Скачать:TXTPDF
Полное собрание сочинений и писем. Том 1. Стихотворения 1818 — 1822 годов

что они все те же, что и были: любят своего милого Вильгельма и тихонько пописывают элегии» (Дельвиг. Изд. 1986. С. 283). В начале 1825 г. Боратынский отправил из Гельсингфорса в Москву для публикации в «Мнемозине» несколько стихотворений (см. комментарии к №№ 92, 93 и 94), сопроводив стихи письмом, приветствующим журналистскую деятельность Кюхельбекера: «Давно, и слишком давно, я к тебе не писал <...> Я читал с истинным удовольствием в 3-й части „Мнемозины“ разговор твой с Булгариным <имеется в виду статьяРазговор с Ф. В. Булгариным" (Мнемозина. 1824. Ч. III. С. 157— 177), ответ на критику Булгариным (Литературные Листки. 1824. Ч. III. № 15. С. 73—83) статьи Кюхельбекера „О направлении поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" (Мнемозина. 1824. Ч. II. С. 29—44)>. Вот как должно писать комические статьи! Статья твоя исполнена умеренности, учтивости и, во многих местах, истинного красноречия. Мнения твои мне кажутся неоспоримо справедливыми. Тебе отвечали глупо и лицемерно. — Не оставляй твоего издания и продолжай говорить правду» (Изд. 1951. С. 475—476, ср. 598; Летопись. С. 149).

О Кюхельбекере Боратынский рассказывал Н. В. Путяте в письме от 20-х чисел февраля 1825 г.: «<...> он человек занимательный по многим отношениям и рано или поздно в роде Руссо очень будет заметен между нашими писателями. Он с большими дарованиями, и характер его очень сходен с характером женевского чудака: та же чувствительность и недоверчивость, то же беспокойное самолюбие, влекущее к неумеренным мнениям, дабы отличиться особенным образом мыслей; и порою та же восторженная любовь к правде, к добру, к прекрасному, которой он готов все принести на жертву. Человек вместе достойный уважения и сожаления, рожденный для любви к славе (может быть, и для славы) и для несчастия» (Изд. 1951. С. 476—477).

Дружеская симпатия Боратынского и Кюхельбекера была, безусловно, сильнее литературной — характерно, как в декабре 1825 г. Боратынский писал Пушкину о «драмматической шутке» Кюхельбекера «Шекспировы духи»: «Духов Кюхельбекера читал. Не дурно, да и не хорошо. Веселость его не весела, а поэзия его бедна и косноязычна» (Пушкин. Ак. Т. 13. С. 253). Кюхельбекер, в свою очередь, судя по его дневниковым записям от 5 августа 1832 г. и от 4 июня 1837 г., отводил Боратынскому скромное место в русской литературе — в одном случае Боратынский причислен к подражателям Пушкина: «Замечания Скотта о его подражателях очень справедливы и оправдываются тем, что испытал и наш Пушкин. Люди с талантом, не одинаковой степени, но все же с талантом, — Баратынский, Языков, Козлов, Шишков младший, — и другие, вовсе без таланта, умели перенять его слог; до Пушкина, правда, никто из них не дошел, но все и каждый порознь нанесли вред Пушкину, потому что публике наконец надоел пушкинский слог»; в другом месте Боратынский назван «надеждой и подпорой нашей словесности», но только после Пушкина,

351

А. А. Бестужева-Марлинского, Н. В. Кукольника и О. И. Сенковского (Кюхельбекер. Изд. 1979. С. 169, 364).

О. В. Голубева

17, ст. 1. Прости, Поэт! Ср. начальные слова послания А. С. Пушкина «К Жуковскому» (1816): Благослови, поэт!… (Пушкин. Ак. Т. 1. О. 194).

17, ст. 3. Музы. См. комментарий к № 10.1, ст. 3.

17, ст. 10. И грусть и сладость упованья! Слово упованье — примета поэтического стиля В. А. Жуковского (см. комментарий к № 9, ст. 6—8).

17, ст. 14. В отчизне бранного Одена — то есть в Скандинавии (в данном случае — в Финляндии). Оден (др.-исл. Обипп) — в скандинавской мифологии глава богов, покровитель военных дружин (см. комментарий к № 25.1, ст. 20).

17, ст. 17. Богинясудьба (ср. ст. И).

17, ст. 19—20. Пускай пред ней сольются там // Друзей согласныя моленья! Характерное курсивное выделение, придающее особый смысл наречию там (‘в ином мире, на небесах’), отсылает к словоупотреблению Жуковского: И вовеки надо мною // Не сольется, как поднес, // Небо светлое с землею… // Там не будет вечно здесьПутешественник», 1809, ст. 37—40); Всевышний Царь, благослови! 11 А вы, друзья, лобзанье // В завет: здесь верныя любви, 11 Там сладкого свиданья! («Певец во стане Русских воинов», 1812, ст. 665—668, 669— 672); Но время все умчало, / / И здесь — навеки там! («К Ив. Ив. Дмитриеву», 1813, ст. 19—20); <...> Стремяся к небесам, // В их тайну проникает // И, радуясь, сливает // Неведомое нам // В магическое там! [«Уединение. (Отрывок)», 1813, ст. 72—76]; Что мрачно здесь, то будет ясно там! («Старцу Эверсу», 1815, ст. 43); Ах! найдется ль, кто мне скажет, // Очарованное Там? («Весеннее чувство», 1816, ст. 23—24); и др. (Жуковский. Изд. 1999—2000. Т. 1. С. 148, 244, 260, 264; Т. 2. С. 14, 31).

И. А. Пильщиков

18

18.1. «Где ты, безпечный другъ? где ты, о Дельвиг мой…»

18.2. Послание к Б… Дельвигу («Где ты, безпечный другъ? где ты, о Дельвиг мой…»)

Заглавие в Изд. 1827: «Делию» (об этом условном имени см. комментарии к № 36).

Второе послание Боратынского к Антону Антоновичу Дельвигу (см. также комментарии к №№ 10, 36, 61, 68). Об отношениях Боратынского и Дельвига см. комментарии к № 10. Очевидно, «Послание к Б… Дельвигу» как-то связано с по-

352

сланием Дельвига «Евгению» [«Помнишь, Евгений, ту шумную ночь (и она улетела)…», 1820; опубликовано в 1853 г.]; последовательность сочинения этих двух стихотворений неизвестна (ср.: Летопись. С. 94).

Стихотворение написано «жильберовой строфой» (четверостишиями разностопного ямба с формулой 6—4—6—4, названными так благодаря знаменитой предсмертной оде Н. Жильбера, 1780) с рифмовкой аВаВ. Такая строфа была использована К. Н. Батюшковым в стихотворении «К другу» (опубликовано в 1817 г.), которое стало одним из непосредственных источников послания Боратынского (Томашевский 1958. С. 69). «Баратынский откровенно варьирует Батюшкова <...> Да и все его стихотворениетипичный для молодого Баратынского монтаж из разных текстов <Батюшкова>: помимо послания „К другу“, здесь использованы и „На развалинах замка в Швеции», и „Мои Пенаты», и „Умирающий Тасс» <...> К Батюшкову подключается Жуковский — его „Вечер» и элегическое послание „Тургеневу. В ответ на его письмо» <...> и даже Державин» (Проскурин 1999. С. 206). Указание И. Н. Медведевой (Изд. 1936. Т. И. С. 235) на близость послания Боратынского к элегии Э. Парни «А mes amis» («Моим друзьям») не подтверждается сопоставлением текстов.

18.1, ст. 1 6. Где ты, безпечный другъ? где ты, о Дельвиг мой, // Товарищъ

радостей минувших, / / Товарищ ясных дней, не давно надо мной / / Мечтой веселою мелькнувшихъ? / / Ужель душе твоей так скоро чуждым стал / / Друг отлученный, друг далекой <...>? Ср. в элегии В. А. Жуковского «Вечер» (1806, ст. 49—51, 58, 65): Где вы, мои друзья, вы, спутники мои? // Ужели никогда не зреть соединенья? // Ужель иссякнули всех радостей струи? // О вы, погибши наслажденья! <...> И где же вы, друзья? <...> А мы… ужель дерзнем друг другу чужды бытъ? (Жуковский. Изд. 1999—2000. Т. 1. С. 76—77). Биографической основой комментируемых строк послания Боратынского является, по-видимому, долговременное отсутствие писем от Дельвига; ср. в письме Дельвига Боратынскому от марта — мая 1828 г.: «Теперь только понимаю, какую цену имели для тебя мои письма в Финляндии. Понимаю и каюсь, что редко писал к тебе. Не наказывай меня тем же» (Дельвиг. Изд. 1986. С. 330; отмечено: Изд. 1936. Т. И. С. 235).

18.1, ст. 2. Товарищ радостей минувших. Автореминисценция из послания «К Креницыну» (1819): Товарищ радостей младых <...> в объятиях твоих, // МнЬ дни минувшие <...> предстали! (№ 9, ст. 1—4).

18.1, ст. 4. Мечта (здесь и ниже, в № 18.1, ст. 16) — «привидение, призракъ; пустое, ложное, явление, обманчивое видение» (САР. Ч. III. Стб. 762).

18.1, ст. 6—8. <...> Друг отлученный, друг далекой, // На Финских берегах, между пустынных скал, // Бродящий с грустью одинокой? Фразеология и рифмовка восходят к балладе Жуковского «Светлана» (опубликована в 1813 г.; ст. 30—32): <...> Милый друг далёко; // Мне судьбина умереть //В грусти одинокой (Жуковский. Изд. 1959—1960. Т. 2. С. 19). Со ст. 7—8 ср. элегию

23. Боратынский Том 1

353

К. Н. Батюшкова «На развалинах замка в Швеции» (1814, ст. 9—11): Я здесь, на сих скалах, висящих над водой <...> Задумчиво брожу <...> (Батюшков. Изд.

1977. С. 202).

18.1, ст. И—12. Ужель не ищешь ты в кругу своих друзей / / Судьбой отторженного брата? Ср. поэтическую фразеологию Батюшкова: Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей // Сияла Лила красотою? («К другу», ст. 29— 30); Напрасно от брегов пленительных Невы // Отторженный судьбою <...> [«Разлука» («Напрасно покидал страну моих отцов…»), опубликовано в 1817 г.; ст. 9—10]; <...> Отторжен был судьбой <...> [«Умирающий Тасс», 1817, ст. 35 (Батюшков. Изд. 1977. С. 251, 231,327)].

18.1, ст. 13—16. Ты помнишъ-ли те дни, когда рука с рукой, / / Пылая жаждой сладострастья, // Мы жизни вверились и общею тропой // Помчались за мечтою счастья? Ср. употребление фразеологизма рука с рукой в стихотворениях 1810-х годов: И в час сердечной муки, / / Когда, рука с рукой, //В тоске безмолвной, други <...> Идут, осиротелы, //В свой терем опустелый; -Летать, рука с рукой // С утраченным Филоном (Жуковский, «К Б<лудо- в>у», 1810, ст. 50—63, 120—121); // три сестры <...> Сидят рука с рукой [«Уединение. (Отрывок)», 1813, ст. 63—68]; Бывало, он, с отцом рука с рукой, // Входил в наш круг — м радость с ним являлась («Тургеневу, в ответ на его письмо», ст. 41); Сиротка и старик убогой, // Без трепета, рука с рукой, // Пошли погибельной дорогой (Он же, «Сиротка», 1813, ст. 26—28); На брань пошли рука с рукой // Владыки и народы; Рука с рукой! вождю вослед! // В одну, друзья, дорогу! [«Певец в Кремле», 1816, ст. 60—61, 468—469 (Жуковский. Изд. 1999— 2000. Т. 1. С. 150—151,152,282,291; Т. 2. С. 38,50)]; И с ним, рука с рукою, // Гимн радости поет!.. [Батюшков, «Мои Пенаты», 1811—1812, ст. 207—208 (Батюшков. Изд. 1977. С. 266)]; <...> рука с рукою, // С нежной Хлоей приходил <...> (А. С. Пушкин, «Блаженство», ст. 30—31); Стекитесь резвою толпою, // Главы в венках, рука с рукою <...> (Он же, «Моё завещание. Друзьям», 1815, ст. 71—72); В последний раз, быт может, я с тобой, // Задумчиво внимая шум дубравный, // Над озером иду рука с рукой. // Где вы, лета беспечности недав- ной? [Он же, «Князю А. М. Горчакову» («Встречаюсь я с осьмнадцатой весной…»), 1817, ст. 2—5 (Пушкин. Ак. Т. 1. С. 55,128,254)]; и др.

18.1, ст. 14. Сладострастье.

Скачать:TXTPDF

что они все те же, что и были: любят своего милого Вильгельма и тихонько пописывают элегии» (Дельвиг. Изд. 1986. С. 283). В начале 1825 г. Боратынский отправил из Гельсингфорса в