предметов на душу: вместо страшного, она описываете страх, вместо отвратительного — отвращение. Такой сильный перевес одного элемента к крайнему ущербу другого заметил Гёте и противодействовал ему многими произведениями, в которых видно не только сочувствие наивной простоте древнего искусства, но и блистательное его воспроизведете, а Баратынский, более других преданный мысли, наконец вооружился против нее открыто:
Все мысль, да мысль! Художник бедный слова!
О жрец ее! тебе забвенья нет;
Все тут, да тут и человек и свет,
И смерть, и жизнь, и правда без покрова.
Резец, орган, кисть! счастлив, кто влеком
К ним чувственным, за грань их не ступая!
Есть хмель ему на празднике мирском!
Но пред тобой, как пред нагим мечом,
Мысль, острый луч! бледнеет жизнь земная. («Сумерки», стр. 63 и 64).
Всегдашний надзор мысли в развитии чувства, борьба их, в которой чувство, омраченное мыслию, теряет свою напряженность и свежесть, прекрасно выражена следующими, полными глубокого значения стихами:
Не даром ты металась и кипела,
Развитием спеша,
Свой подвиг ты свершила прежде тела,
Безумная душа. («Сумерки», стр. 49 и 50).
Вот где корень болезни: в спешном развитии души, в задержке или остановке развития телесного. Жорж Занд (в романе «Жак») называет такое гибельное состояние человека столкновением юности чувств с умственной старостью. Лермонтов отпел несчастных похоронной Думой. Как же выйдти из ужасной коллизии? Уравновешиванием сил, полученных свыше. Новые забыли необходимое условие счастия: mens sana in corpore sano. Довольно уже было гонений на тело, презрения к земному: пора земле занять принадлежащее ей место в жизни, как давно занимает она почетное место в солнечной системе.
567
Тело, как хранилище чувства, и ум, как источник мысли, враждуя между собою, полагают вражду между наукой, стремящейся к мысли, и поэзией, стремящейся к чувству. Поэзия (так рассуждает Баратынский) есть очарование; она любит тайну, и сама является облеченной в волшебное покрывало. Чем меньше, следовательно, изведал человек, тем восприимчивей его душа, тем больше верит он чудесным силам природы, тем скорее засыпает под напевы чувства и сказки фантазии. Первые поэты отважною мыслью пускались в моря, где не гулял еще корабль, населяли предполагаемые острова, садились под тень девственного леса, к которому не подходил человек. Им нравился полусвет с мелькающими в нем смутными образами смутных существ. Но
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны. («Сумерки», стр. 15)
Аполлон на-веки отпряг пламенных коней своих; розоперстая Аврора уже не выведет на восток сияющего утра; рыдая, ушли Дриады из очарованных лесов, и боги оставили Олимп, на котором пасутся теперь козы. Мир покорился человеку, прежнему поклоннику мира, поэзия отлетела. Что делать последнему поэту?
Стопы свои он в мыслях направляет В немую глушь, в безлюдный край; но свет Ужь праздного вертепа не являет,
И на земле уединенья нет. («Сумерки», стр. 18).
Понятие о вражде поэзии с наукой последовательно вытекает из понятия поэта о жизни не развивающейся, а волнующейся. Но поэзия, как и все в мире, развивается, не умирая. Можем видеть, что прежняя поэзия отлична от новой, потому-что не могла, при новой жизни, сохранить старую форму, остаться на старом месте; но не заключим отсюда, что поэзии нет никакой. Исчез или ослаблен вид, как исчезнут, может-быть, многие ее виды; сохраняется род, воплощаясь в те или другие формы. Не место здесь показывать различие между разными проявлениями поэзии; скажем только, что опасения Баратынского решительно напрасны. Чего он боится? Открытий, опытов, короче: науки, переводящей неизвестное в известное? Если согласимся даже — неизвестность, один из элементов первобытной поэзии, принять за существенное и потому всегдашнее основание всех поэтических произведений, то и в этом случае мнете Баратынского ошибочно.
Во -первых, каждая истина, открытая наукой, гораздо-способнее возбудить творческая силы, фантазию и чувство, чем все ребяческие сны, все выдумки неведения. Известное, представленное умом, выше неизвестного, представ
568
ляемого воображением. Для греческих философов, солнце было величиною с Пелопонез. Что же это солнце значит пред землею, которая в тысячи раз более Пелопонеса, пред истинным солнцем, которое в мильйоны раз больше земли, пред теми еще невиденными светилами, которых свет, пробегающий в секунду триста тысяч верст, не дошел еще до нас от сотворения мира? Что все чудовища мифологического мира: Сцилла и Харибда, Цербер и гарпии, сфинкс и циклопы пред миром допотопных животных, открытых Кювье, пред миром инфузорий, открытых Эренбергомъ?.. Пиры и колесницы богов — для нас самые обыкновенные вещи; советы Минервы не удивили бы теперь мальчика. Если от физического перейдем к нравственному, то увидим, что и здесь новый человек имеет справедливое право гордиться. С-тех-пор, как женщина ходит без покрывала и живет без страха под одной кровлей с мужчиною, — целый мир особенных, прекрасных чувств, закрытый гордостью и силой, предстал душе нашей. Мы выучились отказываться от приобретенной и временем укрепленной власти; живя собственною жизнию, умеем переживать отжитое веками. В постепенном развитии, показали мы такие свойства человеческой натуры, которые осуждены недальновидностию, потому-что она осуждает все, чего не видывала прежде, принимая разнообразие за искажение. А мир общественный с его стремлениями к лучшему, совершеннейшему?… Я только исчисляю некоторые преимущества, не имея надобности исчислять все преимущества и входить в подробное объяснение каждого.
Во-вторых, всякое знание, завоевывая часть вселенной, раздвигает мир, задает новую работу мысли, показывает необходимость нового знания. Следовательно, неизвестное всегда остается, хотя иногда не в прежнем виде представляется. Ограниченность, невежество думают в своем знании видеть знание всех и всего, но Сократ сказал: я толъко-то знаю, что я ничего не знаю. Новый философ, менее-скромный и столь же справедливый, может сказать: «я знаю, что мне и будущим векам остается нескончаемое знание, ибо развитие мысли беспредельно». Где же та исчерпаемость, при которой погибает поэзия?
Здесь оканчиваем статью свою. Мы старались определить характер мысли, которой служила поэзия Баратынского, — ее философское развитие и приложения, оставляя в стороне вопрос о поэтическом представлении этой мысли. Предметом нашим был Баратынский, как мыслитель: пускай другие рассмотрят Баратынского, как поэта или не-поэта. Может-быть, в последнем отношении, он станет ниже многих предшественников и современников, но в первом он стоит высоко. Такой искренней, верной и вместе страдальческой преданности одной идее не было ни у Пушкина, многостороннего и вселюбящего, ни у Дель
569
вига, страстного жреца изящных искусств: только Лермонтов блистательно показал, как можно жить для одной еще более возвышенной идеи, соединяя в себе мыслителя и поэта. Говорю только, потому-что, кроме этих двух писателей (да еще Жуковского, в прежнее время), так много занятых своею мыслию, все прочие были заняты всем или ничем. Не думайте, чтоб поэт набросил на себя печаль и вздумал прославиться оригинальностью: нет, «его грусти не рассеевал веселый шум пиров; он тщетно хотел жить вне себя» (ч. I, стр. 25). Он же, в другом месте, говорить:
Тяжелой насыпью легла. (Ч. /, стр. 120).
В этих словах — полная исповедь его души, весь он.
Как любопытно было бы узнать не формулярный список поэта, заслуживающего истинное уважение и соучастие, а подробности его общественной и семейной жизни! Она явилась бы свету или спасительным уроком, или важной психологической задачей.
Из круга ведомых тебе явлений перешедший к истинам, известным гробу — спокойно тлей, поэт! Что бы ни ожидало тебя за гробом — Творца оправдает твоя могила: удел твой было волнение — ты волновался…
Мы все можем страдать и волноваться, испытывая на себе суд Божий. Немногие встанут чистыми, как Иов; но в каждом из нас оправдается Бог!
СПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ
Алмазов 1854 — [Алмазов Б. Н.] Современник. 1854 года, №№ X и XI // Москвитянин. 1854. № 23. Отд. IV. С. 113—125 (подпись: Б. А.).
Анненков 1855—1857 — Пушкин А. С. Сочинения. С приложением материалов для его биографии, портрета, снимков с его почерка и с его рисунков, и проч. / Издание П. В. Анненкова. Т. 1—7. СПб., 1855—1857.
Балакин 2007 — Балакин А. Ю. Списки сатиры А. Ф. Воейкова «Дом сумасшедших» в Рукописном отделе Пушкинского Дома / / Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003—2004 годы. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. С. 189—208.
БАН — Библиотека Российской Академии наук.
Баратынские 1993 — Баратынские (I. Генерал Абрам Баратынский; II. Воспоминания Н. В. Путяты о Е. А. Баратынском; III. Письмо из Марселя; IV. «Ду- шинька моя Попинька»; V. Chere Sophie. VI. Каймары. Мемориальная записка К. Н. Алексеевой) / Публ. Е. Э. Ляминой, E. Е. Пастернак, А. М. Пескова // Лица. Биографический альманах. [Вып.] 2 / Ред.-сост. А. А. Ильин — Томич. М., СПб.: Феникс: Atheneum, 1993. С. 206—268.
Белинский 1845 — [Белинский В. Г.] Русская литература в 1844 году // Отечественные записки. 1845. Т. 38. № 1. Отд. V. С. 1—42.
Белинский 1953—1959 — Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. / Ред. коллегия: Н. Ф. Бельчиков (гл. ред.) и др. М.: Изд-во Академии наук
СССР, 1953—1959.
Благой 1923а — Благой Д. Д. Тургенев — редактор Тютчева // Тургенев и его время. Первый сборник / Под ред. Н. Л. Бродского. М.; Пг.: ГИЗ, 1923. С. 142—163.
Благой 19236 — Благой Д. Д. Тургенев — редактор Фета / / Печать и революция. 1923. Кн. 3. С. 45—64.
Блинчевская 1964 — Блинчевская М. Я. Стихотворения Баратынского / / Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем
571
И. С. Тургенева / Редколлегия: М. П. Алексеев (глав, ред) и др. Вып. 1. М.; Л.: Наука, Ленигр. отд-ние, 1964. С. 239.
Боград 1985 — Боград В. Э. Журнал «Отечественные записки», 1839—1845: Указатель содержания. М.: Книга, 1985.
Бодрова 2010 — Бодрова А. С. Поздняя лирика Е. А. Боратынского: источниковедческий и текстологический аспекты: Дисс. … канд. филол. наук. М.: РГГУ, 2010.
Бодрова 2010а — Бодрова А. С. О журнальных замыслах, чуткой цензуре и повседневном быте московских цензоров: из истории раннего «Москвитянина» // Пермяковский сборник / Ред.-сост. Н. Мазур. Ч. 2. М.: Новое издательство, 2010. С. 350—371 (Новые материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 7. Ч. 2).
Бодрова, Велижев 2009 — Бодрова А. С., Велижев М. Б. И. С. Тургенев — издатель Баратынского, или Русские второстепенные поэты в 1854 году // Тыняновский сборник. Вып. 13. XII—XIII—XIV Тыняновские чтения. Исследования. Материалы. М.: Водолей, 2009. С. 119—147.
Боратынский 2002 — Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1: Стихотворения 1818—1822 годов / Ред. А. Р. Зарецкий, А. М. Песков, И. А. Пильщиков. М.: Языки славянской культуры, 2002; Т. 2. Ч. 1: Стихотворения 1823—1834 годов / Ред. О. В. Голубева, А. Р. Зарецкий, А. М. Песков. М.: Языки славянской культуры, 2002.
Боратынский Л. Е. 1869 — Боратынский Л. Е. Баратынский, Евгений Абрамович / / Портретная галерея русских деятелей / Изд. А. Мюнстера.
