П.> живут в своих шатрах (А. С. Пушкин, «Послание
В. Л. Пушкину», 1817, ст. 62). Позже у Пушкина («Кто из богов мне возвратил…», 1835; ст. 6—7): <...> С кем я тревоги боевые // В шатре за чашей забывал <...> (Пушкин. Ак. Т. 1. С. 251; Т. 3, кн. 1. С. 389).
29.1, ст. 7. Пенистый (или дружеский, № 29.2, ст. 7) фиал — то же, что чаша круговая (ст. 2). Фиал (греч. фиаХт)) — ‘чаша’.
29.1, ст. 9 . Но что-же? вне себя я тщетно жить хотел. Жить вне себя — ‘жить с другими, среди других’; ср. у Ж.-Ж. Руссо в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755): «<...> le savage vit en lui- тёте; Thomme sociable, toujours hors de lui, il ne sait vivre que dans Горипиоп des autres» = «<...> дикарь живет в самом себе; общественный человек — всегда вне себя, он может жить только во мнении других» (Rousseau /.-/. Discours sur Г origine et les fondements de Tinegalite parmi les hommes. Paris, 1983. P. 173; параллель отмечена: Пильщиков 1992б. С. 28 примеч. 24). О выражении жить вне себя см. также: Семенко 1970. С. 246.
384
29.1, ст. 10. Вино и Вакха мы хвалили. Сочетание вино и Вакха звучит плеонастически: Вакх — бог виноградарства и виноделия (см. комментарий к № 19, ст. 17).
29.1, ст. 15. Одну пенал свою, уныние одно <...> Ср. финал пушкинского «Уныния» («Не спрашивай, зачем унылой думой…», 1817): От юности, от нег и сладострастья // Останется уныние одно… (Пушкин. Ак. Т. 2, кн. 1. С. 42; см. комментарий к № 20.1, ст. 5—8).
И. А. Пильщиков
30
30.1. «Пора покинуть, милый друг…»
30.2. <Элегия> (Н. М. К.) («Пора покинуть, милый друг…»)
30.3. «Не льзя ль найти любви надежной…»
Заглавие в Изд. 1827: «К …ну».
Последнее из трех посланий Боратынского к Николаю Михайловичу Коншину (см. о нем комментарии к № 27). Стихотворение носит ярко выраженный элегический характер — показательно, что оно было впервые опубликовано вместе со стихотворением «Прощай, отчизна непогоды…» под общим заглавием «Элегии». Из всех трех стихотворений, обращенных к Коншину, только оно вошло в раздел элегий издания 1827 г. (кн. III). Второе послание Боратынского к Коншину («Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам…») попало в раздел «Послания», а самое раннее («Живи смелей, товарищ мой…») — в «Смесь».
Стихотворение «Пора покинуть, милый друг…» написано в ответ на послание Коншина «Баратынскому (при выступлении из лагеря в деревню)»:
Забудем, друг мой, шумный стан И хлопотливые разводы,
Для нас блаженный отдых дан На лоне матери-природы.
По свежей зелени полян Пойдем учить любви прекрасных,
И скроемся от дней ненастных Под мирной кровлей поселян.
Но что-то всё не веселит;
Ах, что-то всё не то, что было!
Уже восторг в груди молчит И сердце ко всему остыло;
Как будто радость отнята,
Как будто нет уж наслажденья!
25. Боратынский. Том 1
385
Исчезла жизнь воображенья,
Способность чувствовать не та!
Итак, уносит всё с собой Пора прелестная мечтаний!
В восторге юности златой,
В толпе ребяческой желаний Давно ль я весело скакал Над жизни светлою струею И с доверяющей душою Младую радость обнимал!
(Поэты 1820-1830. Т. 1. С. 352)
Судя по заглавию и начальной строке стихотворения Коншина, оно было написано после 1 июля 1820 г., когда Нейшлотский полк покинул летний лагерь войск Отдельного Финляндского корпуса близ Вильманстранда (см.: Летопись. С. 98). Поскольку под следующим посланием Коншина Боратынскому («Куда девался, мой Пъэт?..») стоит дата 1 августа 1820 (см.: Поэты 1820—1830. Т. 1. С. 351), то послание «Забудем, друг мой, шумный стан…» можно уверенно датировать июлем 1820 г. Ответное послание Боратынского «Пора покинуть, милый друг…» могло быть написано как в июле, так и в августе (или даже позже) — по крайней мере, к 1 августа Коншин еще его не получил: Куда девался, мой Поэтъ? // Где ты, любимец Граций томной? // Умолк, умолк, и вести нет! (Благонамеренный. 1820. Ч. XI. № XVII. С. 329). Некоторые детали текста позволяют считать наиболее вероятным временем создания стихотворения «Пора покинуть, милый друг…» вторую половину августа 1820 г. (см. ниже, комментарий к № 30.2, ст. 22—25).
30.1 , ст. 2. Знамена ветренной Киприды. Киприда — эпиклес богини любви Афродиты (см. комментарий к № 22.2, ст. 7—8). Ветренная Киприда — ср. тот же эпитет, примененный к божеству любви, в стихотворении Боратынского «Твой детский вызов мне приятен…»): ветренный Эрот [вероятный протоисточник — «Послание Г<рафу> В<елеурско>му» К. Н. Батюшкова (см. комментарий к № 22.1, ст. 10)]. Ср. позже у А. С. Пушкина («Евгений Онегин», 1, XXV, 12): <...> Подобный ветреной Венере (Пушкин. Ак. Т. 6. С. 15).
30.1, ст. 10—И. Теперь ни в чем, любезный мой, // Нам изступленье не пристало! Слово изступленье употреблено здесь в значении ‘крайняя степень ка- кого-л. состояния’ (ср.: СлРЯ XVIII в. Вып. 9. С. 147).
30.1, ст. 18. <...> Пресытяс ласками Цирцей <...> Цирцея (франц. Circe, лат. Circe), или Кирка (греч. Кирхт)) — волшебница, влюбившаяся в Одиссея и удерживавшая его на острове Эя («Одиссея», песнь X). В поэтическом языке первой четверти XIX в. это имя нередко использовалось в значении нарицательного существительного. Ср. у Батюшкова («Ответ Г<неди>чу», 1810, ст. 5—6): Увы,
386
мой друг! я в дни младые // Цирцеям так же отслужил! (Батюшков. Изд. 1977.
С. 274); у Пушкина («Евгений Онегин» 1, XXXIII, 10 вариант): <...> Лобзать уста младых Цирцей (Пушкин. Ак. Т. 6. С. 261); и др.
30.1, ст. 19—25. См. ниже, комментарии к № 30.2, ст. 19—22, ст. 22—25.
30.1, ст. 28—29. <.. .> Случится~ль ведро ил ненастье // На перепутье бытия? Ср. аналогичную метафорику в послании А. А. Дельвига «Крылову» (1820—1821): <...> Лишь иногда во дни ненастья // Люблю о вёдре вспоминать <...> (Дельвиг. Изд. 1986. С. 154) — и ранее у Г. Р. Державина: О ты, великомощно счастье! / / Источник наших бед, утех, / / Кому и в ведро и в ненастье // Мавр, Лопарь, пастыри, цари <...> В сердцах их зиждут олтари! («На счастие», 1789; ст. 4—10); Итак, доколь еще ненастье // Не помрачает красных дней! <...> [«Приглашение к обеду»/1795; ст. 51—52 (Державин. Изд. 1933. С. 139, 203)].
30.1, ст. 30. Где-ж обреченная судьбою? Обреченная — здесь ‘предназначенная’; ср.: «ОБРЕКАТЬ <...> предназначать, предопределять кому что» (САР. Ч. IV. Стб. 110).
30.1, ст. 31—32. На чьей груди я успокою // Свою усталую главу? В ранней редакции: <...> Мою усталую главу? (№ 30.2, ст. 32). При подготовке Изд. 1827 Боратынский последовательно заменил возвратными формами притяжательные местоимения 1-го лица, указывающие на отношение к агенсу; исключения единичны, обратные случаи отсутствуют (отмечено: Пильщиков 2000. С. 379).
30.2 , ст. 19—22. Шепчу я часто с умиленьем, // В тоске задумчивой моей: // Нелъзя-л найти любви надежной? / / Нельзя-ль найти подруги нежной <...> Эти строки процитировал Пушкин в послании «Алексееву» (1821, ст. 17—22):
Прошел веселый жизни праздник.
Как мой задумчивый проказник,
Как Баратынский, я твержу:
«Нельзя ль найти подруги нежной?
Нельзя ль найти любви надежной? »
И ничего не нахожу.
(Пушкин. Ак. Т. 2, кн. 1. С. 228)
30.2, ст. 22—25. Нелъзя-л найти подруги нежной, // С кем могъ-бы, в счастливой глуши, / / Предаться неге безмятежной / / И чистым радостям души. Возможно, Баратынский перефразирует здесь эпизод встречи Руслана с ханом Ратмиром из V песни «Руслана и Людмилы» Пушкина (ст. 349—352, 394— 396): Ратмир в пустыне безмятежной // Людмилу, славу позабыл II И им навеки изменил // В объятиях подруги нежной; Отшельник мирный и безвестный, // Остался в счастливой глуши // С тобой, друг милый, друг прелест
ию
387
ньш, //С тобою, сеет моей души (Пушкин. Ак. Т. 4. С. 69—70). Если это так, то послание Коншину написано не ранее середины — конца августа 1820 г.: отдельное издание «Руслана и Людмилы» было выпущено из типографии Н. И. Греча 10 августа (Могилянский 1956. С. 390). Вольное или невольное заимствование Боратынского могло бы объяснить интерес Пушкина к этому фрагменту послания «Пора покинуть, милый друг…»
И. Л. Пильщиков
31
31.1. «Чувствительны мне дружеския пени…»
31.2. Эпилог («Чувствительны мне дружеския пени…»)
Заглавие в «Новостях Литературы»: «К ***».
Установить точное время создания первой редакции стихотворения невозможно. E. Н. Купреянова и И. Н. Медведева предлагали датировать ее 1822 годом, «наиболее бесплодным для поэта. За этот год Баратынский напечатал только четыре стихотворения» (Изд. 1936. Т. II. С. 234—235). В. Э. Вацуро (см.: Вацуро 1988. С. 159), предположил, что стихотворение «Чувствительны мне дружеския пени…» было написано еще в 1820 г. в ответ на послание Николая Михайловича Коншина « Боратынскому»:
Куда девался мой поэт?
Где ты, любимец граций томный? Умолк, умолк, и вести нет!
А я букет цветочков скромный Наместо лавровых венков Творцу элегий посвящаю И вместе с ними приплетаю Своих десятка два стихов.
Мой друг, благодари богов За дар поэзии прекрасный;
Но дар сей будет — дар напрасный В шуму невежд и болтунов.
Уже тобой забыта лира;
Паук заткал ее струны;
Цевница и свисток сатира Лежат в пыли, погребены У ног бездушного кумира;
Забыты боги и Темира И сладкие о счастье сны!
А я, в глуши уединенья,
Дыша свободою моей,
388
Младой красавице полей Даю уроки наслажденья.
Пою и Вакха, и вино;
Пишу стихи, читаю, плачу.
(Поэты 1820-1830. Т. 1. С. 350-351)
Десятка два стихов — очевидно, не автобиографическая деталь, а литературная условность; ср. в послании В. А. Жуковского «К Батюшкову» (1812, ст. 5—7): Отдам поклон Пенату, //И милому собрату // В подарок пук стихов (Жуковский. Изд. 1999—2000. Т. I. С. 186). О Н. М. Коншине см. комментарии к № 27. О поэтической переписке Коншина с Боратынским см. комментарии к №№ 27, 28 и 30.
Стихотворением «Чувствительны мне дружеския пени…» в Изд. 1827 заканчивается третья (и последняя) книга элегий — отсюда заглавие «Эпилогъ». Индивидуальной чертой Изд. 1827, выделяющей его на фоне других русских стихотворных сборников первой трети XIX столетия, было разделение «Элегий» на три «книги». Боратынский ориентировался на издания ведущих французских лириков второй половины XVIII и начала XIX в. — «Poesies erotiques» Э. Парни (1777—1781, в 4 кн.), «Les Amours» А. Бертена (1780—1785, в 3 кн.) и «Elegies» Ш.-. Миль- вуа (1812—1815, в 3 кн.). Одним из образцов для «Эпилога» послужила элегия Парни «Les Adieux» («Прощание»), завершающая III книгу «Poesies erotiques». Характерный мотив, сближающий стихотворения Боратынского и Парни — одновременный отказ от поэзии и от любви:
Ah! Plus de chansons, plus d’amours.
EleonoreL. Oui, pour toujours
Pres de toi je suspends ma lyre.
(Cm. 6-8; Parny. ЁИ. 1862. P. 93)
(Перевод: Ах! довольно песен, довольно любви. // Элеонора!.. Да, навсегда // Возле тебя я оставляю свою лиру.)
Первоначальная редакция комментируемого стихотворения была опубликована в мае
