие философские учения выглядят какими-то трусливыми и опасаются за людей сильнее, чем этого требует сама природа. Так, желая избавить человека от страха смерти, они только увеличивают его. Ведь если они фактически превращают всю жизнь в своего рода подготовку и школу смерти, то может ли не показаться бесконечно страшным тот враг, к борьбе с которым постоянно приходится готовиться? Гораздо лучше поступает языческий поэт, который и
…почитает за дар природы предел своей жизни 32.
Аналогичным образом и во всем остальном философы, стараясь сделать человеческую душу слишком уж стройной и гармоничной, вовсе не приучают ее к столкновению крайних противоположных мотивов. Я полагаю, что причиной тому была их собственная жизнь, ограниченная частными проблемами и свободная от общественных дел и необходимости считаться с чужими интересами. Люди же, наоборот, должны подражать мудрому примеру ювелиров, которые, заметив в драгоценном камне какое-нибудь пятнышко или пузырек, которые могут быть уничтожены без серьезного ущерба для размера камня, уничтожают их, в противном же случае оставляют. Подобным же образом следует заботиться о спокойствии и ясности души, так чтобы не уничтожить ее величия. Но об индивидуальном благе сказано достаточно.
После того как мы рассмотрели личное благо, которое мы называем также партикулярным, частным и индивидуальным, обратимся к общественному благу, которое относится уже к обществу. Обычно его обозначают термином «долг» (officium), так как этот термин касается собственно души, благорасположенной к другим; термин же «добродетель» применяется к душе, правильно орга-
416
1
низованной в своей собственной структуре. На первый взгляд этот раздел как будто относится к науке об обществе. Однако при более внимательном рассмотрении выясняется, что дело обстоит иначе. Дело в том, что речь здесь идет об управлении собой и власти каждого над самим собой,