когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненнаго поля И пред тобой во благостыне всей Является земная доля;
Когда тебе житейския бразды Труд бытия вознаграждая,
Готовятся подать свои плоды И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты;
VII
Ты также-ли как земле дел богатъ?
И ты как он с надеждой сеялъ;
И ты как он о дальнем дне наград Сны позлащеные лелеял…
Любуйся-же, гордись воставшим им!
Считай свои приобретенья!…
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским Тобой скопленныя презренья, Язвительный, неотразимый стыд Души твоей обманов и обид!
VIII
Твой день взошел и для тебя ясна Вся дерзость юных легковерий;
Испытана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий.
Ты, некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель, Блистательных туманов царь, и вдруг Безплодных дебрей созерцатель,
72
80
Один с тоской, которой смертный стон Едва твоей гордыней задушон.
IX
Но если-бы негодованья крик,
Но если-б вопль тоски великой Из глубины сердечныя возник Вполне торжественный и дикой: Костями-бы среди своих забав Содроглась ветреная младость, Играющий младенец, зарыдавъ
Игрушку-б выронил, и радость Покинула-б чело его на век,
И заживо-б в нем умер человек!
X
Зови-ж теперь на праздник честный мир!
Спеши, хозяин тароватый!
Проси, сажай гостей своих за пир Затейливый, замысловатый!
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен Блистает он!… Но вкус один во всех И как могила людям страшенъ: Садись один и тризну соверши По радостям земным твоей души!
XI
Какое-же потом в груди твоей Ни водворится озаренье,
Чем дум и чувств ни разрешится в ней Последнее вихревращенье:
73
Пусть в торжестве насмешливом своем Ум безполезный сердца трепет Угомонит, и тщетных жалоб в нем Удушит запоздалый лепет И примешь ты, как лучший жизни клад,
110 Дар опыта, мертвящий душу хлад.
XII
Иль, отряхнув видения земли
Порывом скорби животворной,
Ея предел завидя невдали,
Цветущий брег за мглою черной, Возмездий край, благовестящим снам Доверясь чувством обновленным И, бытия мятежным голосамъ
В великом гимне примиренным, Внимающий как арфам, коих строй 120 Превыспренний, не понят был тобой;
XIII
Пред Промыслом оправданным ты ниц Падешь с признательным смиреньем, С надеждою не видящей границ И утоленным разуменьемъ:
Знай, внутренней своей во веки ты Не передашь земному звуку И легких чад житейской суеты Не посвятишь в свою науку:
Знай, горняя, иль дольная она 130 Нам на земле не для земли дана.
XIV
Вот буйственно несется ураганъ
И лес подъемлет говор шумной,
74
И пенится, и ходит Океан,
И в берег бьет волной безумной: Так иногда толпы ленивый ум Из усыпления выводит Глас, пошлый глас, вещатель общих дум И звучный отзыв в ней находит,
Но не найдет отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешол.
XV
Пускай, приняв неправильный полет И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечетъ;
Пусть заменит ее другая:
Не явствует земле ущерб одной,
Не поражает ухо мира Падения ея далекой вой,
Равно как в высотах Эфира Ея сестры новорожденный свет И небесам восторженный привет!
XVI
В широких лысинах безсилья И радостно блиставшия поля Златыми класами обилья:
Со смертью жизнь, богатство с нищетой, Все образы годины бывшей Сравняются под снежной пеленой Однообразно их покрывшей:
Перед тобой таков отныне свет,
Но в нем тебе грядущей жатвы нет!
<Не позднее 10 января 1842>
75
2
Ранняя редакция
И вот Сентябрь! Замедля свой восход, Сияньем хладным солнце блещет И лучь его, в зерцале зыбком вод, Неверным золотом трепещет. Седая мгла виется вкруг холмов,
Росой затоплены равнины,
Желтеет сень кудрявая дубовъ
И красен круглый лист осины; Умолкли птиц живые голоса,
Безмолвен лес, безмолвны небеса.
И вот Сентябрь! И вечер года к нам Подходитъ: на поля и горы Уже мороз бросает по утрам Свои сребристые узоры.
Подымется ненастливый Эолъ:
Пред ним помчится прах летучий, Качаяся завоет роща, дол Покроет лист ея падучий И набегут на небо облака,
И потемнев, запенится река!
Прощай, прощай, сияние небес!
Прощай, прощай, краса природы, Волшебнаго шептанья полный лес, Златочешуйчатыя воды!
Веселый сон минутных летних нег!
Вот эхо в рощах обнаженных Секирою тревожит дровосек,
И скоро снегом убеленных Своих холмов и рощей зимний вид Свинцовый ток туманно отразит.
76
Плод годовых трудов сбираетъ: Сметав в стога скошенный злак долин, С серпом он в поле поспешает, Гуляет серпъ; на сжатых бороздах,
Снопы стоят в копнах блестящих, Иль тянутся вдоль жнивы на возах Под тяжкой ношею скрыпящих,
И хлебных скирд, золотоверхий град Подъемлется кругом крестьянских хат.
Дни сельскаго святаго торжества!
Овины весело дымятся,
И цеп стучит, и с шумом жернова Ожившей мельницы крутятся.
Иди зима! на строги дни себе Припас оратай много блага;
Отрадное тепло в его избе,
С семьей своей вкусит он без забот Своих трудов благословенный плод.
А ты, когда вступаешь в осень дней, Оратай жизненнаго поля,
И пред тобой во благостыне всей Является земная доля;
Когда тебе житейския бразды,
Твой дольний подвиг награждая, Готовятся подать свои плоды,
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты.
Ты так же ли, как земле дел богатъ?
Как он, и ты с надеждой сеялъ; Как он, и ты о дальнем дне наград Сны позлащенные лелеял.
77
Любуйся же, гордись возставшим им!
Считай свои приобретенья….
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским, Тобой скопленныя презренья, Язвительный, неотразимый стыд Души твоей, обманов и обид.
Твой день взошел, и для тебя ясна Вся дерзость юных легковерий;
Изведана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий. Алкаемых неопытным тобой,
Сердечных нет вкусив отраву,
Ты, может быть, любовью мировой Пылая, звал и ведал славу?
О для тебя уже призраков нет,
Их разогнал неодолимый свет!
Кругом себя взор отрезвелый ты С недоумением обводишь;
Где прежний миръ? Где мир твоей мечты?
Где он! ты ищешь, не находишь!
Ты некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель, Блистательных туманов царь — и вдруг Безплодных дебрей созерцатель!
Один с тоской, которой смертный стон Едва твоей гордыней задушон.
Но если бы негодованья крик,
Но если-б вопль тоски великой Из глубины сердечныя возник,
Вполне торжественной и дикой;
Костями бы среди своих забав Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец зарыдав,
Игрушку-б выронил, и радость
78
И заживо-б в нем умер человек.
Зови-ж теперь на праздник честный мир, Спеши, хозяин тароватый,
Проси, сажай гостей своих за пир Затейливый, замысловатый!
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен Блистает он! Но вкус один во всех И как могила людям страшенъ;
Садись один и тризну соверши По радостям земным твоей души.
Какое-же потом в груди твоей Ни водворится озаренье;
Чем дум и чувств не разрешится в ней Последнее вихревращенье;
Пусть в торжестве насмешливом своем Ум, безполезный сердца трепет Угомонит, и поздних жалоб в нем Удушишь недостойный лепет,
И примешь в грудь, как лучший жизни клад, Ты дар его, мертвящий душу хлад.
Иль отряхнув видения земли
Порывом скорби животворной,
Вдруг умиленной, вдруг покорной, Возмездий край благовестящим снам, Доверясь чувствам обновленным,
И бытия мятежным голосам,
Всесильным гласом, примиренным, Внимающий в весельи и тиши,
Лучам небес раскрывшейся души,
79
Пред Промыслом оправданным, ты ниц Падешь с признательным смиреньем, С надеждою, не видящей границ,
И утоленным разуменьемъ;
Знай, внутренней своей во веки ты Не передашь земному звуку;
И темных чад житейской суеты Не посвятишь в свою науку;
Знай, дольная, иль горняя она 140 Нам на земле не для земли дана.
Вот буйственно несется ураган,
И лес подъемлет говор шумной И пенится, и ходит океанъ
И берег бьет волной безумной:
Так иногда толпы ленивый ум Из усыпления выводит Глас, дикий глас, вещатель общих дум,
И страстный отзыв в ней находит,
Но высшаго понятия глагол 150 Дол носится, не отзываясь дол.
Пускай, приняв неправильный полет,
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонный мрак падетъ;
Пусть загорится в них другая.
Не явствует земле ущерб одной;
Не поражает ухо мира Далекаго ея паденья вой;
Как в безпредельности эфира,
Ея сестры новорожденный свет 160 И небесам восторженный привет.
В широких лысинах безсилья,
И радостно блиставшия поля Златыми класами обилья
80
Со смертью жизнь, богатство с нищетой, Все образы годины бывшей Сравняются под снежной пеленой, Однообразно их покрывшей,
Перед тобой таков отныне светъ; Познай, тебе грядущей жатвы нет.
<Не позднее начала июня 1837>
213.1. Осень («И вот Сентябрь! Замедли свой восход…»)
Печатается по: Сумерки. С. 67—83; с исправлениями: в ст. 34 поспешает —► поспешает. — ст. 115 край —► край, — ст. 126 звкуу —► звуку — ст. 137 глас —► глас,
В цензурной тетради (Л. 26—33 об.) текст записан без нумерации строф и с разночтениями:
30 Недвижный ток туманно отразить.
1Ь Знай, внутренней твоей, во веки, ты
126 Не передашь живому звуку
В ст. 136 ошибка переписчика: «Из умиления выводить» — поправлена Боратынским: «Из усыпления выводитъ» (Л. 32 об.). В ст. 1 и И «сентябрь» со строчной буквы, в ст. 10 иное написание: «безъзвучны», в ст. 18 «ея» рукой переписчика исправлено из «его», в ст. 33 иное написание «Сметавъ», в ст. 34 иное написание окончания (а следовательно, иная грамматическая форма) «в поле», в ст. 59 «ея» вместо «ее», в ст. 64 «позлащенные», в ст. 91 «миръ» вместо «миръ», в ст. 114 иное написание: «чор- ной» вместо «черной», в ст. 121 и 133 «промысломъ» и «океанъ» со строчной буквы.
Автограф неизвестен.
Копия Н. А. Боратынской, соответствующая тексту «Сумерек»: ПД. Ф. 33. Оп. 1. № 42. Л. 94 об.—98 — с пропуском строфы VI (ст. 51—60) и с разночтениями в ст. 80 («заглушонъ» вместо «задушонъ»), ст. 84 («торжественной» вместо «торжественный») и ст. 116 («чувствамъ» вместо «чувствомъ»).
Датируется по времени первого представления сборника в Московский цензурный комитет. Незначительные изменения, вошедшие в «Сумерки», были внесены в период между возвращением рукописи из первоначальной цензуры и повторным представлением сборника в Московский цензурный комитет (т. е. не ранее середины января и не позднее 6 марта 1842 г.).
213.2. Осень («И вот Сентябрь! Замедля свой восход…») Ранняя редакция
Печатается по тексту первой публикации: Современник. 1837. Т. V. № 1 (ценз, билет 15 июня 1837 — Летопись. С. 340; вышел 19 июня — Литературные прибав-
6 — 5341
81
лсния к Русскому инвалиду. 1837. № 25. 19 июня. С. 245). С. 279—286 (подпись: Е. Баратынский).
Печатается с исправлениями: ст. 23 лес —> ./гбс,
Автограф неизвестен.
Датируется по первой публикации. Дата цензурного разрешения V тому «Современника» неизвестна, поскольку на оборот титула ошибочно перенесено цензурное разрешение предыдущему, IV тому: 11 ноября 1836 г. Цензорский билет V тому выдан 15 июня 1837 г. — ср. в письме Вяземского П. В. Нащокину 24 мая 1837 г.: «1-я книжка „Современника44 подходит к концу» (Пушкин в прижизненной критике.
[Вып. 4]. 1834—1837. СПб., 2008. С. 524).
Определить начало работы над стихотворением затруднительно: известно, что она заняла не один месяц (ср. в письме Боратынского Вяземскому: «Известие о смерти Пушкина застало меня на последних строфах этого стихотворения. <...> Брошенную на бумагу, но далеко на написанную, я надолго оставил мою элегию» — Л стопись. С. 337); ранний вариант поэт прочел в начале февраля 1837 г. на свадебном обеде у Н. Ф. Павлова (ср. сообщение E. М. Хомяковой в письме Н. М. Языкову от 9 февраля 1837 г.: «Баратынский написал, говорят, стихи
