7 [6-й пагинации]). Это сообщение

18 Отмечено Н. Н. Мазур. Ср. «И мой бокалъ» — «Зашипел ты мой бокалъ», «Уста мои : Ни звезд Ли» — «…о друг Ян! : …сны мои». О рифмопаре «Аи : мои» см. подробнее: Бодрова 2010. С. 100—101.

19 См. исследовательские описания композиционных принципов Изд. 1833: «Стихотворения шли <...> как части, главки лирической автобиографии поэта. Рядом стоящие стихотворения часто контрастировали по теме и настроению» (Изд. 1936. Т. I. С. 333); «…в первой части нового издания, содержавшей лирические произведения, был избран иной принцип <...>. Это принцип относительности истин в зависимости от душевного состояния автора: чередование стихотворений, выражающих разные душевные состояния и различно (часто диаметрально противоположно) интерпретирующих одно и то же» (Песков 2002. Т. 1. С. 38).

439

о распространении текста в песенном или куплетном качестве подтверждается и его записью в альбоме под названием «Российский скорописный песенник или разные стихотворения и романсы, писанные Михаилом Зуевым» (ПД. Ф. 244.

Оп. 8. № 65. Л. 7). Таким образом, можно предполагать, что Боратынский, перекомпоновывая сборник после первой цензурной неудачи, предпочел снять это «легкое» и песенно-популярное стихотворение как не соответствующее общей тональности книги.

В соответствии с этим авторским решением — не печатать «Мою звезду я знаю, знаю…» среди текстов «Сумерек» — помещаем стихотворение в разделе поздних текстов, не вошедших в сборник.

Однако к изъятию стихотворения «Мою звезду я знаю, знаю…» перестройка структуры сборника, очевидно, не сводилась.

Неоднократно отмечались отличия в расположении текстов, завершавших книгу стихов. Последнее стихотворение «Сумерек» — программная «Рифма», в то время как на последнем листе цензурной тетради, уже после «Рифмы», через пробельную страницу, записаны стихотворения «Благословен святое возвестивший…» и «Всегда и в пурпуре и злате…».

Наличие пробельной страницы перед этими двумя текстами (все предшествующие стихотворения записаны без пропуска листов) заставляет предполагать иное время их записи по отношению к основному корпусу сборника. По мнению составителей Справочного тома, эти тексты, «возможно, <...> были переписаны после составления всей рукописи (но до сдачи ее в цензуру)» (Справочный том. С. 281, курсив мой. — А. Б). С этим предположением трудно согласиться, если вспомнить о придирчивости цензора Флерова к таким словам, как «святой» и «благодатный»20. Вряд ли можно думать, что уже первая строка «Благословен святое возвестивший…» не вызвала бы его претензий — но никаких цензорских помет в этом стихотворении нет. Помимо того, вопросы цензора могла вызвать и сама пробельная страница перед двумя последними текстами.

Другое место в цензурной тетради, ставящее перед исследователями целый ряд вопросов относительно хронологии заполнения рукописи, — это запись четырех финальных строк стихотворения «Ахиллъ» на л. 20 (см. примеч. к № 205), перед которым из тетради вырезано два листа (обозначим их условно л. 19а и л. 196). Очевидно, что только последние строки «Ахилла» не могли быть впи

20 От придирчивости Флерова пострадал не только поэтический сборник Боратынского — ср. сходные эпизоды из цензурной истории «Москвитянина» (Бодрова 2010а. С. 351—352, 354—358).

440

саны в подготавливаемую для цензурного просмотра тетрадь. Несомненно, на предыдущем, теперь вырезанном, листе (л. 19б об.) — располагались первые 11 строк стихотворения, о чем свидетельствует чернильный отпечаток наверху л. 20 — след указания на место первой публикации стихотворения, аналогичного тем, которые сопровождают записи ряда других текстов (см. ниже).

На л. 19 об., расположенном перед вырезанными листами, также просматриваются следы чернил, которые, судя по их положению на странице, могли отпечататься только с последующего вырезанного листа. Исходя из этого, можно предполагать, что хотя бы один из вырезанных листов изначально был заполнен с двух сторон, но скорее всего тексты были записаны на обоих вырезанных листах (Л. 19а, 196), ведь пробельных страниц в рукописи не делалось. Мы можем уверенно утверждать, что на одной из вырезанных страниц (19б об.) располагалась запись начала «Ахилла», а вот какие тексты (три, два или один) могли быть вписаны на других изъятых страницах (19а, 19а об., 19б) — определить едва ли возможно.

Два утраченных листа между л. 19 об. и л. 20 — не единственные вырезанные из тетради. Судя по корешкам, из цензурной рукописи всего было вырезано 6 листов: два между л. 19 ил. 20, один между л. 20 и л. 21, два между л. 23 и л. 24 и один между л. 34 ил. 35. Часть листов была изъята до окончательного заполнения тетради. Два листа, находившиеся между л. 23 и 24, были, очевидно, устранены до того, как там окончательно был записан текст «Что за звуки? мимоходом…»: запись на л. 24 прямо продолжает текст стихотворения, находящийся на предыдущем листе (Л. 23 об.). Точно так же дело обстоит с утраченным листом, помещавшимся между л. 34 об. ил. 35, где вписан, без каких-либо разрывов, текст «Рифмы». Сложнее определить судьбу вырезанного листа между л. 20 об. и л. 21 — нельзя исключать, что и на нем могли располагаться записи стихотворений (одного или двух), которые затем были изъяты из цензурной тетради. Но не менее вероятно, что этот лист был вырезан из-за помарки или ошибки, до появления на л. 21 записи «Еще как Патриарх не древен я…». По крайней мере, судя по отпечатку чернил вверху л. 20 об., который, несомненно, представляет собой след пометы Боратынского над «Еще как Патриарх не древен я…» на л. 21, вырезанный лист уже отсутствовал в тетради в момент появления этой записи.

Но когда и с какой целью могли быть сделаны пояснительные пометы Боратынского о месте первых публикаций? Считается, что указания поэта, помещенные при стихотворениях «Бокалъ» (Л. 17 об.), «Были бури, непогоды…» (Л. 18), «Еще, как Патриарх не древен я…» (Л. 21), «Толпе тревожный день приветен, но страшна…» (Л. 21 об.), «Рифма» (Л. 34), были сделаны в ответ на замечания цензора (см., например, Справочный том. С. 281),

441

в защиту чтений, уже пропущенных прежде цензурой. Если согласиться с этой мотивировкой, то остается неясным, почему Боратынский не поместил этих указаний при других текстах, которые также публиковались не впервые и тоже вызвали претензии Флерова («Последний Поэтъ», «Недоносокъ», «Тщетно, меж бурною жизнью и хладною смертью, философ…»). Логично предполагать, что, полемизируя с замечаниями цензора, автор должен был привести все аргументы в свою пользу, а не ссылаться только на часть публикаций. Исходя из этого, можно думать, что уточняющие пометы были сделаны перед отправкой рукописи в цензуру, чтобы упредить возможные претензии к отдельным, наиболее уязвимым из опубликованных прежде текстов.

Косвенный аргумент в пользу этой гипотезы можно видеть в характере отметок рядом с уцелевшими строками «Ахилла» на л. 20. Отпечаток чернил вверху страницы свидетельствует в пользу существования записи о первой публикации стихотворения на предшествующем, вырезанном листе. В то же время сохранившиеся строки «Ахилла» отчеркнуты только двумя карандашными чертами и отмечены знаком вопроса, а не помечены красно-коричневыми чернилами цензора, замечания которого, по всей вероятности, должен был вызывать хотя бы заключительный стих «На живую виру сталъ». Конечно, нельзя исключать, что эти карандашные отчеркивания — позднейшего происхождения, однако следует отметить, что все прочие карандашные пометки (не считая архивной нумерации листов) в цензурной тетради явно принадлежат цензору, сначала отмечавшему грифелем сомнительные места. Более того, отчеркивая целиком стихотворение «Были бури, непогоды…», Флеров поставил на полях такие же карандашные знаки вопроса (Л. 18, 18 об.), как и рядом с четырьмя последними строками «Ахилла», а затем обвел их чернилами.

Но почему же тогда сомнительные строки «Ахилла» в свою очередь (как следовало бы ожидать) не были отмечены чернилами цензора поверх карандаша? Единственное, что можно предположить в данном случае, — что предыдущий лист с началом стихотворения был вырезан самим автором до подачи рукописи в цензуру, и знак вопроса на полях выражает не цензурную претензию к тексту, а недоумение Флерова, увидевшего отрывочную запись, конец без начала. Если это предположение верно, то тогда отпечаток чернил на л. 20 и наличие пояснительной записи на вырезанном листе с началом «Ахилла» — еще одно подтверждение тому, что записи о первых публикациях делались не после возвращения рукописи от Флерова, а перед посылкой тетради в цензурный комитет. Однако других, более надежных подтверждений предложенной реконструкции в нашем распоряжении нет, и утверждать, что дело обстояло именно таким образом, было бы неосторожно.

442

Между тем наличие трех вырезанных листов позволяет предполагать, что в своем первоначальном составе цензурная тетрадь насчитывала еще несколько текстов: минимум один (тот, что был записан на обороте листа с первыми строками «Ахилла») и максимум пять (если все три вырезанных листа были заполнены короткими текстами). Высказывать предположения о количестве и составе этих текстов нам дают основания только записи стихотворений, которые были внесены в цензурную тетрадь после того, как сложился ее первоначальный корпус. Это, с одной стороны, записи «Благословен святое возвестивший…» и «Всегда и в пурпуре и злате…», сделанные на последнем листе цензурной тетради, судя по почерку, ненамного позже основного массива записей, а с другой стороны — значительно более поздние записи Н. Л. Боратынской, чьей рукой внесен полный текст «Ахилла» (на л. 10 об.) и две редакций стихотворения, традиционно публикуемого под заглавием <Коттерии> («Братайтеся, к взаимной обороне…» и «Братайтеся, к заботливой защите…» —. № 221.1 и 221.2). Кажется, есть основания предполагать, что все эти записи были сделаны с целью сохранить в тетради тексты, которые предназначались для сборника, но которые — по причинам творческого или цензурного характера — не вошли ни в «Сумерки» (как <Коттерии>), ни в основной массив записей цензурной тетради.

Об изначальном местоположении, порядке следования, а также причине изъятия названных текстов нельзя сказать ничего определенного. Вероятно, эти три текста примыкали к записи «Ахилла» и располагались на вырезанных лл. 19а, 19а об., 196. Причиной их изъятия могла быть автоцензура еще на этапе подготовки рукописи для первого представления в Московский цензурный комитет (см. выше о вероятном времени изъятия листа с началом «Ахилла»): опасения Боратынского могла вызвать судьба «Ахилла» (ср. помету о месте первой публикации стихотворения в оглавлении «Сумерек») и, с еще большей вероятностью, <Коттерии>. Если они были записаны на разных листах, то их устранение неизбежно влекло за собой изъятие текстов, которые располагались на смежных страницах.

С другой стороны, нельзя исключать, что помимо цензурных мотивов, Боратынский руководствовался композиционными соображениями — не случайно в «Сумерках» «Благословен святое возвестивший…» и «Всегда и в пурпуре и злате…» изменили свое положение в структуре сборника. В таком случае устранение листов в середине тетради могло быть произведено как до сдачи рукописи в первую цензуру, так и после возвращения тетради от цензора Флерова.

443

«Братайтеся, к взаимной обороне…»: история записи двух редакций

Отдельного пояснения заслуживает