погребенья <...> Стекитесь резвою толпою (Пушкин. Ак. Т. 1. С. 128). Этот мотив восходит ко французской poesie fugitive; ср., например, финал стихотворения Н.-Ж. Леонара «La Solitude» (сб. «Idylles et poemes champetres», 1775; ст. 166, 170—171, 174): О mes amis <...> Ne vous etonne point si Гоп vous dit un jour // Que je viens de descendre au tenebreux empire <...> Si vous foulez
412
та tombe <...> = О друзья мои <...> Не удивляйтесь, если вам однажды скажут, // Что я низошел в сумрачное царство <...> Если вы окружите толпой мою могилу <...> (Leonard. £d. 1910. Р. 75); и др. (подробнее см.: Пильщиков 19946. С. 94,106—107 примеч. 55; Pilshchikov 1994. Р. 73—74).
Айдес. См. выше, комментарий к № 37.1, ст. 7—8.
37.2, ст. 22—24. ОД… слёзы мне не нужны; // Любим я жребием — и весь / / Я не умру ни там, ни здесь. Д… — Дельвиг. Весь // Я не умру — цитата из «Памятника» Горация: Non omnis moriar (Carmina, кн. III, ода , ст. 6). В этом контексте фраза слёзы мне не нужны (ст. 22) прочитывается как прямая отсылка к Горациевому «Лебедю»: Absint inani funere neniae // Luctusque turpes et querimoniae; // Compesce clamorem ac sepulcri / / Mitte supervacuos honores = Пуст не будет на моих мнимых похоронах ни погребальных песен, // Ни позорных стенаний, ни сетований; // Сдержи свой вопль и гробнице // Не воздавай ненужных почестей (Carmina, кн. II, ода 20, ст. 21—24). Ср. у Батюшкова в финале «Моих Пенатов» (ст. 297—300): <...> Товарищи любезны! II Не сетуйте о нас. // К чему рыданья слезны, // Наемных ликов глас? (Батюшков. Изд. 1977. С. 269). Совмещение двух классических цитат не противоречит традиции: до Боратынского параллелизм «Лебедя» и «Памятника», заключительных од II и III книг, использовал Г. Р. Державин в оде «Лебедь», опубликованной в 1808 г. (см. комментарий Г. А. Гуковского: Державин. Изд. 1933. С. 510). В «Елизийских поляхъ» отсылки к Гораци- евым одам замещают имя римского поэта, которое (так и не появившись в тексте) в свою очередь заменяет собой имя Дельвига, чей образ ассоциируется у Боратынского с образом Горация (см. комментарий к № 10.1, ст. 1).
И. А. Пильщиков
38
«Так! отставного шалуна…»
Заглавие в Изд. 1827: «Товарищамъ».
Установить точное время создания стихотворения невозможно. М. Л. Гофман связывал это послание с женитьбой поэта в июне 1826 г. и полагал, что оно адресовано товарищам по холостой жизни — Л. С. Пушкину, С. А. Соболевскому и др. (Изд. 1914—1915. Т. I. С. 269). В дальнейшем датировка была передвинута назад на том основании, что стихотворение «Так! отставного шалуна…» «по теме и настроению, а также стилистически очень близко к стихотворениям Баратынского начала 20-х годов» (Изд. 1957. С. 341). Статус «хореического» варианта неясен. Безусловно, неправ В. Я. Брюсов, полагавший, что стихотворение «Товарищамъ» «было первоначально набросано хореями», и лишь затем переложено в ямбы (Брюсов 1900а.
413
С. 546). За неимением каких-либо иных свидетельств кроме копий Настасьи Львовны Боратынской, остается согласиться с М. Л. Гофманом, что в какой-то момент (когда — неизвестно) Боратынский начал переделывать стихотворение, но не окончил правку, и в копиях «сохранилась эта попытка изменить размеръ» (Изд. 1914— 1915. Т. I. С. 268).
38, ст. 1—2. Так! отставного шалуна // Вы вновь шалит не убеждайте. См. комментарий к № 37.1, ст. 18.
38, ст. 5—6. Переменяют годы нас // И с нами вместе наши нравы. См. комментарий к № 46.1, ст. 36—38.
38, ст. 9—12. Ужь Вакх, увенчанный плющом, //Со мной по улицам не бродит, // И к вашим Нимфам, вечерком // Меня шатаясь не заводит. Ср. в лицейском стихотворении А. А. Дельвига «Элизиум поэтов» (ст. 33—34): И Бассарей с кистями винограда // К тебе пришел, шатаясь на ногах (Дельвиг. Изд. 1986. С. 119). Вакх, Бассарей — имена Диониса, бога виноделия и вина (см. комментарий к № 19, ст. 17). Плющ и виноградные гроздья — атрибуты Вакха — Диониса. Нимфы — см. комментарий к № 10.2, ст. 30; здесь в переносном значении (о распутных женщинах). Ср., например, в стихотворении Батюшкова «Счастливец» (1810, ст. 37—38): Счастья шаткого любимец // С нимфами забвенье пьет (Батюшков. Изд. 1977. С. 300).
И. П.
39
Больной («Други! радость изменила…»)
39, ст. 9—10. <...> ваш друг печальный // Вянет в жизни молодой. См. комментарии к № И, ст. 4; 41.1, ст. 12.
39, ст. 15. Лила. См. комментарий к № 18.1, ст. 29—32.
39, ст. 17. Новоселье. См. комментарий к № 19, ст. 6—7.
40
40.1. Песня («Страшно воет, завывает…»)
40.2. Руская песня («Страшно воет, завывает…»)
В 1820-Х — 1830-Х годах эта песня пользовалось популярностью и неоднократно перепечатывалась в песенниках и собраниях стихотворений (см. текстологические примечания). Стилистический анализ «Песни» см.: Калъницкая А. М. Жанр «русской песни» в поэзии Е. А. Боратынского // Венок. С. 51—52.
414
40, ст. 27—28. Дай приют, земля сырая, // Разступися! Распространенный фольклорный мотив, перекочевавший в жанр литературной песни. Ср. это же выражение в стихотворении Н. И. Гнедича «Сетование Фетиды на гробе Ахилла» (1815, ст. 61), в котором использованы мотивы русских и украинских заплачек: <...> Сырая земля, расступись <...> (Гнедич. Изд. 1956. С. 104; см.: Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Л., 1964. С. 227). Ср. в позднейшей песне С. Н. Стромилова «То не ветер ветку клонит…» (1840-е годы; ст. 13—16): Расступись , земля сырая, // Дай мне, молодцу, покой, // Приюти меня, родная, //В тесной келье гробовой (Песни и романсы русских поэтов. М.; Л., 1965. С. 571).
И. П.
41
41.1. «Один, и пасмурный душою…»
41.2. Бдение («Один с любимою мечтою…»)
41.3. Тоска («Один за чашей пуншевою…»)
Размер стихотворения — разностопный ямб с формулой 4—3—4—3 и рифмовкой АЬАЬ. Строфами такого размера написаны несколько очень известных стихотворений 1810-х годов (см.: Томашевский 1958. С. 71) — это элегия К. Н. Батюшкова «Пленный» («В местах, где Рона протекает…», 1814), состоящая из 8-стиший 4-3-стопного ямба с рифмовкой AbAbCdCd, а также стихотворение В. А. Жуковского «Мотылек» (1814), прогремевшая в свое время баллада П. А. Катенина «Убийца» (1815) и романс А. С. Пушкина «Слеза» (1815), в которых использована та же строфа, что в элегии Боратынского. Зачин стихотворения Боратынского представляет прямое подражание пушкинскому романсу, который задолго до публикации (1825) широко распространялся в списках (см.: Пушкин. Изд. 1999. С. 657—658).
41.1, ст. 1—2. Один, и пасмурный душою, // Я пред окном сидел <...> В ранней редакции: Один за чашей пуншевою // В светлице я сидел <...> (№ 41.3, ст. 1—2). Ср. начальное четверостишие романса «Слеза»:
Вчера за чашей пуншевою С гусаром я сидел,
И молча с мрачною душою На дальний путь глядел.
(Пушкин. Ак. Т. 1. С. 149)
У Боратынского: <...> Оперся на руку главою, // В окно, не зря, глядел (№ 41.3, ст. 27—28). Ср. в «Убийце» Катенина (ст. 55—56): Глаз напролет всю
415
ночь не сводит, // И всё в окно глядит (Катенин. Изд. 1954. С. 83; указано М. В. Акимовой).
41.1, СТ. 9 —10. Увижу~л вас, поля родныя, // Увижу-л вас, друзья? См. комментарии к № 12.1, ст. 19; № 13, ст. 178; № 15.2, ст. 9.
41.1, ст. 9, И. Поля родныя (жен. р.) : дни младые (муж. р.). Редкая у Боратынского графически неточная рифма (см. комментарий к № 34, ст. 27—28).
41.1, СТ. 12. <...> Приметно вяну я! Ср. у Батюшкова («К Г<неди>чу», редакция «Опытов в Стихах и Прозе» 1817 г., ст. 3): <...> Он приметно увядает <...> (Батюшков. Изд. 1977. С. 236); у Пушкина («Увы! за чем она блистает…», 1820, опубликовано в 1823 г.; ст. 3—4): Она приметно увядает // Во цвете юности живой… (Пушкин. Ак. Т. 2, кн. 1. С. 143); у самого Боратынского («Булгарину»): Душа приметно отцветала (№ 46.2, ст. 23). См. также комментарий к № И, ст. 4.
41.1, ст. 15—16. Давно-л покинул вас — и что-же? // Двоих уж в мире нет! Ср. ту же интонацию в «Мотыльке» Жуковского (ст. 19—20): <...> И мотылек… он все с крылами. // Но красоты уж нет! (Жуковский. Изд. 1999— 2000. Т. I. С. 335).
После ст. 16 в редакции «Рецензента» следовал еще один катрен: Опустошенный смертью злобной, // Печален дом отцов и т д. (см. № 41.3, ст. 17—20). Одним из упомянутых здесь «двоихъ» (Двоих уж в мире нет!) ‘был родной дядя поэта Богдан Андреевич Боратынский (f 23 апреля 1820 г.). Кроме него речь может идти, во-первых, об Иване Давыдовиче Панчулидзеве, муже любимой тетушки Боратынского М. А. Панчулидзевой, умершем, предположительно, в 1820 г. (см.: Летопись. С. 418); во-вторых, о дочери И. Д. и М. А. Панчулидзевых Екатерине, умершей в 1820 г. (см.: Там же); в-третьих, о воспитателе-итальянце Джа- чинто Боргезе, к которому обращены слова Прилежный Яков мой! из «Сельской Элегии» 1820 г. (см. комментарии к № 34, ст. 38; косвенным свидетельством его смерти в первой половине 1821 г. является тот факт, что в семейных документах 1820—1830-х годов его имя не упоминается).
41.1, СТ. 17—20. И мне назначена могила! // Умру в чужой стране, // Умру и ветренная Лила // Не вспомнит обо мне! Умерший поэт, забытый своей возлюбленной, — ситуация, которая «с несомненностью указывает на „Падение листьев» Мильвуа как на прототип этой элегии» (Гаспаров 1989. С. 43). О «Падении листьев» см. комментарии к № 73. В чужой стране — см. комментарий к № 12.3, ст. 1. Лила — см. комментарий к № 18.1, ст. 29—32.
41.1, ст. 24. Оборот В окно не зря глядел высмеяли Д. Врс—в (Б. М. Федоров) в стихотворении «Союз поэтов» (Благонамеренный. 1822. Ч. XIX. № XXXIX. С. 514) и Житель Васильевскаго Острова (Н. А. Цертелев) в статье-памфлете «Новая школа словесности: (Отрывок из моего Журнала)», где стих из элегии Боратынского приведен как пример «некоей, так сказать, противуесте-
416
ственности изображений, приятно
41.2, ст. 27—28. И звучной песнью
