мачт, и такие мачты были несравненно лучше, чем сосновые. Около Спорунда мы видели довольно хорошие кипарисы, но они были вдвое меньше этих, и дерево не было столь крепкое и плотное. Пока мы любовались красотой этих деревьев и их расположением, мы услыхали лай собак, нашедших дичь и гнавших ее к середине леса, где находилось широкое пространство, окруженное густой изгородью. Обычно в этом месте охотятся на абрустов, приходящих ведущими сюда тропинками, убежать же отсюда обратно они не могут, потому что со всех сторон это место загорожено, и таким образом можно беспрепятственно наблюдать их борьбу с собаками.
Мы быстро побежали к этому месту и встали на небольшой, расположенный посредине него холм, откуда очень хорошо было видно все вокруг. Мы не простояли там и восьми минут, как увидели, что бегут два абруста, преследуемые тридцатью собаками, гнавшимися за ними, но не осмеливавшимися к ним приблизиться; собаки в страхе бросались то в одну сторону, то в другую, как только абрусты поворачивались, чтобы броситься на них. Эти собаки очень ловки, и абрусты, жирные и тяжелые, редко их настигают; собаки настолько привыкли к этой охоте и так хорошо знают силы своего противника, что рискуют собой не больше, чем это необходимо для охоты. Они продолжали преследовать двух абрустов, заставив их обойти три или четыре раза вокруг холма, на котором мы стояли, пока бедные животные не выбились окончательно из сил. Это были самец и самка, которые, как нам сказали, никогда не расстаются. Прижавшись друг к другу, они в течение получаса защищались от всей своры собак, окружившей их и не дававшей им передышки. Изредка они набрасывались на собак, а затем снова становились рядом и защищались вместе. Вдруг один из абрустов лег на живот, делая вид, что не может держаться на ногах, что дало смелость некоторым собакам приблизиться к нему, чтобы на него напасть; но он выбрал подходящий момент и, бросившись на близко подошедшую к нему собаку, схватил ее за заднюю ногу и сразу сломал ее зубами; затем он стал терзать собаку с величайшей яростью; я никогда не видел более злого и взбешенного животного. Это напугало всех остальных собак, они стали бояться близко подходить к абрустам и стали более осторожны. Это развлечение продолжалось уже достаточно долго, и собак отозвали, а вместо них привели двух больших животных, очень похожих на волков, но с более длинной, вьющейся, как у баранов, шерстью черного цвета. До того момента их держали на привязи, и как только их увидели абрусты, они от страха ощетинились и подняли ужасный вой, зная, с какими опасными врагами им придется бороться, и чувствуя приближение своей смерти. Оба эти животные, называемые когда были спущены с привязи, будучи трусливыми, довольно медленно стали наступать на абрустов, и только описав несколько кругов, стремительно набросились на них. Те довольно долго защищались, но шерсть устабаров предохраняла их от укусов, так что после пятнадцатиминутного боя бедные абрусты от усталости и потери крови не могли больше держаться на ногах и были задушены устабарами. Таким образом, охота была закончена.
После этого развлечения Асторбас привез нас обратно в город, где угостил мясом убитых абрустов. Оно оказалось очень вкусным и очень питательным, похожим на мясо косули, которое едят в Европе.
На следующий день Асторбас пришел к нам, чтобы сказать, что после охоты он хочет развлечь нас рыбной ловлей, и просил нас быть готовыми, когда он за нами зайдет, что он и не преминул сделать. Около двух часов пополудни он зашел, чтобы отвести нас к большому огороженному стенами водоему, содержавшему большое количество воды, собирающейся с гор и расходящейся отсюда по нескольким каналам в различные места долины для орошения. Бассейн этот, овальной формы и не менее трех миль в окружности, находится недалеко от города, с восточной стороны, и содержит Несметное количество рыбы. Мы спустились на воду в больших плоских лодках, крытых полотном, служащим защитою от жаркого солнца, которое вблизи гор сильно припекало. По краям этой лодки были устроены отверстия со вставленными в них длинными, согнутыми дугой жердями, на конце которых находились удочки и крючки с сырым мясом в виде приманки. Когда мы вышли На середину озера и приладили эти крючки, мы бросили якоря, чтобы остановить лодки. Вдруг мы увидели, как рыбы величиною почти с семгу стали выскакивать на два-три фута из воды, чтобы поймать мясо, надетое на крючки. Но эти рыбы очень сильны, и они так тянули за удилища и так глубоко наклоняли в воду жерди, что поломали бы их, если бы они не были сделаны из очень крепкого и очень гибкого дерева. После того как они долгое время бились, они наконец повисали на жерди и висели в воздухе более четверти часа, а затем умирали. Были и такие случаи, что на одну и ту же приманку бросались две-три рыбы и, отталкивая одна другую, мешали друг другу схватить ее; когда же им этого долго не удавалось сделать, то это еще больше занимало нас. Чешуя у них была синяя, и самые большие весили около семи-восьми фунтов. Мясо их плотное, очень нежное и такое же вкусное, как мясо лососевых форелей, которых ловят в Женевском озере. Меньше чем за два часа мы наловили около тридцати штук и получили необыкновенное удовольствие, хотя не без удивления смотрели, как в воздухе ловят рыбу, живущую в воде. Я спросил, как называется эта рыба, и мне ответили, что она называется на местном языке
После ловли фостилы мы с большой лодки пересели на маленькие, более легкие и более удобные для предполагаемого развлечения, которое не было, собственно, ни рыбной ловлей, ни охотой, но которое все же похоже на ту и на другую. В одной стороне бассейна, где более высокий берег, есть одно место, густо поросшее тростником, камышом и другими водяными растениями. Мы приблизились к этому месту, и когда оказались от него на расстоянии брошенного камня, то выпустили в воду двух животных, немногим больше кошки и похожих на выдру, но только с серовато-белой шерстью, так что в воде их почти не было видно, потому что цвет их почти не отличается от цвета воды. Они называются и, когда становятся совсем ручными, их употребляют для ловли особого рода уток, или водяных курочек, называемых которые, обладая очень короткими крыльями и жирным телом, не могут далеко летать.
Очутившись в воде, оба саспема поплыли с невероятной быстротой к камышам, из которых они выгнали сразу же десять или двенадцать эбуст. Каждый стал преследовать свою птицу, и мы получили необыкновенное удовольствие, видя, как эти птицы спасаются, то полулетая, то ныряя в воду, а затем прячась в камышах, чтобы укрыться от преследований врагов, которые неотступно плавали за ними и не давали им передышки. Наконец, после многих уверток, эбусты так устали, что почти не могли двигаться, тогда саспемы их схватили за шею и еще живыми принесли в лодку тем, которые их спустили в воду, заботились о них и их кормили. После того как были пойманы эти эбусты, Асторбас хотел наловить их еще больше, но Сермодас не пожелал, сказав, что на этот раз достаточно, после чего мы вернулись в город, весьма довольные этим приятным развлечением.
На следующий день мы покинули Спорагундо и пешком шли до гор, пока не попали в узкую долину, лежащую между двух крутых скал и расположенную в одной миле от города. При входе в эту долину Сермодас сказал нам, что через ад поведет нас в рай. Я спросил его, что он хочет этим сказать. Он ответил, что есть два пути, ведущие в этот рай: путь неба и путь ада, причем последний короче и удобнее, в чем мы убедимся на опыте. Этот разговор расстроил нас и, дойдя до слуха наших женщин, испугал и удивил их. Мы шли, боясь просить объяснений у Сермодаса, видя, что на наши первые вопросы он ответил лишь улыбкой и предложил испытать на опыте.
Когда мы углубились в ущелье, мы пришли к месту, откуда была видна высеченная в скале дорога. Надо было подняться на пять-шесть ступеней, за которыми шла ровная дорога до нового выступа, где оказались еще ступени, и т. д.
Таким образом, мы поднимались с этажа на этаж пять раз, а затем оказались у подножья большой отвесной скалы, посредине которой увидели очень темную пещеру, ведущую, как нам сказал Сермодас, в рай, о котором он нам говорил; сюда наши вещи были уже подняты на санях. В то же время он обратил наше внимание на то, что слева от пути, по которому мы шли, была гладкая тропинка без ступеней, по которой могли скользить сани, подтягиваемые кверху на толстых веревках при помощи особых колес, которые крутили люди. Когда мы поднялись ко входу в пещеру, то увидели, что по обе стороны ее находилось по дому, откуда были вынесены факелы, чтобы освещать нам путь в темноте, и плащи из клеенок на подкладке из бумажной материи, чтобы защитить нас от холода и сырости. При входе в пещеру мы нашли длинные сани, приготовленные для беременных женщин и для тех, кто не мог идти, причем нам сказали, что в пещере приготовлено еще несколько саней для той же цели. Все это привело нас в изумление, однако мы все решили твердо идти туда, куда нас поведут, доверившись воле судьбы. Но женщины наши принялись рыдать, как будто бы их вели на казнь. Сермодас был сильно удивлен этим. Я спросил о причине их слез, но никто из наших мужчин не смог мне ответить. Это заставило меня самого к ним подойти и спросить о том, каковы причины их горя. Тогда они подняли руки к небу, били себя в грудь и стали говорить, что всех нас ждет гибель после того, как мы спаслись от бури и волн, от ужасов пустыни, где могли умереть от голода и жажды, что наша участь весьма печальна: после того как нам показали места, где мы наслаждались видимым счастьем, нас привели туда, откуда до часа нашей смерти мы попадем в ад, и что все то добро, которое мы видели, делалось лишь для того, чтобы нас легче заманить к месту, предназначенному для наших мучений. Последовавший за мною Сермодас, услышав их жалобы, обратился ко мне.
— Я вижу, — сказал он, бросив на женщин взгляд, в котором, кроме жалости, сквозило желание посмеяться над
