комментарий к № 25.2, ст. 23.

34, ст. 19. <...> Так, небо не моля о почестях и злате <...> Формула, найденная Батюшковым в подражании Tibuli. III, 3: Бессмертны! слышали вы скромный мой обет! // Молил ли вас когда о почестях и злате? («Тибуллова Элегия III. Из III книги», 1809, ст. 4—5) — и повторенная с вариацией в переводе Tibuli. 1,10 (11): <...> ни почестей, ни злата [«Тибуллова Элегия XI из I книги», 1810, ст. 25 (Батюшков. Изд. 1977. С. 219, 224)]. Ср. у Боратынского в отрывках из поэмы «Воспоминания»: Не нужны почести, не нужно злато мне

397

<...> (№ 13, ст. 182). Параллельная линия — формула ни злата, ни честей у М. В. Милонова в переводе Tibuli. III, 3 «КНеере: (Подражание третьей Тибул- ловой Элегии)» (Санктпетербургский вестник. 1812. Ч. I. № 2. С. 164—165), ее вариант без злата и честей у Батюшкова [«Мои Пенаты», 1811—1812, ст. 144; «Послание И. М. М<уравьеву>-А<постолу>», 1815, ст. 91 (Батюшков. Изд. 1977. С. 264, 284)] и ее многочисленные отражения у Пушкина и других младших поэтов.

34, ст. 20. Спокойный домосед. Выражение Батюшкова: <...> Блажен стократ, кто с сельскими богами, // Спокойный домосед, земной вкушает рай, // И шага не ступя за хижину убогу, / / К себе богиню быстроногу <Фортуну. — И. П.> // В молитвах не зовет! [«Воспоминания 1807 года», 1809 (заглавие в «Опытах в Стихах и Прозе» — «Воспоминание»), ст. 36—40]; см. также сказку «Странствователь и домосед» (1815), ст. 2 (Батюшков. Изд. 1977. С. 211, 308). Ср. в IX элегии Д. В. Давыдова (1818, ст. 17—19): <...> В уединении спокойный домосед // И мирный семьянин, не постыжусь порою // Поднят смиренный плуг солдатскою рукою (Давыдов. Изд. 1984. С. 89). Ср. это же словосочетание в контексте августианской рустики — у А. Ф. Воейкова в «Послании к брату»: «О дом родительский! о тихия поля! // Уединения таинственная сладость!» // Гораций восклицал, об родине грустя: // «Увижу ли я васъ? вкушу ли в жизни радость? <...> Успеюл <...> укрывшись от хлопот, // Дожить остаток дней спокойным домоседомъ?» // Тоскующий Тибулл вздыхая говорил: И «Чтоб век жить в городе — быть должно с медным сердцем!» // Виргилий об полях отеческих грустил (Вестник Европы. 1819. Ч. СШ. № 13.

С. 173). См. «Буколики» Вергилия (эклога I, ст. 3, 67—69); ср. «Георгики», кн. II, ст. 458 и далее. Ср. те же античные реминисценции у Иванчина-Писарева (см. выше, комментарий к № 34, ст. 1—2).

<...> в моей безвестной хате. Это место вызвало резкую критику Ф. В. Булгарина: «Я встречаю в нем <в стихотворении „Родина". — И. П.> слово хата, которое употребляется многими Поэтами весьма некстати, в Русских стихах. Это слово ввели в Литературу сыны Малороссии, вместо хижины. Если мы позволим себе без нужды вводить в Великороссийское наречие областныя слова, то скоро вместо рощи, увидим гай и т. п.» (Северная Пчела. 1827. 6 дек. № 146).

34, ст. 22. <...> В кругу друзей своих, в кругу семьи своей <...> В ранней редакции: <...> В кругу друзей моих, в кругу семьи моей <...> См. комментарий к № 30.1, ст. 31—32.

34, ст. 25—29. Пускай летит к шатрам безтрепетный герой <...> Я с детства полюбил сладчайшие труды. Лексическая и ритмическая цитата из Tibuli. 1,10 (11), ст. 29—31 в переводе Батюшкова (редакция «Опытов в Стихах и Прозе», ст. 43—45): Пускай, скажу, в полях неистовый герой, // Обрызган кровию, выигрывает бой; // А мне <...> (Батюшков. Изд. 1977. С. 225; ср.: Alius sit fortis in armis, // Sternat et adversos Marte favente duces, // Ut mihi <...>). И Батюшков,

398

и Боратынский учитывают параллели Tibuli. I, 10 (11), ст. 29—31 ~ Tibuli. I, 1, ст. 1—4 ~ Tibuli. 1,1, ст. 53—55 и перевод Дмитриева (ст. 46—51): Пускай Мес- сале льстят оружия успехи <...>Ая <...> (Дмитриев. Изд. 1967. С. 143; ср.: Те bellare decet terra, Messala, marique <...> Me retinent <...>). Ср. это же клише в Дмитриевском «Послании к Н. М. Карамзину» (1795, 28—30): Пускай младый герой <...> Пылает и дрожит, и ищет алчным взглядом // Копья, чтобы лететь потрясть землей и адом (Дмитриев. Изд. 1967. С. 122). О противопоставлениях «я — другой» у Дмитриева, Батюшкова и Боратынского см. также: Пильщиков 1994а. С. 31.

К шатрам. См. комментарий к № 29.1, ст. 5—6.

Летит. Ср. франц. клише voler aux combats ‘лететь на битвы’ и многочисленные русские контексты: <...> летел под знамя брани // Искать ил славы, ил конца [Батюшков, «Воспоминания. Отрывок», опубликованы в 1817 г.; ст. 28—29 (Батюшков. Изд. 1977. С. 213)]; <...> Летит на голос славы бранной (Боратынский; см. в настоящем издании № 14.2, ст. 8); и мн. др. Ср. шуточную трактовку этой же темы у Боратынского: <...> Твой Поэт летит Героем // Вместо Пинда — на развод! (№ 10.2, ст. 21—22).

34, ст. 27—28. <...> С волненьем учится, губя часы златые, // Науке размерят окопы боевые. В первоначальной редакции: <...> Науке созидать твердыни боевыя. Очевидно, стих был изменен ради графической точности рифмы [златые (муж. р.) : боевыя (жен. р.) > златые (муж. р.) : боевые (муж. р.)]. Г. О. Винокур отмечал, что «принципу глазной рифмы принадлежало в печатных изданиях пушкинского времени очень большое значение. Есть писатели, которые строго следовали этому принципу и в своих рукописях. Таков, повидимому, Баратынский» (Винокур 1941. С. 478).

34, ст. 30—31. Прилежный, мирный плуг, взрывающий бразды, // Почтеннее меча <...> Реминисценция из Tibuli. 1,10 (11), ст. 49—50 в переводе Батюшкова (ст. 73—75): В дни мира острый плуг и заступ нам священны, II А меч, кровавый меч, и шлемы оперенны, // Снедает ржавчина безмолвно на стенах (Батюшков. Изд. 1977. С. 226; ср.: Расе bidens vomerque nitent, at tristia duri // Militis in tenebris occupat arma situs). «Плуг и заступ» (bidens vomerque) в противопоставлении «мечу» и другим видам оружия — это античный топос (ближайшая параллель к Тибуллу — Овидий, «Фасты», кн. IV, ст. 927—928). Заступ упоминается в комментируемой элегии трижды (см. № 34, ст. 44, 51, 60). У Боратынского опущен важный элемент этого топоса — ржавчина, покрывающая оружие в мирное время. Ср. в аналогичных контекстах: <...> Висит полузаржавый // Меч прадедов тупой <...> [Батюшков, «Мои Пенаты», ст. 31—32 (Батюшков. Изд. 1977. С. 261)]; <...> Покроет шлемы ржа, и стрелы каленые, // В колчанах скрытые, забудут свой полет; / / Счастливый селянин, не зная бурных бед, // По нивам повлечет плуг, миром изощренный <...> [Пушкин, «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году», ст. 74—77 (Пушкин. Ак. Т. 1. С. 147)]; и др.

399

34, ст. 33—34. Оратай, ветхих дней достигший над сохой, / / В заботах сладостных наставник будет мой. Мотив «учения у земледельца», нередко встречающийся в посланиях о преимуществах сельской жизни; ср. у А. Ф. Воейкова в послании «К моему старосте» (1807, ст. 99): Как рад бы я придти учиться у тебя! (Вестник Европы. 1812. Ч. LXVI. № 21/22. С. 20); у М. В. Милонова в «Послании к земледельцам» (1810, ст. 33): Пуст света мудрые придут учиться к вам <...> (Милонов. Изд. 1983. С. 198).

34, ст. 36. Утучнят наследственныя нивы — ср. в «Послании к земледельцам» Милонова (ст. 17): Не вы ль, поя луга и утучняя нивы <...> (Милонов. Изд. 1983. С. 197). Утучнят — «говоря о земле: удобрять тукомъ» (САР. Ч. VI. Стб. 1067); тук (буквально ‘жир’) применительно к садовой и пахотной земле означает любое удобрение (САР. Ч. VI. Стб. 805).

34, ст. 38. Усердный пестун мой <...> Пестун — ‘воспитатель, дядька’ (СлРЯ XI—XVII вв. Вып. 15. С. 26). В исходной редакции было: Прилежный Яков мой! Строки 38 сл. обращены к воспитателю поэта, итальянцу Джачинто Боргезе (Giacinto Borghese, во франц. написании — Bories). Ему же адресовано позднее стихотворение Боратынского «Дядьке Итальянцу» (1844), которым завершается традиция послания к слуге-учителю (ср. Воейков, «К моему старосте»), идущая от «Послания к слугам моим…» Д. И. Фонвизина (опубликовано ,в 1769 г.): Скажи, Шумилов, мне: на что сей создан свет? // И как мне в оном жить, подай ты мне совет. // Любезный дядька мой, наставник и учитель <...> (Фонвизин. Изд. 1959. Т. 1. С. 269). Стихотворение Фонвизина пользовалось исключительной популярностью — по свидетельству М. А. Дмитриева, его «знали наизусть» (Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. 2-м тиснением. М., 1869. С. 50).

34, ст. 42—44. Я сам, когда с небес роскошная весна / / Повеет негою воскреснувшей природе, // С тяжелым заступом явлюся в огороде. Реминисценция из Tibuli. 1,1, ст. 7—8, 29 (= 1,1, ст. 9—И по нумерации Скалигера) в переводе Дмитриева (ст. 9—13): <...> то в скромном огороде // Душисты рву цветы и гимн пою Природе <...> То гряды, не стыдясь, сам заступом копаю (Дмитриев. Изд. 1967. С. 142). Ср. эти же словесные темы у Пушкина («Послание к Юдину», 54—58) и у Плетнева [«К моей родине. (Элегия)», ст. 51—52]: <...> Иль, с заступом в руках, копал свой огород, / / Малину в нем, смородину сажая <...> (Сын Отечества. 1820. Ч. 59, № 3. С. 131—132).

В огороде. Косвенным свидетельством цитатной природы слова огород служит тот факт, что «Родина» — это единственный текст Боратынского, в котором оно встречается (см.: Shaw 1975. Р. 298). Выражение в скромном огороде Дмитриев взял не из латинского подлинника, а из французского переложения Лагарпа (retroit enclos; см.: Пильщиков 19956. С. 92). Заступом — см. выше, комментарий к № 34, ст. 30—31.

400

Я сам <...> явлюся <...> Тибулл говорит ipse ‘сам’ (кн. I, элегия 1, ст. 7), подчеркивая, что такого рода деятельность не соответствует достоинству римского всадника (Smith К. F. Notes // The Elegies of Albius Tibullus. N. Y., 1913. P. 187). Боратынский, несомненно, держал в памяти и параллель Tibuli. I, 10 (11), ст. 28 (myrto vinctus et ipse caput) в переводе Батюшкова (ст. 41—42): Я сам, увенчанный и в ризы облеченный, // Явлюсь на утрие пред ваш олтар священный (Батюшков. Изд. 1977. С. 225). Об этих и других античных параллелях к анализируемым стихотворениям Дмитриева, Батюшкова и Боратынского см.: Пильщиков 1994а. С. 33.

34, ст. 45. Приду с тобой садит капусту и цветы (вариант «Сына Отечества»). Мотив восходит к «Опытам» Монтеня [ч. I, гл. XX (XIX)]: «Ие veux <...> que la mort