своею тенью. На это употребили очень простой способ: сзади его несли фонарь. Марья Петровна в это время была довольна ветрена и рада случаю посмеяться. Она согласилась притвориться в него влюбленною. Он подарил ей свой таинственный перстень; посредством его разным образом издевались над бедным чародеем: то посылали его верст за двадцать пешком с каким-нибудь поручением, то заставляли простоять целый день на морозе; всего рассказывать не нужно: читатель догадается, как он пересоздал все эти случаи своим воображением и как тяжелые минуты казались ему годами. Наконец Марья Петровна над ним сжалилась, приказала ему выйти в отставку, ехать в деревню и в ней жить как можно уединеннее.
«Возьмите же ваш перстень, – сказал Дубровин, – с чужого коня и среди грязи долой». – «И, батюшка, что мне в нем?» – отвечала Марья Петровна. «Не шутите им, – прервала Александра Павловна, – он принес нам много счастья: может быть, и с вами будет то же». – «Я колдовству не верю, моя милая, а ежели уже на то пошло, отдайте его Дашеньке: ее беде одно чудо поможет».
Дубровины знали, в чем было дело: Дашенька была влюблена в одного молодого человека, тоже страстно в нее влюбленного, но Дашенька была небогатая дворяночка, а родные его не хотели слышать об этой свадьбе; оба равно тосковали, а делать было нечего.
Тут прискакал посланный от Опальского и сказал Дубровину, что его барин желает как можно скорее его видеть. «Каков Антон Исаич?» – спросил Дубровин. «Слава Богу, – отвечал слуга, – вчера вечером и даже сегодня утром было очень дурно, но теперь он здоров и спокоен».
Дубровин оставил своих гостей и поехал к Опальскому. Он нашел его лежащего в постели. Лицо его выражало страдание, но взор был ясен. Он с чувством пожал руку Дубровина: «Любезный Дубровин, – сказал он ему, – кончина моя приближается: мне предвещает ее внезапная ясность моих мыслей. От какого ужасного сна я проснулся!.. Вы, верно, заметили расстройство моего воображения… Благодарю вас: вы не употребили его во зло, как другие, – вы утешили вашею дружбою бедного безумца!..»
Он остановился, и заметно было, что долгая речь его утомила: «Преступления мои велики, – продолжал он после долгого молчания. – Так! хотя воображение мое было расстроено, я ведал, что я делаю: я знаю, что я продал вечное блаженство за временное… Но и мечтательные страдания мои были велики! Их возложит на весы свои Бог милосердный и праведный».
Вошел священник, за которым было послано в то же время, как и за Дубровиным. Дубровин оставил его наедине с Опальским.
«Он скончался, – сказал священник, выходя из комнаты, – но успел совершить обязанность христианина. Господи, приими дух его с миром!»
Опальский умер. По истечении законного срока пересмотрели его бумаги и нашли завещание. Не имея наследников, он отдал имение свое Дубровину, то называя его по имени, то означая его владетелем такого-то перстня; словом, завещание было написано таким образом, что Дубровин и владетель перстня могли иметь бесконечную тяжбу.
Дубровины и Дашенька, тогдашняя владетельница перстня, между собою не ссорились и разделили поровну неожиданное богатство. Дашенька вышла замуж по выбору сердца и поселилась в соседстве Дубровиных. Оба семейства не забывают Опальского, ежегодно совершают по нем панихиду и молят Бога помиловать душу их благодетеля.
Комментарии
В предлагаемый читателю сборник вошли стихотворения, поэмы и повесть «Перстень» Е.А. Баратынского.
Стихотворения и поэмы размещены в хронологическом порядке, кроме сборника «Сумерки», представляющего собой отдельный стихотворный цикл, композиция которого определена самим поэтом. Под каждым стихотворением стоит дата его написания. Если точное время создания стихотворения неизвестно, то под стихотворением поставлена дата его первой публикации, заключенная в угловые скобки. Предположительные даты сопровождаются знаком вопроса. Поскольку в конце издания помещен Словарь мифологических имен и названий, в комментариях мифологические имена и названия не поясняются.
Тексты стихотворений и поэм печатаются по изданию: Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: Новая библиотека поэта. СПб., 2000 – с устранением замеченных опечаток и исправлением отдельных текстов по последним публикациям. Текст повести «Перстень» печатается по изданию: Боратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М.: ГИХЛ, 1951.
Стихотворения
«Взгляните: свежестью младой…» – В журнальной публикации названо «Мадригал пожилой женщине, и все еще прекрасной». В издании первого сборника стихотворений 1827 г. опубликовано под заглавием «Женщине пожилой, но все еще прекрасной». В соответствии с общей установкой сборника 1835 г. заглавие снято, как и большинство названий других стихотворений. Посвящено Марии Андреевне Панчулидзевой (1781–1845), любимой тетке поэта.
Летун седой – Кронос, бог времени; изображался стариком с крыльями.
Портрет В… – Адресовано кузине (двоюродной сестре) Варваре Николаевне Кучиной. Впоследствии, в иной редакции, вписано в альбом Анны Васильевны Лутковской (ок. 1804–1879), племянницы командира Нейшлотского полка, в котором служил Баратынский [1] в Финляндии (см.: «Лутковскому»). Новая редакция, связанная с переадресовкой стихотворения, относится к 1823–1824 гг.
Тебя ль изобразить и ты ль изобразима?
Вчера задумчива, я помню, ты была,
Сегодня ветрена, забавна, весела,
Понятна сердцу ты, уму непостижима.
Не все ль противности в характере твоем?
В тебе чувствительность с холодностью совместна,
Непостоянна ты во всем,
И постоянно ты прелестна.
К Креницыну. – Посвящено товарищу по Пажескому корпусу поэту Александру Николаевичу Креницыну (1801–1865), с которым Баратынский встретился в Петербурге осенью 1818 г. Креницын был близок со многими декабристами и, отличаясь «вольнодумством», принял в 1820 г. участие в корпусном бунте, за что его исключили из корпуса и разжаловали в рядовые.
Дельвигу («Так, любезный мой Гораций…»). – Адресовано близкому другу Баратынского поэту Антону Антоновичу Дельвигу (1798–1831), знакомство с которым состоялось в конце 1818 г. в Петербурге. В 1819 г. оба поэта поселились в одной квартире, о чем рассказывается в совместном стихотворении «Так, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком…». Дельвиг ответил Баратынскому посланием «К Евгению». Он содействовал продвижению в печать первых стихотворений Баратынского. Особенно значительна роль Дельвига в побуждении Баратынского к творчеству в печальный и критический момент его биографии. О громадном значении Дельвига в своей жизни Баратынский никогда не забывал. См. стихотворение «Дельвигу» («Дай руку мне, товарищ добрый мой…»).
Гораций Флакк Квинт (65—8 г. до н. э.) – крупнейший римский поэт; здесь: символ истинного поэта.
Вахтпарад – торжественная смена военного караула.
Развод – здесь: смена военного караула.
«Тебе на память в книге сей…» – По указанию племянника поэта С.А. Рачинского, адресовано смоленскому знакомому Баратынского Я. Шляхтинскому.
«Итак, мой милый, не шутя…» – Первоначальное заглавие «Брату при отъезде в армию». Посвящено брату поэта Ираклию Абрамовичу Боратынскому (1802–1859), служившему адъютантом И.Ф. Паскевича, а позднее – военным губернатором Казани в чине генерал-лейтенанта.
«Он близок, близок день свиданья…» – Первоначальное заглавие – «Элегия». В издании 1827 г. – «Ропот». По указанию С.А. Рачинского, обращено к В.Н. Кучиной. И не к лицу веселье мне… – В одном из писем Е.А. Баратынский писал: «На Руси много смешного; но я не расположен смеяться, во мне веселость – усилие гордого ума, а не дитя сердца» Л.Г. Фризман привел следующую зарисовку известного журналиста и писателя О.И. Сенковского, знакомого Баратынского по Вольному обществу любителей российской словесности: «Мы помним Баратынского с 1821 г., когда изредка являлся он среди дружеского круга, гнетомый своим несчастьем, мрачный и грустный, с бледным лицом, где ранняя скорбь провела уже глубокие следы испытанного им. Казалось, среди самой веселой дружеской беседы, увлекаемый примером других, Баратынский говорил сам себе, как говорил в стихах своих: Мне мнится, счастлив я ошибкой, и не к лицу веселье мне…» (Е.А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. М., 1981. С. 586).
«Поэт Писцов в стихах тяжеловат…» – В сборнике стихотворений 1827 г. напечатано с измененным первым стихом («Поэт Графов в стихах тяжеловат…»), ясно, намекающим на поэта графа Дмитрия Ивановича Хвостова (1757–1835). В поэме «Наука стихотворная» Хвостов вывел бездарного стихотворца Графова, чье имя было впоследствии переадресовано Пушкиным и другими поэтами самому автору. Ирония усилена каламбуром (граф – графоман).
«Расстались мы; на миг очарованьем…» – Печаталось под заглавиями «Элегия» и «Разлука». Обращено, по свидетельству С.А. Рачинского, к В.Н. Кучиной.
К Кюхельбекеру. – Написано перед отъездом или, по предложению А.М. Пескова, в день отъезда из Петербурга в Финляндию, куда Баратынский был переведен унтер-офицером в Нейшлотский пехотный полк. Обращено к поэту В.К. Кюхельбекеру (1797–1846), с которым Баратынский познакомился и сблизился в Петербурге в конце 1818 – начале 1819 г. Кюхельбекер ответил на послание двумя стихотворениями 1820 г. – «К Евгению» и «Поэты».
«Где ты, беспечный друг? где ты, о Дельвиг мой…» – Печаталось под заглавиями «Послание к б<арону> Дельвигу» и «К Делию. Ода (с латинского)». Ответное послание А.А. Дельвига – «К Евгению» (1820).
К<рыло>ву («Любви веселый проповедник…»). – Адресовано поэту Александру Абрамовичу Крылову (1793–1829), автору нескольких любовных элегий, привлекших к себе внимание публики. Назон – Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. – ок. 18 г. н. э.) – знаменитый римский поэт, автор «Науки любви» и «Любовных элегий».
«Незнаю? Милая Незнаю!» – Дважды напечатано под заглавием «К девушке, которая на вопрос, как ее зовут, отвечала: «Не знаю»».
Финляндия. – Стихотворение снискало его автору громкую славу: Баратынского стали называть «певцом Финляндии». «Этот край, – писал впоследствии Баратынский Н.В. Путяте, – был пестуном моей поэзии». Следуя поэтической традиции, Баратынский смешивает финскую мифологию со скандинавской. Финская природа воспринята в оссиановских тонах, и это сближает стихотворение Баратынского с элегией Батюшкова «На развалинах замка в Швеции».
Отечество Одиновых детей – здесь: Финляндия (см. Словарь).
Скальд – древнескандинавский певец-поэт.
Воспламененный дуб угас. – По скандинавским ритуальным обычаям во время празднества зажигались дубы.
«Твой детский вызов мне приятен…» – Первоначально печаталось под заглавием «Диде». По свидетельству С.А. Рачинского, обращено к финляндской знакомой поэта Елизавете Куприяновой.
«Живи смелей, товарищ мой…» – Печаталось под разными заглавиями: «К<онши>ну» и «Добрый совет К<онши>ну». Обращено к командиру роты Нейшлотского полка, близкому другу Баратынского, поэту Николаю Михайловичу Коншину (1794–1865). Ответное послание Н.М. Коншина – «Е.А. Баратынскому» («Поэт, твой дружественный глас…»). Н.М. Коншин оставил также воспоминания о Баратынском.
Молдаванка – здесь: молдавская женская куртка.
«Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам..» – Адресовано поэту Николаю Михайловичу Коншину. Свидетельства Коншина в «Воспоминаниях» и рукописи «Для немногих» – почти единственный источник сведений о финляндской жизни Баратынского, в котором запечатлен его тогдашний духовный облик: «Тут небо послало мне товарища, доброго Баратынского. Первый раз в жизни я встретился с человеком, который характером и сердцем столько походил на меня. Я не хочу говорить много о его несчастии – потомство рассудило Овидия и Августа, но не Римлян; скажу только, что я не
