7—8).

19, ст. 17. Игея, Вакх еще с тобой! В первой публикации и во всех изданиях (кроме Изд. 2000): И Гея, Вакх <...> У В. Э. Вацуро, предожившего конъектуру Игея (см.: Вацуро 1986. С. 21—22), были все основания заподозрить порчу текста: появление в одном ряду с Афродитой и Вакхом богини земли Г ей не поддается удовлетворительному истолкованию. Игея, Гигея или Гигиея (греч. Tyteta, Туеиос ‘здоровье’) — богиня здоровья в греческой мифологии; ср. в оде Г. Р. Державина «Богине здравия» (1795, ст. 1—2): Здравья богиня благая, // Ввек ты со мною, Гигея, живи! (Державин. Изд. 1957. С. 225). Вакх (Bax^os) — одно из имен Диониса, бога виноградарства и виноделия (греческая мифология).

Вместе с другими божествами, олицетворяющими здоровье, веселье, вино и любовь, Игея упоминается в лицейских стихах Дельвига. Ср. в его послании «К к<ня- зю> Г<орчакову>» (1815):

Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,

Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:

Бледная тихо болезнь на ложе твое наклонилась,

Сон сменяется стоном, моленьем друзей — тишина.

Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,

Тщетно! — не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор

Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.

Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома?

С ними Эрот и хариты к тебе возвратятся толпой;

Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуки И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.

Дружба даст помощи руку; Вакх оживит твои силы;

Лила невольно промолвится, скажет, краснея, «люблю»,

С трепетом тайным к тебе прижимаясь невинною грудью,

И поцелуй увенчает блаженное время любви.

(Дельвиг. Изд. 1986. С. 101-102)

В «Дифирамбе» («Други, пусть года несутся…», 1814—1817):

Громкий смех над докторами!

При плесканьи полных чаш

359

Верьте мне, Игея с нами,

Сам Лиэй* целитель наш!

<...>

Выпили? Еще! Веселье Пышет розой по щекам,

И беспечное похмелье Уж манит Эрота к нам.

(Дельвиг. Изд. 1986. С. 117—118)

Ср. сходный круг образов в послании Дельвига «Крылову»:

Уж я не тот поэт беспечный,

Товарищ резвый светлых дней,

Когда Эрот и Бассарей**

Мне говорили: друг, мы вечны!

Пусть дни и годы скоротечны,

Но мы с тобой — люби и пей!

Ушли, ушли лета златые,

Когда от чаши круговой Эрот, хариты молодые И смехи шумною толпой Меня влекли к ногам Эльвиры.

Крылов, в то время голос мой,

Под звуки вдохновенной лиры,

Непринужденно веселил Веселостью непринужденной.

А ныне твой поэт, лишенный Неопытных, но смелых крил,

Венком поблекшим украшенный,

На землю бедную ступил,

И опыт хладный заключил Его в жестокие объятья.

В боязни Фебова проклятья Ленюся я стихи писать,

Лишь иногда во дни ненастья Люблю о вёдре вспоминать И мной неведомого счастья Поэтам-юношам желать.

(Дельвиг. Изд. 1986. С. 153—154)

19, ст. 20. Пред нами чаша жизни сладкой. Традиционное словосочетание; ср. у Н. М. Карамзина: <...> резвый Купидон // И скромный Гименей навек соединяют // Любовников сердца // И чашу жизни их блаженством наполняют [«Послание к женщинам», 1795, ст. 192—195 (Карамзин. Изд. 1966. С. 174)]; у Пуш

* Лиэй (Лиаио? ‘освободитель’) — эпиклес Вакха-Диониса.

** Бахус (примеч. А. А. Дельвига).

360

кина: Пусть остылой жизни чашу // Тянет медленно другой <...> («Кривцову», 1817, ст. 5—6); Давно ли тайными судьбами // Нам жизни чаша подана! / / Еще для нас она полна <...> [«Нет, нет, напрасны ваши пени…», 1819, ст. 6—8 (Пушкин. Ак. Т. 2, кн. 1. С. 50, 92)]. Другие примеры см.: ПФП. С. 158—160.

19, ст. 24. <...> И дом подземный скроет нас! Готовый штамп поэтического языка начала XIX в. (Виноградов 1941. С. 134; ПФП. С. 157). Ср., например: <...> Доколь, сражен стрелой незримой, // В подземный ты не снидешь дом <...> [Пушкин, «К Батюшкову» («Философ резвый и пиит…»), 1814, ст. 78— 79 (Пушкин. Ак. Т. 1. С. 74)].

И. А. Пильщиков

20

20.1. «Разстались мы; на миг очарованьем…»

20.2. Элегия («На краткий миг пленяет в жизни радость…»)

Заглавие в Изд. 1827: «Разлука».

По неподтвержденному указанию С. А. Рачинского [см.: Материалы 1916. С. VI (2-й паг.)], стихотворение было адресовано Варваре Николаевне Кучиной (о ней см. комментарии к № 2). Биографическая реконструкция в данном случае затруднительна: в стихотворении описана типичная элегическая ситуация. В частности, произведение Боратынского обнаруживает несомненное сходство с элегией Э. Парни «Que le bonheur arrive lentementL» («Poesies erotiques», 1777—1781, кн. IV, элегия И; отмечено в Изд. 1936. Т. II. С. 229). Эту элегию переводили К. Н. Батюшков [«Элегия» («Как счастье медленно приходит…»), 1805], В. М. Перевощиков [«Элегия Парни» («В печальной юности я жил одно мгновенье…»), 1810] и А. Г. Родзянка [«Элегия» («Как медленно приходит счастье…»), 1823, опубликована в 1972 г.]. О Боратынском и Парни см. комментарии к № 106.

При подготовке Изд. 1827 элегия была сокращена вдвое (8 стихов вместо 16) и существенно переработана. Сопоставление ранней и поздней редакции см.: Изд. 1957. С. 27—28.

20.1, ст. 1—4. В ранней редакции этим четырем строкам соответствовало 12 стихов (см. № 20.2, ст. 1—12). <...> на миг очарованьем, // На краткий миг была мне жизнь моя; // Словам любви внимать не буду я, // Не буду я дышат любви дыханьем! О «движении повторов» в этом стихотворении см.: Семенко 1970. С. 275—276. По такому же принципу был организован развернутый зачин ранней редакции: На краткий миг <...> На краткой миг <...> уж нет <...> Ужь он исчез <...> Уже ль <...> Уже ль <...> (20.2, ст. 1-12).

361

20.1, ст. 2. На краткий миг была мне жизнь моя. Ср. 4-й стих из элегии Парни «Que le bonheur arrive lentement!..»: Si fai vecu, ce ne fut quun moment = Если я жил, то всего лишь миг (Parny. Ed. 1862. Р. 116) — и русские переводы: В печальной юности я жил одно мгновенье (Перевощиков; ФЭ. С. 456); Мне было жить на миг дано! (Родзинка; ФЭ. С. 457).

20.1, ст. 5 —8. Я все имел, лишился вдруг всего; // Лишь начал сон…. изчезло сновиденъе! // Одно теперь унылое смущенье // Осталось мне от счастья моего. Парафраза строк А. Бертена («Les Amours», 1780—1785; кн. III, элегия 13, ст. 7—13): Моп bonheur s’est ёѵапоии: // Je perds vos touchantes caresses, / / Helas! et de ces biens, dont fai trop peu joui, // II ne me reste que та flamme <...> Et la triste douceur de nourrir dans mon ame / / Leternel souvenir d?un bonheur qui n est plus = Мое счастье исчезло: / / Я лишаюсь ваших трогательных ласк, / / Увы! и от этих благ, которыми я слишком мало наслаждался, // Мне не осталось ничего, кроме моего пламени <...> И унылой сладости питать в своей душе // Вечную память о счастье, которого больше нет (Bertin. £d. 1879. Р. 117). Сходную констелляцию мотивов находим у Пушкина в элегии 1817 г. «К ***», или «Уныние» («Не спрашивай, за чем унылой думой…», ст. 9—12): Кто счастье знал, уж не узнает счастья. / / На краткой миг блаженство нам дано: / / От юности, от нег и сладострастья // Останется уныние одно… (Пушкин. Ак. Т. 2, кн. 1. С. 42; параллель отмечена: Филиппович 1916. С. 325). Ср. также финал элегии Парни «Que le bonheur arrive lentement!..» (ст. 19—22): /’аи toutperdu <...> У ai tout perdu: Ї amour seul est reste = Я всё потерял <...> Я всё потерял: осталась одна любовь (Рату. Ed. 1862. Р. 117) — и переводы Батюшкова, Перевощикова и Родзянки: На свете всё я потерял <...> Любовь одна во мне осталась (ФЭ. С. 133); Всего лишился я! <...> со мной одна любовь живет! (ФЭ. С. 457); Я всё навеки потерял <...> восторгов рай исчез <...> Одна любовь со мной осталась! (ФЭ. С. 457).

20.2, ст. 6—10. Уж он исчез — блаженства сон мгновенной <...> Не вечность ли меж нами протекла? Ср.: И буря дней моих исчезла как мечта!.. / / Осталось мрачно вспоминанье… // Между протекшего есть вечная черта: // Нас сближит с ним одно мечтанье [К. Н. Батюшков, «Воспоминания 1807 года», 1809 (заглавие в «Опытах в Стихах и Прозе» — «Воспоминание»), ст. 23—26 (Батюшков. Изд. 1977. С. 211)]. Реминисценцию из этой же элегии Батюшкова И. М. Семенко обнаружила у А. С. Пушкина («Под небом голубым страны своей родной…», 1826, ст. 4): Но недоступная черта меж нами есть (Пушкин. Ак. Т. З, кн. 1. С. 20; Семенко 1970. С. 236). «В отличие от Батюшкова, Пушкин и Баратынский отрицают возможность этого „сближения». У них между минувшим и настоящим пропасть, аналогичная пропасти между иллюзорным и действительным» (Семенко 1970. С. 237). Стихотворение Пушкина и в других аспектах проявляет сходство с элегиями Боратынского (см.: Проскурин 1999. С. 202).

362

20.2, ст. 7—8. И я один, и на груди стесненной / / Лежит тоска разлуки годовой. А. М. Песков усматривает здесь автобиографическую аллюзию: «Вероятно, отъезжая в Финляндию, Боратынский надеялся на то, что по истечении года унтер-офицерской службы он получит чин офицера», и, значит, «в сочиненной <...> перед отъездом в Финляндию или вскоре после отъезда „ Элегии “» говорится о предполагаемом «годовом отсутствии» (Летопись. С. 94). Скорее это место следует понимать так: прошел год с тех пор, как поэт расстался со своей возлюбленной. См. также текстологические примечания к № 20.2.

И. А. Пильщиков

21

21.1. «Незнаю? милая, Незнаю!..»

21.2. <Мадригалъ>. К девушке, которая — на вопрос, как ее зовут — отвечала: не знаю («Не знаю! милое не знаю…»)

Это четверостишие пользовалось популярностью и неоднократно перепечатывалось (см. текстологические примечания). Боратынский счел нужным включить его в оба сборника своих стихотворений. Републикация мадригала в Изд. 1835 вызвала резкую отповедь В. Г. Белинского: «Может ли поэт нашего времени написать, а если уже имел несчастие написать, то поместить в полном собрании своих сочинений, например, вот такое стихотвореньице» — далее цитируется текст мадригала «Незнаю? милая, Незнаю!..» (Телескоп. 1835. Ч. 27. № 9; цит. по: Белинский. Изд. 1953— 1959. Т. I. С. 326).

И. П.

22

22.1. «Твой детский вызов мне приятен…»

22.2. Лиде («Твой детской вызов мне приятен…»)

Согласно семейному преданию, стихотворение было адресовано финляндской знакомой Боратынского Елизавете Куприановой (лицо неустановленное). В альбоме «Tendresse» рядом с заглавием С. А. Рачинский сделал помету карандашом: «Лизавете Куприяновой?» (РГАЛИ. Ф. 51. Оп. 2. № 5. Л. 28; Материалы 1916. С. 5— 6). На экземпляре Изд. 1827, хранившегося в Татевском архиве Рачинских, возле стихотворения «Лиде» рукою С. А. Рачинского было «написано и зачеркнуто: Куприановой и еще ниже поставлено: Ф и н л я н к е» (Материалы. С. VI 2-й паг.). При подготовке Изд. 1827 стихотворение было существенно переработа

363

но: в первой части выпущено 9 строк (№ 22.2, ст. 5—13), а 8 заключительных строк (№