лира ей моя;

Но что мне в этом?

Быть королём желал бы я,

А не поэтом.

1824

82. ЭПИГРАММА

Свои стишки Тощёв-пиит

Покроем Пушкина кроит,

Но славы громкой не получит,

И я котёнка вижу в нём,

Который, право, не путём

На голос лебедя мяучит.

1824?

83

Как много ты в немного дней

Прожить, прочувствовать успела!

В мятежном пламени страстей

Как страшно ты перегорела!

Раба томительной мечты!

В тоске душевной пустоты,

Чего ещё душою хочешь?

Как Магдалина, плачешь ты,

И, как русалка, ты хохочешь!

Конец 1824 – начало 1825

84

Очарованье красоты

В тебе не страшно нам:

Не будишь нас, как солнце, ты

К мятежным суетам;

От дольней жизни, как луна,

Манишь за край земной,

И при тебе душа полна

Священной тишиной.

1824 или 1825

85

Когда взойдёт денница золотая,

Горит эфир,

И ото сна встает, благоухая,

Цветущий мир,

И славит всё существованья сладость, —

С душой твоей

Что в пору ту, скажи: живая радость,

Тоска ли в ней?

Когда на дев цветущих и приветных,

Перед тобой

Мелькающих в одеждах разноцветных,

Глядишь порой,

Глядишь и пьёшь их томных взоров сладость, —

С душой твоей

Что в пору ту, скажи: живая радость,

Тоска ли в ней?

Страдаю я! Из-за дубравы дальней

Взойдёт заря,

Мир озарит, души моей печальной

Не озаря.

Будь новый день любимцу счастья в сладость!

Душе моей

Противен он! Что прежде было в радость,

То в муку ей.

Что красоты, почти всегда лукавой,

Мне долгий взор?

Обманчив он! Знаком с его отравой

Я с давних пор.

Обманчив он! Его живая сладость

Душе моей

Страшна теперь! Что прежде было в радость,

То в муку ей.

1824 или 1825

86

Идиллик новый на искус

Представлен был пред Аполлона,

«Как пишет он? – спросил у муз

Бог беспристрастный Геликона. —

Никак, негодный он поэт?»

– «Нельзя сказать». – «С талантом?» – «Нет:

Ошибок важных, правда, мало,

Да пишет он довольно вяло».

– «Я понял вас – в суде моём

Не озабочусь я нисколько;

Вперед ни слова мне о нём.

Из списков выключить – и только».

1824 или 1825

87

Рука с рукой Веселье, Горе

Пошли дорогой бытия;

Но что? Поссорилися вскоре

Во всём несходные друзья!

Лишь перекрёсток улучили,

Друг другу молвили: «Прости!»,

Недолго розно побродили,

Чрез день сошлись – в конце пути!

{1825}

88. ЗАПРОС М<УХАНО>ВУ

Что скажет другу своему

Любовник пламенный Авроры?

Сияли ль счастием ему

Её застенчивые взоры?

Любви заботою полна,

Огнём очей, ланит пыланьем

И персей томных волнованьем

Была ль прямой зарёй она

Иль только северным сияньем?

{1825}

89

В дорогу жизни снаряжая

Своих сынов, безумцев нас,

Снов золотых судьба благая

Даёт известный нам запас:

Нас быстро годы почтовые

С корчмы довозят до корчмы,

И снами теми путевые

Прогоны жизни платим мы.

{1825}

90

В борьбе с тяжелою судьбой

Я только пел мои печали:

Стихи холодные дышали

Души холодною тоской.

Когда б тогда вы мне предстали,

Быть может, грустный мой удел

Вы облегчили б. Нет! едва ли!

Но я бы пламеннее пел.

{1825}

91

Она придёт! К её устам

Прижмусь устами я моими;

Приют укромный будет нам

Под сими вязами густыми!

Волненьем страстным я томим,

Но близ любезной укротим

Желаний пылких нетерпенье:

Мы ими счастию вредим

И сокращаем наслажденье.

{1825}

92

Взгляни на лик холодный сей,

Взгляни: в нём жизни нет;

Но как на нём былых страстей

Ещё заметен след!

Так ярый ток, оледенев,

Над бездною висит,

Утратив прежний грозный рев,

Храня движенья вид.

Январь? 1825

93. К Д<ЕЛЬВИГУ> НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ЕГО ЖЕНИТЬБЫ

Ты распрощался с братством шумным

Бесстыдных, бешеных, но добрых шалунов,

С бесчинством дружеским весёлых их пиров

И с нашим счастьем вольнодумным

Благовоспитанный, степенный Гименей

Пристойно заменил проказника Амура,

И ветреных подруг, и ветреных друзей,

И сластолюбца Эпикура.

Теперь для двух коварных глаз

Воздержным будешь ты, смешным и постоянным;

Спасайся, милый!.. Но подчас

Не позавидуй окаянным!

31 октября 1825

94. Д. ДАВЫДОВУ

Пока с восторгом я умею

Внимать рассказу славных дел,

Любовью к чести пламенею

И к песням муз не охладел,

Покуда русский я душою,

Забуду ль о счастливом дне,

Когда приятельской рукою

Пожал Давыдов руку мне!

О ты, который в пыл сражений

Полки лихие бурно мчал

И гласом бранных песнопений

Сердца бесстрашных волновал!

Так, так! покуда сердце живо

И трепетать ему не лень,

В воспоминанье горделиво

Хранить я буду оный день!

Клянусь, Давыдов благородный,

Я в том отчизною свободной,

Твоею лирой боевой

И в славный год войны народной

В народе славной бородой!

Ноябрь 1825

95. К АННЕТЕ

Когда Климена подарила

На память это мне кольцо,

Её умильное лицо,

Её улыбка говорила:

«Оно твоё; когда-нибудь

Сама и вся твоей я буду;

Лишь ты меня не позабудь,

А я тебя не позабуду!»

И через день я был забыт.

Теперь кольцо её, Аннета,

Твой вечный друг тебе дарит.

Увы, недобрая примета

Тебя, быть может, поразит!

Но неспособен я к измене, —

Носи его и не тужи,

А в оправдание Климене

Её обеты мне сдержи!

1825

96

Поверь, мой милый! твой поэт

Тебе соперник не опасный!

Он на закате юных лет,

На утренней заре ты юности прекрасной.

Живого чувства полный взгляд,

Уста цветущие, румяные ланиты

Влюблённых песенок сильнее говорят

С душой догадливой Хариты.

Когда с тобой наедине

Порой красавица стихи мои похвалит,

Тебя напрасно опечалит

Её внимание ко мне:

Она торопит пробужденье

Младого сердца твоего

И вынуждает у него

Свидетельство любви, ревнивое мученье.

Что доброго в моей судьбе

И что я приобрел, красавиц воспевая?

Одно: моим стихом Харита молодая,

Быть может, выразит любовь свою к тебе!

Счастливый баловень Киприды!

Знай сердце женское, о! знай его верней

И за притворные обиды

Лишь плату требовать умей!

А мне, мне предоставь таить огонь бесплодный,

Рождённый иногда воззреньем красоты,

Умом оспоривать сердечные мечты

И чувство прикрывать улыбкою холодной.

1825

97. ЭПИГРАММА

«Что ни болтай, а я великий муж!

Был воином, носил недаром шпагу;

Как секретарь, судебную бумагу

Вам начерню, перебелю; к тому ж,

Я знаю свет, – держусь Христа и беса,

С ханжой ханжа, с повесою повеса;

В одном лице могу все лица я

Представить вам!» – «Хотя под старость века,

Фаддей, мой друг, Фаддей, душа моя,

Представь лицо честного человека».

{1826}

98

Тебе я младость шаловливу,

О сын Венеры! посвятил;

Меня ты плохо наградил –

Дал мало сердцу на разживу!

Подобно мне любил ли кто?

И что ж я вспомню, не тоскуя?

Два, три, четыре поцелуя!..

Быть так; спасибо и за то.

{1826}

99

Ты ропщешь, важный журналист,

На наше модное маранье:

«Всё та же песня: ветра свист,

Листов древесных увяданье…»

Понятно нам твоё страданье:

И без того освистан ты,

И так, подвалов достоянье,

Родясь, гниют твои листы.

{1826}

100. ЭПИГРАММА

И ты поэт, и он поэт;

Но меж тобой и им различие находят:

Твои стихи в печать выходят,

Его стихи – выходят в свет.

{1826}

101

Когда, печалью вдохновенный,

Певец печаль свою поёт,

Скажите: отзыв умиленный

В каком он сердце не найдёт?

Кто, вековых проклятий жаден,

Дерзнёт осмеивать её?

Но для притворства всякий хладен,

Плач подражательный досаден,

Смешно жеманное вытьё!

Не напряжённого мечтанья

Огнём услужливым согрет,

Постигнул таинства страданья

Душемутительный поэт.

В борьбе с тяжёлою судьбою

Познал он меру вышних сил,

Сердечных судорог ценою

Он выраженье их купил.

И вот нетленными лучами

Лик песнопевца окружён

И чтим земными племенами,

Подобно мученику, он.

А ваша муза площадная,

Тоской заёмною мечтая

Родить участие в сердцах,

Подобна нищей развращённой,

Молящей лепты незаконной

С чужим ребёнком на руках.

{1826}

102

Не трогайте парнасского пера,

Не трогайте, пригожие вострушки!

Красавицам не много в нём добра,

И им Амур другие дал игрушки.

Любовь ли вам оставить в забытьи

Для жалких рифм? Над рифмами смеются,

Уносят их летейские струи –

На пальчиках чернила остаются.

Январь 1826

103

Есть грот: наяда там в полдневные часы

Дремоте предает усталые красы,

И часто вижу я, как нимфа молодая

На ложе лиственном покоится нагая,

На руку белую, под говор ключевой,

Склоняяся челом, венчанным осокой.

Конец, 1826

104. ОНА

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,

Что говорит не с чувствами – с душой;

Есть что-то в ней над сердцем самовластней

Земной любви и прелести земной.

Как сладкое душе воспоминанье,

Как милый свет родной звезды твоей,

Какое-то влечёт очарованье

К её ногам и под защиту к ней.

Когда ты с ней, мечты твоей неясной

Неясною владычицей она:

Не мыслишь ты – и только лишь прекрасной

Присутствием душа твоя полна.

Бредёшь ли ты дорогою возвратной,

С ней разлучась, в пустынный угол твой –

Ты полон весь мечтою необъятной,

Ты полон весь таинственной тоской.

{1827}

105

Не бойся едких осуждений,

Но упоительных похвал:

Не раз в чаду их мощный гений

Сном расслабленья засыпал.

Когда, доверясь их измене,

Уже готов у моды ты

Взять на венок своей Камене

Её тафтяные цветы,

Прости, я громко негодую;

Прости, наставник и пророк, —

Я с укоризной указую

Тебе на лавровый венок.

Когда по рёбрам крепко стиснут

Пегас удалым седоком,

Не горе, ежели прихлыстнут

Его критическим пером.

{1827}

106

Окогчённая летунья,

Эпиграмма-хохотунья,

Эпиграмма-егоза

Трётся, вьётся средь народа

И завидит лишь урода –

Разом вцепится в глаза.

{1827}

107

Перелетай к веселью от веселья,

Как от цветка бежит к цветку дитя;

Не успевай, за суетой безделья,

Задуматься, подумать и шутя.

Пускай тебя к Кориннам не причислят,

Играй, мой друг, играй и верь мне в том,

Что многие о милой Лизе мыслят,

Когда она не мыслит ни о чём.

{1827}

108

Как сладить с глупостью глупца?

Ему впопад не скажешь слова;

Другого проще он с лица,

Но мудрёней в житье другого.

Он всем превратно поражён,

И всё навыворот он видит;

И бестолково любит он,

И бестолково ненавидит.

{1827}

109

Когда б избрать возможно было мне

Любой удел, любое счастье в мире,

Я б не хотел быть славным на войне,

Я б не хотел играть на громкой лире,

Я злата бы себе не пожелал;

Но блага все единым именуя,

То дайте мне, богам бы я сказал,

Чем Д… понравиться могу я.

{1827}

110. ПОСЛЕДНЯЯ СМЕРТЬ

Есть бытие; но именем каким

Его назвать? Ни сон оно, ни бденье:

Меж них оно, и в человеке им

С безумием граничит разуменье.

Он в полноте понятья своего,

А между тем, как волны, на него,

Одни других мятежней, своенравней,

Видения бегут со всех сторон:

Как будто бы своей отчизны давней

Стихийному смятенью отдан он.

Но иногда, мечтой воспламененный,

Он видит свет, другим не откровенный.

Созданье ли болезненной мечты

Иль дерзкого ума соображенье,

Во глубине полночной темноты

Представшее очам моим виденье?

Не ведаю; но предо мной тогда

Раскрылися грядущие года;

События вставали, развивались,

Волнуяся, подобно облакам,

И полными эпохами являлись

От времени до времени очам,

И наконец я видел без покрова

Последнюю судьбу всего живого.

Сначала мир явил мне дивный сад;

Везде искусств, обилия приметы;

Близ веси весь и подле града град,

Везде дворцы, театры, водометы,

Везде народ, и хитрый свой закон

Стихии все признать заставил он.

Уж он морей мятежные пучины

На островах искусственных селил,

Уж рассекал небесные равнины

По прихоти им вымышленных крил;

Всё на земле движением дышало,

Всё на земле как будто ликовало.

Исчезнули бесплодные года,

Оратаи по воле призывали

Ветра, дожди, жары и холода,

И верною сторицей воздавали

Посевы им, и хищный зверь исчез

Во тьме лесов, и в высоте небес,

И в бездне вод, сражённый человеком,

И царствовал повсюду светлый мир.

Вот, мыслил я, прельщённый дивным веком,

Вот разума великолепный пир!

Врагам его и в стыд и в поученье,

Вот до чего достигло просвещенье!

Прошли века. Яснеть очам моим

Видение другое начинало:

Что человек? Что вновь открыто им?

Я гордо мнил, и что же мне предстало?

Наставшую эпоху я с трудом

Постигнуть мог смутившимся умом.

Глаза мои людей не узнавали;

Привыкшие к обилью дольных благ,

На всё они спокойные взирали,

Что суеты рождало в их отцах,

Что мысли их, что страсти их, бывало,

Влечением всесильным увлекало.

Желания земные позабыв,

Чуждаяся их грубого влеченья,

Душевных снов, высоких снов призыв

Им заменил другие побужденья,

И в полное владение свое

Фантазия взяла их бытие,

И умственной природе уступила

Телесная природа между них:

Их в эмпирей и хаос уносила

Живая мысль на крылиях своих,

Но по земле с трудом они ступали,

И браки их бесплодны пребывали.

Прошли века, и тут моим очам

Открылася ужасная картина:

Ходила смерть по суше, по водам,

Свершалася живущего судьбина.

Где люди? где? Скрывалися в гробах!

Как древние столпы на рубежах,

Последние семейства истлевали;

В развалинах стояли города,

По пажитям заглохнувшим блуждали

Без пастырей безумные стада;

С людьми для них исчезло пропитанье;

Мне слышалось их гладное блеянье.

И тишина глубокая вослед

Торжественно повсюду воцарилась,

И в дикую порфиру древних лет

Державная природа облачилась.

Величествен и грустен был позор

Пустынных вод, лесов, долин и гор.

По-прежнему животворя природу,

На небосклон светило дня взошло,

Но на земле ничто его восходу

Произнести привета не могло.

Один туман над ней, синея, вился

И жертвою чистительной дымился.

{1827}

111

Судьбой наложенные цепи

Упали с рук моих, и вновь

Я вижу вас, родные степи,

Моя начальная любовь.

Степного неба свод желанный,

Степного воздуха