и ты-ль изобразима?..»

3.2. Портрет В… («Как описать тебя? я право сам не знаю!..»)

Первая из нескольких галантных «двойчаток» Боратынского — мадригал, написанный для одной особы (скорее всего, это В. Н. Кучина, чье имя скрыто за криптони- мом В…) и позднее переадресованный другой (А. В. Лутковской; ср. в настоящем издании №№ 42 и 57). О В. Н. Кучиной см. комментарии к № 2. Об А. В. Лутковской см. комментарии к № 32.

Интересно проследить, как в позднейшей редакции (не опубликованной при жизни автора) выравниваются «шероховатости» юношеского стихотворения.

Композиция ранней редакции. Поэт берется написать портрет адресата (3.2, заглавие), но тут же заявляет, что не может этого сделать (3.2, ст. 1): вчера ты была задумчива (3.2, ст. 2), сегодня ты весела (3.2, ст. 3). Единственное твое качество — непостоянство (3.2, ст. 4—5); впрочем, одно постоянное качество у тебя есть: ты всегда мила (3.2, ст. 6). Антитеза в пуанте содержит комплимент — ради него и написано всё стихотворение.

Композиция поздней редакции. Необходимость «портретирования» уже не мотивирована заглавием. Отсутствие мотивировки компенсируется фигурой в начальном стихе — грамматической антитезой (действительному залогу глагола изобразить противопоставлен страдательный залог причастия изобразима). Два следующих стиха перешли в новую редакцию без изменений: вчера ты была задумчива (3.1, ст. 2), сегодня весела (3.1, ст. 3). Далее следует отсутствовавшее в ранней редакции развитие темы: эти изменения понятны сердцу, но непонятны уму (3.1,

306

ст. 4). Мотив «противоречивости» эксплицируется в риторическом вопросе, в котором фигурирует абстрактное существительное противности ‘противоположности’ (3.1, ст. 5). Приводятся примеры таких «противностей»: чувствительность совмещается в тебе с холодностью (3.1, ст. 6). Комплиментарная пуанта осталась прежней (3.1, ст. 7—8), однако в новой редакции последняя антитеза подготовлена серией предыдущих: непостоянство и постоянство становятся еще одной антиномией в ряду прочих (поэтому союз но в заключительном стихе заменен союзом и).

3.1, ст. 1, 5. Тебялъ; ты-лъ всЬ ль. Вариативность написания частицы ль в пределах одного автографа отражает неустойчивость ее орфографии в первой половине XIX в.

И. А. Пилыииков

4

Любовь и Дружба (В альбомъ) («Любовь и Дружбу различают…»)

«Любовь и Дружба» — традиционная тема для школьных упражнений по риторике и альбомных стихотворений. Ср. одноименное стихотворение Н. М. Карамзина («Любовь и Дружба», 1797). Рассуждение на эту тему было опубликовано в 1818 г. в «Соревнователе»: Боровков А. Различие между дружбою и любовию // Соревнователь Просвещения и Благотворения. 1818. № I (Труды ВОЛРС. Ч. И. Кн. I). С. 39—44 (отмечено: Хетсо 1973. С. 301). Высказывалось предположение, что стихотворение Боратынского могло быть адресовано Варваре Николаевне Кучиной (см.: Летопись. С. 86, 420).

И. П.

5

«Мы будем пить вино по гроб…»

Альбомная запись-шутка, обыгрывающая эпизод с опьянением Ноя из Книги Бытия и, возможно, другие библейские эпизоды, связанные с вином. Праведник Ной насадил виноградник после потопа (Быт 9, 20), из чего, согласно традиционному толкованию (см.: БЭ. С. 121), следует, что возделывание винограда не было известно допотопным людям, которых Господь наказал за их злодеяния. Когда Ной выпил вина, опьянел и лежал обнаженным в своем шатре, он был осмеян своим трезвым сыном Хамом (Быт 9, 21—22). Не всегда умеренно употреблял вино и другой ветхозаветный праведник — Лот (Быт 19, 33—35). Отсюда «максима» Боратынского

20*

307

о том, что праведные (святые) пьют вино, а неправедные (злые) — воду. Ср. шуточное стихотворение «Противникам вина», сочиненное в начале 1820-х годов Ф. И. Тютчевым:

1

О, суд людей неправый,

Что пьянствовать грешно!

Велит рассудок здравый Любить и пить вино.

<...>

5

Но честь и слава Ною, —

Он вел себя умно,

Рассорился с водою И взялся за вино.

<...>

8

Вдруг с кубком не слюбился Один из сыновей.

О изверг! Ной вступился,

И в ад попал злодей.

9

Так станемте ж запоем Из набожности пить,

Чтоб в божье вместе с Ноем Святилище вступить.

(Тютчев. Изд. 1965. Т. II. С. 39-40)

А. Р. Зарецкий, И. А. Пильщиков

6

«Здесь погребен армейской Капитан…»

Альбомная запись-шутка, пародия на эпитафию. Пародийные надгробные надписи — распространенный жанр в европейской и русской поэзии (см.: Царькова Т. С. Русская стихотворная эпитафия XIX—XX веков: Источники; Эволюция; Поэтика. СПб., 1999. С. 80—82). Ср. «Епитафию скупому», «Другую епитафию скупому» и «Епитафию подьячему» А. П. Сумарокова (1756), «Эпитафию» Н. М. Карамзина («Он жил в сем мире для того…», 1797), «Эпитафии» И. И. Дмитриева

308

(«В надежде будущих талантов…», 1797; «Полвека стан его возили в сей юдоле!..», 1805), его же «Эпитафию бригадиру» (1803) и мн. др. (РЭ. С. 78, 163, 158, 159 и др.). Среди них встречаются и эпитафии на пьяниц — ср., например, «Эпитафии»

А. П. Беницкого («Здесь Рюмкин схоронен; под Вакха знаменами…», 1807; РЭ. С. 211) и В. А. Жуковского («Под камнем сим Бибрис лежит…», 1814; РЭ. С. 253), представляющие перевод эпиграммы французского поэта XVI в. Ги де Тура (Guy de Tours, «Ne pleure dessus ce tombeau…»).

6, от. 1. Армейской Капитан. Капитан армии — чин IX класса по Табели о рангах. К характеристике этого персонажа см., например, позднейший очерк «Армейский офицер»: «Стакан не мера у армейских офицеровъ; этот сосуд есть просто общий приемник всех жидкостей: чай, вода, квас, подъ-час пунш, вино или водка, сменяются в нем поочередно. Армейский офицер вливает в стакан водку не по зарубчик, как охотник до крепких напитков, а так, на глаз, сколько душа приметъ» (Наши, списанные с натуры русскими. СПб., 1841. С. 48).

6, ст. 3. Родился пьян и умер пьян. Ср. пуанту эпиграммы-эпитафии А. Е. Измайлова «Я месяц в гвардии служил…» (1809, ст. 5—6): Наливки пил, секал крестьян, // Жил весело и умер пьян (РЭ. С. 230). Смерть во хмелю — старинная комическая тема; у Ги де Тура есть эпиграмма «Cy-gist un homme qui pensoit…» — «О некоем человеке, который был так пьян, что, умирая, не понял, как плохи его дела» (D’un quidam qui estoit si yvre qu’en mourant il ne pensoit pas estre malade / / Le Paradis d’amour. Les Mignardises amoureuses. Meslanges et Epitaphes de Guy de Tours / Avec preface et notes par P. Blanchemain. Paris, 1878. P. 97).

И. А. Пильщиков

7

«В пустых разщетах, в грубом сне…»

Контекст стихотворения в альбоме П. Л. Яковлева (см. № 5: «Мы будем пить вино по гроб…») позволяет видеть в его основе устойчивое для культуры первой трети XIX в. противопоставление меркантильному и материальному образу жизни толпы — образа жизни маргинала, свободного от низменных забот и грубых помыслов, благодаря чему его жизнь представляет особую ценность в глазах таких же, как он, немногих избранных — «честных людей». Характерные ролевые варианты фигуры маргинала в лирике первой трети XIX в. — гусар (у Д. В. Давыдова), бурш (у Н. М. Языкова), поэт (у всех).

А. М. П.

7, ст. 1. В грубом сне. См. комментарий к № 77.1, ст. 30—34.

309

7, ст. 3. Честные люди. В первой половине XIX в. прилагательные «честный (церковнослав.) и честной (русск.) употребляются ещё без той смысловой дифференциации, которая установилась за ними теперь» (Булаховский 1954. С. 203).

И. П.

8

<Эпиграмма> («Дамон! ты начал — продолжай…»)

Эпиграмма направлена против князя Петра Ивановича Шаликова (1767 или 1768— 1852) и, вероятно, написана по случаю выхода его «Сочинений» (М., 1819. Ч. 1— 2) и «Повестей» (М., 1819). П. И. Шаликов — поэт и прозаик, редактор газеты «Московские Ведомости» (1813—1838), издатель журналов «Московский Зритель» (1806) и «Аглая» (1808), в ближайшем будущем — издатель «Дамского Журнала» (1823—1833). Он же стал объектом эпиграммы «Грузинской Князь, газетчик руской…» (см. в настоящем издании № 127) и совместной эпиграммы Боратынского и А. С. Пушкина «Князь Шаликов, газетчик наш печальной…» (см. в настоящем издании раздел «Коллективное»).

Как эпигон Карамзина, доведший его художественные принципы до nec plus ultra и тем самым их дискредитировавший, Шаликов превратился в предмет нескончаемых нападок современников. Он был высмеян в шуточной надписи И. И. Дмитриева («Янтарная заря, румяный неба цвет…», 1803) и в комедии А. А. Шаховского «Новый Стерн» (премьера — 31 мая 1805 г.; отдельное издание: СПб., 1807), где пародируются шаликовские «Путешествие в Малороссию» и «Другое путешествие в Малороссию» (М., 1803—1804). Карикатурный портрет сентиментального путешественника, созданный Шаховским, послужил источником для последующей критики Шаликова, в первую очередь критики, исходившей от карамзинистов — см. «Видение на брегах Леты» К. Н. Батюшкова (1809), «Отъезд Вздыхалова» и «Первый отдых Вздыхалова» П. А. Вяземского (1811), куплет «Вот на розовой цепочке…» из сатиры А. Ф. Воейкова «Дом сумасшедших» (редакция 1814— 1817 гг.), «Тень Фон-Визина» А. С. Пушкина (1815, ст. 162—171).

В эпиграмме Боратынского отразились устойчивые черты шаржированного портрета Шаликова. Ср.:

<...> Другой Меланию, Зюльмису,

Луну, Веспера, голубков,

Глафиру, Хлою, Милитрису,

Баранов, кошек и котов

Воспел в стихах своих унылых

На всякий лад для женщин милых <...>

Один, причесанный в тупей,

Поэт присяжный, князь вралей,

310

На суд явил творенья новы.

«Кто ты?» — «Увы, я пастушок,

Вздыхатель, завсегда готовый;

Вот мой венок и посошок,

Вот мой букет цветов тафтяных,

Вот список всех красот упрямых,

Которыми дышал и жил,

Которым я насильно мил.

Вот мой баран, моя Аглая».

(Батюшков. Изд. 1917. С. 358—359)

С собачкой, с посохом, с лорнеткой,

И с миртовой от мошек веткой,

На шее с розовым платком,

В кармане с парой мадригалов И с чуть звенящим кошельком По свету белому Вздыхалов Пустился странствовать пешком.

«Прости, жестокая Аглая!» —

Он говорит в последний раз,

И вздох за вздохом, грудь стесняя,

Его перерывают глас <...>

(Вяземский. Изд. 1986. С. 58)

О. В. Голубева

8, ст. 1. Дамон! ты начал — продолжай. Дамон (Дарсоѵ, Damon) — условное литературное имя греческого происхождения, получившее распространение благодаря VIII эклоге Вергилия, одним из персонажей которой является пастух Дамон (он упоминается также в III эклоге, ст. 23). Возможно, при выборе имени Дамона сыграли свою роль «пастушеские» ассоциации, связанные с образом Шаликова (см. выше).

8, ст. 8. <...> Или соперником собачки. Домашние собачки — традиционная полупристойная комическая тема во французской литературе XVII—XVIII в. Непосредственным источником комментируемого стиха могла стать XXVI глава из романа Д. Дидро «Нескромные сокровища» («Les bijouxindiscrets», 1748), повествующая о даме по имени Гария, чье «сокровище» ублажали язычками ее любимые болонки. Главный герой — султан — рассказывает своей фаворитке, как собачки не подпустили новоиспеченного мужа Гарии к брачному ложу: «Pourrez-vous croire que les quatre chiens cTHaria ont ete les rivaux, et les rivaux preferes de son mari <...> Que dites-vous, reprit la favorite, de rivaux et de chiens? Je n’entends rien a cela» = «„Поверите ли, четыре собачки Гарии оказались соперниками ее мужа, да к тому же соперниками счастливыми?» <...> „О каких еще соперниках и собачках вы говорите? — возразила фаворитка. — Я ничего в этом не понимаю»» (Diderot [D.] (Euvres completes / Revues sur les editions originales… Notices, notes, table analytique… par

J. Assezat. Paris, 1875. T. 4. P. 231). В связи