сделать третье издание с разделениями. Я думаю, что издание, как замышлял его сам автор,

490

не будет без интереса для публики; это не помешает, в последствии, сделать его в другом виде. Приимущество разделений состоит в том, что их легче помнить чем хронологию, отъискивая пьесу. Для большаго удобства, я думал, отделы не обозначать особой серией страниц, а последовательными цыфрами, так что нашедши страницу в оглавлении, тотчас можно найти стихотворение.

В отделах же я намерен, сколько возможно придерживаться исторической последовательности. У меня сохранилось в памяти то что Батюшка говорил об этом распределении в Неаполе. Он почитал Лирическими не одни гимны и оды а все стихотворения проникнутыя в высшей степени восторгом и экзальтацией. Из своих сочинений, он причислял к нимъ: Финляндию, Последняго Поэта, Осень и друг. Эпиграммы все переписаны им самим в особой тетрадке, с надписью: Эпиграммы и так как в них более общаго нежели частнаго и личностей, то нет препятствий напечатать их под этим заглавием. К тому же личности без собственных имен. Есть особый отдел стихотворений в альбом. Антологическия стихотворения недлинныя но заключающия в себе нечто грациозное, а чаще всего глубокую мысль, как напр. «Взгляните свежестью младой» и также: «О мысль теби удел цветка!» и т. д. Мадона названа балладой. Послания и Поэмы сами собой определяются и обозначены в заглавиях. Хотя в каждом стихотворении Батюшки, если мне позволено выразить это мнение, заключается и лиризм, и элегия, и цвет мысли и чувства, однако Вы видите что в каждом из этих отделов есть довольно чувствительный оттенок, что есть гармония в этом распределении и что легко отъискать пьесу которую желаешь, когда вздумается раскрыть книгу и кое что прочитать; а кто захочет проследить исторический ход сочинений, как воображение внушало их автору в течении жизни, хотя Вы сами сознаетесь, что этого в точности определить невозможно, но Вами в этом отношении, сделано все что можно было сделать.

(Там же. Л. 3—4)

Уже в приведенных письмах Л. Е. Боратынского хорошо виден основной принцип, которым он будет руководствоваться в издании — прежде всего, ориентация на последнюю волю поэта, запечатленную в его рукописях, поправках в печатных изданиях, списках из фамильного архива. С этим связана и установка на воспроизведение семейного предания, особенно ярко проявившаяся в концепции биографической статьи и отборе эпистолярных текстов.

Несмотря на симпатию к Лонгинову и сочувственное отношение к его историко-литературному очерку о поэте65, Лев Боратынский предпочел поместить

63 Отзыв см. в письме Л. Е. Боратынского к Н. В. Путяте: РГАЛИ. Ф. 394. Оп. 1. № 93. Л. 9—11 об. (письмо от 26 февраля <1867 г.>).

491

в издании самолично составленную биографическую заметку — «Материалы для биографии Е. А. Баратынскаго» (Изд. 1869. С. 391—400), которую, в несколько иной редакции, почти в то же время напечатал и в «Портретной галерее русских деятелей» А. Мюнстера (Боратынский Л. Е. 1869. С. 70—73). Важной особенностью биографической статьи, составленной Л. Е. Боратынским, была, как показывает обращение к кругу доступных сыну поэта источников, ориентация прежде всего на семейное предание о поэте. «Материалы для биографии…», очевидно, должны были донести до публики тот образ Боратынского, который — прежде всего усилиями Настасьи Львовны — формировался и сохранялся в домашнем кругу.

Так, в своей биографии Лев Евгеньевич воспроизводит семейную легенду о первой публикации Боратынского, будто бы вызвавшей «тягостное впечатление» начинающего поэта:

Первыя стихотворения <...> начали появляться около 1819 года; они были напечатаны Дельвигом, без ведома его. <...> он испытал тягостное впечатление, как говорил в последствии, когда увидел свои стихотворения и имя свое в первый раз напечатанными.

(Изд. 1869. С. 393—394)

Напомним, что эти сведения восходят к пояснительной заметке в альбоме Н. Л. Боратынской, а также к ее статье в ответ на некролог Головина.

Прямые переклички с той же статьей Настасьи Львовны, а также с ее письмом графине де Фонтан обнаруживают и другие фрагменты очерка Льва Боратынского:

II convenait que Иа prose n’avait nui attrait pour lui et qu’il avait meme plus de facilite a exprimer ses idees en vers (статья в ответ Головину — Хетсо 1964. Р. 12).

[Он признавался, что проза не имеет для него привлекательности и что он даже с большей легкостью выражает свои мысли стихами].

<...> оп Га vu rejetter de son receuil des pie- ces qu’il trouvait mauvaises malgre le succes qu’elles avaient obtenu et il corrigeait celles qui avaient ete imprimees rien que pour satisfaire

Он мало писал прозою и охотнее выражал свои мысли стихами (издание Мюнстера — Боратынский Л. Е.

1869. С. 12).

Он с большею легкостью выражался стихами <...> (Изд. 1869. С. 397).

Некоторые упрекали его в частой переделке стихов уже напечатанных и имевших успехъ; <...> Поэт был чрезвычайно строг к самому

492

a son sentiment dartiste. <...> (письмо графине де Фонтан — ПД. Ф. 33. Оп. 1.

№108. Л. 9).

[Он исключал из своих сборников пьесы, которые он находил слабыми, вопреки успеху, который они имели, он исправлял те стихотворения, которые уже были напечатаны, единственно с целью удовлетворить свое чувство художника.]

Le malheur а voulu qu’il ait vu se disseminer autour de lui les litterateurs, ses contemporains et les jeunes litterateurs se sont eloignes de lui, plusieurs memes sans vouloir le connaitre, parce qu’on le peignait tellement arbitraire dans ses opinions <...> (письмо графине де Фонтан — ПД. Ф. 33. Оп. 1. № 108. Л. 9).

[Несчастьем ему было суждено видеть, как редеет круг литераторов-современников, а начинающие литераторы отдаляются от него, некоторые — даже не желая его знать, потому что он порой был довольно строг в своих мнениях.]

В одном из фрагментов биографической статьи Лев Евгеньевич даже цитировал довольно обширную выписку из бумаг Н. Л. Боратынской — «несколько строк <...>, чрезвычайно верно воспроизводящих характер поэта» (Изд. 1869. С. 396), однако их автором была вовсе не Настасья Львовна, а И. В. Киреевский, фрагмент некрологической статьи которого из «Библиотеки для воспитания» (Киреевский 18456. С. V—VI) вдова поэта переписала своей рукой.

Чрезмерное доверие к свидетельствам Настасьи Львовны сказалось также в ряде неверных датировок и указаний издания, восходящих к ее записям и пометам: так, поездка Боратынского в Петербург, в действительности состоявшаяся в феврале 1840 г., отнесена Львом Евгеньевичем к 1839 г.66, которым

себе: успех не удовлетворял его, ежели он чувствовал возможность чего либо усовершенствованнаго (Изд. 1869. С. 396—397).

Будучи строгим к самому себе, Баратынский также безпристрастно и нелицеприятно выражал свое мнение относительно всякаго рода литературных произведений. <...> он придерживался правила: не щадить ошибок, которыя, при указании их опытным литератором, могут быть столь полезны молодому начинающему писателю (Изд.

1869. С. 397).

66 «Зимою 1839 года, он ездил на несколько дней в Петербург. В письмах своих к жене поэт говорит о впечатлении, произведенном на него Петербургским обществомъ»

(Изд. 1869. С. 398).

493

датированы и все письма поэта из Петербурга (Изд. 1869. С. 422) — вслед за пометами в альбомах Н. Л. Боратынской67. О безоговорочной опоре на ее записи ярко свидетельствует просьба Л. Е. Боратынского в письме к Путяте (так и оставшаяся нереализованной) исправить датировку писем к Пушкину: «первое и второе письма к Пушкину, на первом из них Матушкиной рукой означенъ: 1825 год, а не 1826, как напечатано и я не думаю, чтобы Матушка, не имела точных сведений о годе в котором написаны эти письма» (РГАЛИ. Ф. 394. Оп. 1. № 93. Л. 26 об.—27; письмо от 23 августа 1868 г.)68.

Рассмотренные примеры заставляют критически отнестись и к другим сообщениям сына поэта и вывести «Материалы…» из числа источников, заслуживающих несомненного доверия. Сложный генезис биографической статьи Л. Е. Боратынского, опиравшегося как на установленные факты, так и — в равной степени — на семейные предания и собственные воспоминания, необходимо иметь в виду при оценке достоверности биографических свидетельств и при обращении к текстам Боратынского, известным только в передаче Льва Евгеньевича в названной статье (фрагмент «С неба чистая, золотистая…»69, экспромт «Принес ты мирные трофеи…»70).

При отборе текстов основного корпуса и их подготовке Л. Е. Боратынский руководствовался сходными установками. Как и в случае с биографическими сведениями, в отношении собственно текстов сын поэта зачастую ориентиро

67 См., например: ПД. Ф. 33. Оп. 1. № 38. Л. 29 (помета «De Petersbourg а Moscou, 1839»); № 40. Л. 13 (помета: «De Petersbourg а Moscou. 1839») и др.

68 Речь, очевидно, идет о помете над этими письмами в альбоме № 40, где над первым текстом эпистолярной подборки рукой Н. Л. Боратынской поставлена дата: «1823 года» (ПД.

Ф. 33. Оп. 1. № 40. Л. 8).

69 Со ссылкой на текст, процитированный Л. Е. Боратынским, четверостишие печатается в разделе «Dubia» собраний сочинений поэта, начиная с Изд. 1914—1913 (Т. I. С. 204); см. примеч. к № 241.

70 На основании свидетельства Льва Боратынского о том, что куплет «Принес ты мирные трофеи…» был экспромтом поэта, четверостишие ввел в раздел «Dubia» Гофман (Изд. 1914— 1913. Т. I. С. 208, 328—329; в комментариях редактор высказывал серьезные сомнения в принадлежности стихотворения Боратынскому), а затем Медведева и Купреянова (Изд. 1936. Т. I. С. 336; Т. II. С. 301; Изд. 1937. С. 317, 394). Впоследствии в специальном исследовании Медведева привела полный текст куплетов, напечатанный в «Московских ведомостях» (1836. № 11. 3 февр. С. 229—230) и «Московском наблюдателе» (1833. Ч. IV. Октябрь. Кн. 2. Прил. С. 3—4), атрибутировав его Боратынскому (Медведева 1968. Р. 119—120). На этом основании полный текст куплетов был напечатан Фризманом в основном корпусе текстов Боратынского (Изд. 1982. С. 337—338, 664—663). Однако недавно обнаруженный автограф Шевырева, содержащий запись полного текста куплетов (ОР РНБ. Ф. 342. № 778), дал основание М. И. Медовому утверждать единоличное авторство последнего (Медовой 2001. С. 116—120) и вовсе отвести авторство Боратынского.

494

вался на рукописи Настасьи Львовны, которые имели в его глазах статус первоисточника.

Особенно ярко это видно на материале эпистолярия Боратынского — прежде всего на письмах к жене из Петербурга, которые дошли до нас как в подлинниках (ПД. Ф. 33. Оп. 1. № 77. Л. 7—10 об., 15—16 об., 19— 22 об., 25—28 об., 31—36 об., 39—40), так и в альбомных копиях Настасьи Львовны. Сопоставление названных источников с текстами, напечатанными в Изд. 1869, показывает, что публикация основывалась, по всей видимости, на копиях в альбоме № 40, карандашные отчеркивания в котором соответствуют купюрам издания.

Так, например, в копии письма, датируемого 6 февраля 1840 г., вычеркнут рассказ о недовольстве публики повестью Соллогуба «Тарантас» (ПД. Ф. 33. Оп. 1. № 40. Л. 15—15 об.; текст вычеркнутого отрывка см.: Летопись. С. 359) — тот же фрагмент отсутствует в