Льва и Клемента. Ведь эти писатели, постоянно следуя за избранными ими лицами, почти никогда не упоминают о совершенных ими деяниях без того, чтобы не вставить что-то касающееся особенностей их характера. Кроме исторических сочинений интересные наблюдения над характерами кардиналов дают нам протоколы конклавов по избранию пап, которые нам удалось прочитать, а также письма послов, рассказывающие о советниках правителей. Короче говоря, все перечисленное здесь должно послужить материалом для серьезного и всестороннего сочинения. Однако же мы вовсе не хотим, чтобы в этике все эти характеристики воспринимались как цельные образы людей (как это имеет место в поэтических и исторических сочинениях и в повседневных разговорах); скорее это должны быть какие-то более простые элементы и отдельные черты характеров, смешение и соединение которых образуют те или иные образы. Нужно установить, сколько существует таких элементов и черт, что они собой представляют и какие взаимные сочетания допускают; следует проделать своего рода искусное и точное рассечение характеров и общего психического склада людей для того, чтобы вскрыть тайну индивидуальных способностей и склонностей каждого человека и на основании этого знания находить более правильные пути для врачевания души.
Далее, этот трактат не должен включать лишь те черты характеров, которые создаются самой природой, но в него должны войти и те, которые являются результатом воздействия иных факторов, таких, как пол, возраст, родина, здоровье, внешность и т. п., а кроме того те, которые формируются общественным положением, например характерные черты правителей, знатных и незнатных людей, богатых и бедных, государственных деятелей и частных лиц, счастливых, несчастных и т. п. Ведь Плавту, например, кажется чудом, если старик оказывается добрым: «Он добр, как юноша» ^. А святой Павел, призывая к строгому обращению с критянами («Осуди их резко…»), осуждает сам дух этого народа, пользуясь словами поэта: «Критяне — всегда лживые, скверные твари, ленивое брюхо» ^. Саллюстий отмечает в характере царей ту особенность, что они весьма часто выражают противоречивые желания: «Желания царей в большинстве случаев как пылки, так и непостоянны и часто противоречат одно другому» ^. Тацит замечает, что почести и власть чаще всего меняют характеры людей в худшую, а не в лучшую сторону: «Один только Веспасиан изменился к лучшему» ^’. Пиндар обращает внимание на то, что внезапное счастье и удача в большинстве случаев делают людей слабыми и нестойкими: «Есть такие люди, которые не могут вынести большого счастья» ^. В одном из псалмов говорится, что легче соблюсти меру и быть сдержанным в обычных обстоятельствах, чем тогда, когда тебе выпадает счастье: «Если достается вам богатство, не отдавайте ему сердца» ^. Я не отрицаю, что у Аристотеля в «Риторике» сделано вскользь несколько аналогичных наблюдений, точно так же как и в некоторых сочинениях других авторов, но никогда еще до сих пор все эти наблюдения не включались целиком в состав моральной философии, к которой они главным образом и относятся, точно так же как к науке о земледелии относится исследование о различиях почв или к медицине -исследование о различных типах конституции тела. В конце концов это необходимо сделать хотя бы теперь, если только мы не хотим подражать шарлатанству знахарей, которые лечат всех больных одним и тем же лекарством, не считаясь с особенностями конституции каждого.
За учением об особенностях характера следует учение об аффектах и волнениях, являющихся, как уже было сказано, своего рода болезнями души. В свое время древние политические деятели обычно говорили о демократии, что народ там подобен самому морю, ораторы же — ветрам, ибо как море само по себе было бы всегда тихим и спокойным, если бы его не волновали ветры и не поднимали бы на нем бури, так и народ сам по себе был бы всегда мирным и послушным, если бы его не подстрекали к волнениям злонамеренные ораторы ^. Аналогичным образом можно с полным основанием утверждать, что человеческий ум по своей природе был бы спокоен и последователен, если бы аффекты, подобно ветрам, не приводили его в волнение и смятение. И здесь снова приходится удивляться тому, что Аристотель, написавший столько книг по этике, не рассматривает в них аффекты как основной элемент этики; в то же время он находит для них место в «Риторике», где они должны рассматриваться лишь во вторую очередь (лишь в той мере, в какой они могут быть вызваны ораторской речью). Следует, однако, признать, что он в этой книге дает блестящий и тонкий анализ этих аффектов, насколько, разумеется, это возможно в столь сжатом изложении. Но его рассуждения о наслаждении и страдании ни в коей мере не удовлетворяют требованиям предполагаемого нами трактата, точно так же как нельзя было бы сказать о человеке, пишущем о свете и о субстанции света, что он написал о природе каждого отдельного цвета, ибо наслаждение и страдание находятся в таком же отношении к отдельным аффектам, в каком свет находится к отдельным цветам. Тщательнее других разрабатывали эту тему стоики (насколько, конечно, об этом можно судить по сохранившимся произведениям), однако они стремились прежде всего к возможно большей тонкости дефиниций, а не к тому, чтобы дать обширное и исчерпывающее изложение вопроса. Впрочем, мне известны еще несколько довольно изящных книжечек, посвященных некоторым из аффектов, например о гневе, о ложном стыде, и еще кое-какие весьма немногочисленные сочинения. Но если уж говорить правду, то подлинные знатоки этой науки — это поэты и историки. Ведь именно они дали глубокий анализ и показали, как следует возбуждать и зажигать страсти; как следует их успокаивать и усыплять; как опять-таки сдерживать их и обуздывать, не давая им возможности прийти в действие; каким образом те же самые страсти, хотя и подавленные и скрытые, тем не менее выдают себя; какие действия они производят; как чередуются между собой, как переплетаются друг с другом; как сталкиваются, борются между собой, и бесчисленное множество других вопросов. Среди них особенно важное значение имеет и в этической, и в гражданской областях вопрос о том, каким образом одно чувство управляет другим чувством и как с помощью одного чувства можно подчинять другое. Здесь может послужить примером практика охотников и птицеловов, которые прибегают к помощи одних животных для поимки других, одних птиц — для поимки других и, пожалуй, без их помощи своими собственными силами человек бы не смог так легко сделать это. Скажем больше, в сущности именно на этом принципе основывается всем известная и широко применяемая в любой гражданской области практика наказания и поощрения, на которой держится всякая государственность, ибо два господствующих чувства -страх и надежда — сдерживают и подавляют все остальные вредные аффекты. И если в практике управления государством нередко одна партия сдерживает другую, заставляя исполнять свои обязанности по отношению к нему, то подобное же происходит и при управлении внутренними движениями души.
Теперь мы, наконец, подошли к тому, что находится в нашей власти, к тому, что воздействует на душу, волю и стремление, возбуждая их и направляя в любую сторону, и поэтому имеет огромное значение для изменения и переделки характеров, В этой области от философов требуется тщательное и настойчивое исследование той силы влияния, которой обладают привычки, упражнение, навыки, воспитание, подражание, соперничество, постоянное общение, дружба, похвала, упрек, уговоры, молва, законы, книги, занятия и пр. Ведь именно эти факторы являются господствующими в области морали, именно они воздействуют на душу и определяют ее состояние, именно из этих ингредиентов составляются, если можно так выразиться, лекарства, предназначенные для поддержания и восстановления душевного здоровья, насколько это вообще доступно человеческим средствам. Из числа всех этих факторов мы выберем один или два и остановимся на них несколько подробнее, чтобы это послужило примером для анализа остальных. Итак, скажем несколько слов о привычке и навыке (habitus).
Известное мнение Аристотеля, согласно которому привычка не обладает никакой силой по отношению к действиям естественного порядка, свидетельствует, как мне кажется, об узости и несерьезности его взгляда. В качестве примера он предлагает камень, бросаемый вверх, говоря при этом, что, «если бросать его тысячу раз, он не приобретет от этого способности подниматься самостоятельно», более того, «если мы будем довольно часто что-то видеть или слышать, наши зрение или слух ничуть не сделаются от этого лучше» ^. Хотя это положение и имеет силу в некоторых случаях, там, где природе принадлежит безусловно решающий голос (сейчас у нас нет времени говорить о причинах этого), однако там, где природа, не испытывая стеснения, допускает напряжение и ослабление, все происходит совершенно иначе. Например, можно видеть, как тесноватая перчатка, после того как ее несколько раз наденут на руку, растягивается; палка, постепенно сгибаемая в направлении, противоположном ее естественному изгибу, остается в этом новом положении; голос благодаря упражнению становится сильнее и звучнее; привычка дает возможность переносить жар и холод, и множество других примеров в том же роде. Впрочем, два последние примера ближе к существу дела, чем те, которые приводятся самим Аристотелем. Однако, как бы там ни было, чем более правильным является утверждение, что и добродетели, и пороки представляют собой навыки, тем настойчивее должен был он стремиться к установлению определенных правил, следуя которым можно было бы приобрести такого рода привычку или освободиться от нее. Ведь можно дать множество полезных советов о разумном воспитании как души, так и тела. Некоторые из них мы рассмотрим здесь.
Первый состоит в том, чтобы мы с самого начала избегали задач, которые были бы слишком трудны или, наоборот, слишком незначительны по сравнению с тем, чего требует дело. Ведь слишком тяжелый груз может в человеке средних способностей убить всякую надежду на успех, так что у него опустятся руки, у человека же самоуверенного — разбудить огромное самомнение и убеждение в безграничности собственных сил, что неизбежно ведет за собой небрежность. Но и в том и в другом случае опыт не оправдает ожиданий, а это всегда вызывает смятение и упадок духа. Ну а если задача слишком легка, это приведет к значительной задержке в продвижении вперед.
Второй совет требует, развивая какую-то способность с целью приобрести в ней навык, обращать прежде всего внимание на два момента, а именно: когда душа лучше всего расположена к предполагаемому делу и когда — хуже всего. Первый необходим для того, чтобы возможно дальше продвинуться по избранному пути, второй — для того, чтобы, собрав все силы души, уничтожить преграды и препятствия, встречающиеся на нем, и в результате легко и спокойно будет найден средний путь.
