Пономарева. Меж мудрецами был чудак: «Я мыслю, – пишет он, – итак, Я, несомненно, существую». – Речь идет о французском философе Рене Декарте (1596–1650), которому принадлежит афоризм: «Cogito, ergo sum» («Я мыслю, следовательно, существую»).
«Вчера ненастливая ночь…» – Печаталось под заглавием «Случай». Лилета – условно-поэтическое, иронически противопоставленное обыкновенно-житейскому и обиходно-русскому «Паша».
Элизийские поля. – Печаталось под заглавием «Елисейские поля». Входило в раздел «Элегии». Как указано исследователями (В.Э. Вацуро, В.А. Мильчиной, И.А. Пильщиковым), в стихотворении использованы образы из стихотворения Э. Парни «Le Revenant» («Привидение»), в 1810 г. переведенного К.Н. Батюшковым. (Французская элегия. XVIII–XIX вв. в переводах поэтов пушкинской поры. М., 1989. С. 612., И.А. Пильщиков. Lesjardin de Lila в переводе Воейкова И. Воспоминания. Баратынский В кн.: Латмановский сборник. М., 1995. С. 365–374. Philologika. 1999/2000. М., 2001. Т. 6. № 14/16. С. 386.)
Темира – условно-поэтическое имя.
Закоцитная сторона – царство мертвых (см. Словарь: Коцит).
Катулл Гай Валерий (ок. 87 – ок. 54 гг. до н. э.) – римский поэт-лирик.
«Так, отставного шалуна…» – Печаталось под заглавием «Товарищам».
Дельвигу. – Печаталось под заглавием «К Дельвигу». Ты помнишь ли, в какой печальный срок… – Знакомство Баратынского с Дельвигом произошло в то время, когда Баратынский решился вступить в военную службу рядовым.
«Любви приметы…» – Дважды печаталось под заглавием «Догадка».
«Сей поцелуй, дарованный тобой…» – Дважды печаталось под заглавием «Поцелуй (Дориде)» и входило в раздел «Элегии».
«На кровы ближнего селенья…» – Дважды печаталось под заглавием «Возвращение» и один раз под заголовком «Подражание Мильвуа». Вольное переложение элегии «Le Retour» («Возвращение») французского поэта Шарля Юбера Мильвуа (1782–1816), автора популярных в начале XIX в. элегий и теоретика поэзии. Античного Амура Баратынский заменил славянским божеством Лелем.
«Зачем, о Делия! сердца младые ты…» – Печаталось под заглавиями «Дориде» и «Делии», входило в раздел «Элегии». Относится, по-видимому, к С.Д. Пономаревой.
Бесчарная Цирцея – лишенная в старости обольстительных любовных чар и потерявшая способность губить мужские сердца (см. Словарь).
Крылатое дитя – Амур (см. Словарь).
Размолвка. – Входило в раздел «Элегии». Связано с разладом отношений с С.Д. Пономаревой.
«На звук цевницы голосистой…» – Дважды печаталось под заглавием «Весна».
Цевница – здесь: свирель; духовой музыкальный инструмент; символ поэзии, поэтического дара.
Климена – условно-поэтическое имя.
Сестре. – Обращено к сестре поэта Софье Абрамовне Боратынской (1801–1844) по поводу ее приезда в Петербург из Мары летом 1822 г. для свидания с братом.
«Младые грации сплели тебе венок…» – При жизни Баратынского не печаталось. Возможно, обращено к А.В. Лутковской, поскольку автограф вписан в ее альбом.
Падение листьев. – Печаталось с подзаголовком (в оглавлении) «Подражание Мильвуа», входило в раздел «Элегии». Вольный перевод известной и не раз переведенной русскими поэтами элегии Мильвуа «La chute des feuilles». Баратынский изменил мысль элегии: у Мильвуа с неизбежной кончиной связано и столь же неизбежное забвение, у Баратынского на могилу младого певца не приходит дева, но приходит безутешная мать. На берегах Стигийских вод – см. Словарь: Стикс.
Лета. – Печаталось под заглавиями «К Лете», «Лета» с подзаголовком в оглавлении «Подражание Мильвуа», входило в раздел «Элегии». Вольный перевод элегии Мильвуа «Le fleuve d’oubli» («Река забвенья»).
Г<неди>чу. – Печаталось под заглавием «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры», и входило в раздел «Послания». Обращено к поэту и переводчику «Илиады» Николаю Ивановичу Гнедичу (1784–1833), который на заседании Вольного общества любителей российской словесности выступил 13 июня 1821 г. с программной речью в защиту высокого гражданственного служения искусства, призывая «владеть с честию пером», в защиту сатиры, которая «сражается» с «невежеством наглым, пороком могущим», обличая общественные язвы и тем исправляя людские нравы. Баратынский решительно отклонил программу Гнедича, считая, что искусство не может излечить общество. В первой редакции он подробно изъяснял свою позицию, перечисляя невыгодные для поэта следствия программы Гнедича. В качестве очевидных примеров он привел имена поэтов, которые превращали высокую сатиру в низкое ругательство:
Признаться, в день сто раз бываю я готов
Немного постращать Парнасских чудаков,
Сказать хоть на ухо фанатикам журнальным:
Срамите вы себя ругательством нахальным.
Не стыдно ль ум и вкус коверкать на подряд
И травлей авторской смешить гостиный ряд?
Россия в тишине, а с шумом непристойным
Воюет Инвалид с Архивом беспокойным;
Сказать Панаеву: не музами тебе
Позволено свирель напачкать на гербе;
Сказать Измайлову: болтун еженедельный,
Ты сделал свой журнал Парнасской богадельной,
И в нем ты каждого убогого умом
С любовью жалуешь услужливым листком.
И Цертелев блажной, и Яковлев трактирный,
И пошлый Федоров, и Сомов безмундирный,
С тобою заключив торжественный союз,
Несут к тебе плоды своих лакейских муз…
Всем названным поэтам (В.И. Панаеву, А.Е. Измайлову, Н.А. Цертелеву, Б.М. Федорову и др.) противопоставлен «мудрец прямой»:
Нет, нет! мудрец прямой идет путем иным.
И, сострадательный ко слабостям людским,
На них указывать не станет он лукаво!
О человечестве судить желая здраво,
Он страсти подавил, лишающие нас
Столь нужной верности и разума, и глаз.
В сообщество людей вступивший безусловно,
На их дурачества он смотрит хладнокровно,
Не мысля, чтоб могли кудрявые слова
В них свойства изменить и силу естества.
Из нас, я думаю, не скажет ни единой
Осине: дубом будь, иль дубу: будь осиной;
Зачем же: будь умен он вымолвит глупцу?
Покой, один покой любезен мудрецу.
Не споря без толку с чужим нелепым толком.
Один по-своему он мыслит тихомолком;
Вдали от авторов, злодеев и глупцов.
Мудрец в своем углу не пишет и стихов.
Позиция Баратынского, выраженная в опубликованной, хотя и иной, но тоже ранней редакции стихотворения, не удовлетворила Пушкина, отметившего «прекрасные стихи», но недовольного мягкостью («мало перца») выражений на слишком узкие и односторонние требования Гнедича. Впоследствии Баратынский исключил упоминания поэтов и придал стихотворению более обобщающий смысл: оно стало скептическим размышлением о бесполезности сатиры и всякого намерения «переиначить свет», в нем резче обозначилась задача философско-психологического постижения жизни.
..редкий муж, вельможа-гражданин, От века сих вельмож оставшийся один… – Имеется в виду Николай Семенович Мордвинов (1754–1845), либеральный государственный деятель, ценимый просвещенными дворянами и, в частности, декабристами. Адмирал Мордвинов начал свою карьеру во времена Екатерины II (в одном из вариантов – «От дней Фелицыных», по имени Фелицы в оде г. Р. Державина). В последние годы александровского царствования Мордвинов находился в оппозиции к правительственной политике и заслужил репутацию просвещенного и независимого государственного деятеля («гражданина»).
Катоном смотрит он… – т. е. неподкупным вольнолюбцем (по имени Катона Младшего, или Утического, римского республиканца, врага Цезаря; 95–46 гг. до н. э.).
«Желанье счастия в меня вдохнули боги…». – Дважды печаталось под заглавием «Безнадежность».
«Притворной нежности не требуй от меня…». – Первоначально напечатано в иной редакции, которая приводится полностью ввиду ее самостоятельного художественного значения. Признание
Притворной нежности не требуй от меня,
Я сердца моего не скрою хлад печальной:
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ твой, и прежних лет мечтанье, —
Безжизненны мои воспоминанья!
Я клятвы дал, но дал их выше сил.
Спокойна будь: Я не пленен другою;
Душой моей досель владела ты одна;
Но тенью легкою прошла моя весна:
Под бременем забот я изнемог душою,
Утихнуло волнение страстей,
Промчались дни; без пищи сам собою
Огонь любви погас в душе моей.
Верь, беден я один: любви я знаю цену,
Но сердцем жить не буду вновь,
Вновь не забудусь я! Изменой за измену
Мстит оскорбленная любовь.
Предательства верней узнав науку.
Служа приличию, Фортуне иль судьбе,
И без любви решусь отдать ей руку.
В сияющий и полный ликов храм,
Обычаю бесчувственно послушный,
Введу ее, и деве простодушной
Я клятву жалкую во мнимой страсти дам…
И весть к тебе придет; но не завидуй нам:
Не насладимся мы взаимностью отрадной,
Сердечной прихоти мы воли не дадим,
Мы не сердца Гимена связью хладной, —
Мы жребии свои соединим.
Прости, забудь меня; мы вместе шли доныне;
Путь новый избрал я; путь новый избери,
Печаль бесплодную рассудком усмири,
Как я, безропотно покорствуя судьбине.
Не властны мы в самих себе
И слишком ветрено в младые наши леты
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
Именно по поводу этого текста элегии Пушкин писал: «Баратынский – прелесть и чудо, “Признание” – совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий».
Н.И. Гнедичу. – Входило в раздел «Послания». Адресовано поэту Н.И. Гнедичу. Баратынский познакомился с Гнедичем в 1820 г. и считал его своим наставником в поэзии, хотя и не во всем с ним соглашался. Гнедич принимал участие в судьбе Баратынского. Именно он представил в Вольном обществе любителей российской словесности поэму Баратынского «Пиры».
Аристипп (435–360 гг. до н. э.) – древнегреческий философ; здесь: мудрец, свободный духом.
Русские Афины – здесь: Петербург как центр культуры России.
Фрина (IV в. до н. э.) – знаменитая древнегреческая гетера, возлюбленная мудрого афинского стратега Перикла.
Апелл (Апеллес; IV в. до н. э.) – древнегреческий живописец.
Фидий (V в. до н. э.) – древнегреческий скульптор.
Лутковскому. – Печаталось под заглавиями «К…» и «Л<утковско>му», входило в раздел «Послания». Посвящено командиру Нейшлотского полка, участнику Отечественной войны 1812 г. Егору (Георгию) Алексеевичу Лутковскому (ум. в 1831 г.), давнему знакомому семьи Боратынских и дальнему их родственнику, принявшему живое участие в судьбе поэта.
А Епендорфские трофеи? – Лутковский, вероятно, рассказывал о сражении под селением Эпендорф в Саксонии (1813).
Веселый сын Цитереи – Эрот (см. Словарь).
«О счастии с младенчества тоскуя…» – Печаталось под заглавиями «Истина. Ода» и «Истина», входило в раздел «Элегии». Стихотворение получило признание критики. П.А. Плетнев назвал его «в некотором смысле драмою, где действует сам поэт, его жизнь и наставница их – Истина». В.Г. Белинский, считая стихотворение «одним из замечательных», также отметил его драматизм: проявление «несчастного раздора мысли с чувством, истины с верованием».
«Взгляни на звезды: много звезд…» – Печаталось под заглавиями «Звездочка» и «Звезда».
Богдановичу. – Входило в раздел «Послания». Форма послания к умершему поэту Ипполиту Федоровичу Богдановичу (1743–1803), автору знаменитой шутливо-иронической поэмы «Душенька», определена традицией. Стихотворение получило разноречивые отклики: одни современники поэта (А.И. Тургенев) называли его «прекрасным посланием», другие (А.А. Дельвиг), П.А. Вяземский, В.И. Туманский, позднее В.Г. Белинский) оценили его в целом отрицательно. А.А. Дельвиг полагал, например, что послание написано в старомодной манере. Он сообщал А.С. Пушкину: «“Послание к Богдановичу” исполнено красотами, но ты угадал: оно в несчастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробиваются кой-где. Что делать? Что пройдет! Баратынский недавно познакомился с романтиками, а правила французской школы всосал с материнским молоком». Возможно, противоречивость оценок связана с тем, что стихотворение отражает перелом в творческом развитии Баратынского. С одной стороны, поэт неудовлетворен унылыми элегиями русских романтиков, в том числе и собственными (существует предположение, что именно послание «Богдановичу» он имел в виду, когда писал А.С. Пушкину: «Я… в одной не напечатанной пьесе говорю, что стало очень приторно “Вытье жеманное поэтов наших лет”»). В этом Баратынский сближался с Пушкиным и поэтами его круга. С другой
