Баратынского упомянул М.П. Погодин в письме к С.П. Шевыреву от 18 апреля 1829 г.: «Баратынский написал презлую эпиграмму на него: “Б<улгарин> уверяет нас, что красть грешно, красть стыдно”».
«Что пользы нам от шумных ваших прений?..» – Печаталось под заглавием «Эпиграмма». Во всех публикациях, кроме издания 1835 г., печаталось: «Что пользы нам…» Вероятно, в издание 1835 г. вкралась опечатка («Что пользи вам»), которую устраняем: Написано по поводу непристойной журнальной перебранки (1829) между издателем «Московского телеграфа» Н.А. Полевым (1796–1864) и поэтом, переводчиком, критиком, издателем альманаха «Галатея» С.Е. Раичем (1792–1855), которая возмущала современников. 14 апреля 1830 г. Д.В. Давыдов писал А.Н. Бахметьеву: «Вы также пишете о журнальной нашей брани. Я совершенно согласен с Вяземским, точно надо перчатки надевать для чтения сих листов. Баратынский сделал на эту брань прекрасную эпиграмму, вот она: “Что пользы нам от шумных ваших прений?…” и т. д.».
К.А. Свербеевой. – Печаталось под заглавием «В альбом отъезжающей». Адресовано Екатерина (Катерине) Александровне Свербеевой (1808–1892), жене литератора Д.Н. Свербеева, близкого к московскому кругу Киреевских-Елагиных.
«Не ослеплен я музою моею…» – Печаталось под заглавием «Муза». В.Г. Белинский писал: «Нельзя вернее и беспристрастнее охарактеризовать безотносительное достоинство поэзии г. Баратынского, как он сделал это сам в следующем прекрасном стихотворении…» Критик привел полный текст стихотворения.
«Когда печалью вдохновенный…» – Печаталось под заглавием «Подражателям».
Отрывок. – Печаталось под заглавием «Сцена из поэмы “Вера и неверие”». Замысел поэмы не был полностью осуществлен. Слова заключительного монолога, завершившего диалог («В смиренье сердца надо верить И терпеливо ждать конца»), высечены на надгробном памятнике Баратынского на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
«Чудный град порой сольется…» – Печаталось под заглавием «Чудный град».
Эпиграмма («В восторженном невежестве своем…»). – Направлена против Н.А. Полевого, который в 1829 г. начал критику «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина. Совсем недавно Н.А. Полевого и Баратынского связывали дружеские отношения (на экземпляре книги «Стихотворения Евгения Баратынского» (М., 1827), хранящемся в Музее книги Российской государственной библиотеки, есть надпись: «Николаю Алексеевичу Полевому от преданного ему Баратынского»), но к 1829 г. Баратынский, как и весь пушкинский круг, уже был враждебно настроен к журналу «Московский телеграф» и самому критику. На свой аршин он славу нашу мерит… – Намек на купеческое происхождение и недостаточные исторические познания Н.А. Полевого, который тем не менее не постеснялся критиковать писателя, принесшего славу русской литературе.
«Своенравное прозванье…» – Обращено к жене поэта Анастасии (Настасье) Львовне Баратынской. Своенравное прозванье… – Как отметил М.Л. Гофман, в домашнем быту «своенравное прозванье» «переводится на язык прозы словом “Попинька”». Этим именем Баратынский называл Настасью Львовну в письмах.
Эпиграмма («Он вам знаком. Скажите, кстати…»). – Направлено против Н.А. Полевого и вызвано его памфлетом «Утро в кабинете знатного барина», в котором пародировалось стихотворение А.С. Пушкина «К вельможе».
Эпиграмма («Писачка в Фебов двор явился…»). – Направлено против Н.А. Полевого, нападавшего на Пушкина и поэтов его круга. В ответ Баратынский обратил к Полевому стихотворения «В восторженном невежестве своем…», «Он вам знаком. Скажите, кстати…» и комментируемую эпиграмму, которую Н.А. Полевой пародировал в эпиграмме «Пришел поэт и пущен на Парнас…», подписанной «Гамлетов» с явным намеком на Баратынского. По поводу этой стихотворной полемики Пушкин писал: «Является колкое стихотворение (имеется в виду эпиграмма Баратынского. – В.К.), в коем сказано, что Феб, усадив было такого-то, велел его после вывести лакею за дурной тон и заносчивость, нестерпимую в хорошем обществе, – и тотчас в ответ явилась эпиграмма (имеется в виду эпиграмма Полевого. – В.К.), где то же самое пересказано немного похуже, с надписью «сам съешь»». Надоумко – литературный псевдоним Н.И. Надеждина, также отрицательно относившегося к Пушкину и самому Баратынскому, но в это время уже враждовавшего с Полевым и резко полемизировавшего с литературно-эстетической программой его журнала «Московский телеграф».
«Хотя ты малый молодой…» – Печаталось под заглавием «Эпиграмма». Адресат не установлен. А.М. Песков привел свидетельство М.П. Погодина, которому прочел эпиграмму Пушкин и который принял ее на свой счет.
С.Л. Энгельгардт. – При жизни Баратынского не было опубликовано. Напечатано И.С. Тургеневым в журнале «Современник» (1854, т. 47, № 10, с. 194). Посвящено Софье Львовне Энгельгардт (см. примеч. к стихотворению «При посылке “Бала” С. Э<нгельгардт>»).
«Люблю я красавицу…» – Печаталось под заглавием «Лазурные очи».
«Не славь, обманутый Орфей…» – Печаталось под заглавием «Мой Элизий». Навеяно смертью А.А. Дельвига (14 января 1831 г.), которую Баратынский пережил тяжело. «Баратынский болен с огорчения», – сообщал Пушкин П.А. Плетневу. Сам поэт писал тому же адресату: «Потеря Дельвига для нас незаменяема. Милый мой, потеря Дельвига нам показала, что такое невозвратно прошедшее, которое мы угадывали печальным вдохновением, что такое опустелый мир, про который мы говорили, не зная полного значения наших выражений». Стихотворение впервые было напечатано в альманахе «Северные цветы на 1832 год», изданном Пушкиным в пользу семьи Дельвига. Вода забвенья – Лета (см. Словарь).
«Бывало, отрок, звонким кликом…» – Заключительное стихотворение сборника 1935 г. Послано поэту И.М. Языкову в письме. Л.Г. Фризман полагает (Е.А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. М., 1982. С. 628.), что в послании Н.М. Языкова «Е.А. Баратынскому» «есть строки, которые можно воспринять как ответ на данное стихотворение:
Не медли, друг и брат! Судьбу твою решила
Поэзия. О будь же верен ей всегда!
Она одна тебе прибежище и сила,
«В дни безграничных увлечений…» – Печаталось под заглавием «Элегия». Баратынский перевел ее на французский язык под названием «L’Harmonie» («Гармония»). Алкал безумец молодой… – Автоцитата из поэмы «Цыганка» («Наложница»).
«Где сладкий шепот…» – При жизни Баратынского не печаталось. Поэтом был сделан прозаический перевод на французский язык.
Н.М. Языкову («Языков, буйства молодого…»). – Адресат послания – поэт Николай Михайлович Языков (1803–1846), с которым Баратынский сблизился в конце 1820-х годов. Посылая стихотворение Н.М. Языкову, Баратынский сопроводил его словами: «Вот тебе, милы Языков, несколько нескладных рифм, которые, однако ж, показывают, что я<о> тебе думал». Я познакомился с тобой… – В стихотворении речь идет не о знакомстве, которое состоялось 12 июня 1824 г., а о дружеском сближении, которое произошло после переезда Языкова в Москву в 1829 г.
«Храни свое неопасенье…» – Обращено, по-видимому, к неизвестной нам воспитаннице Смольного института (в списке стихотворений, принадлежавшем жене поэта, имело заглавие «Монастырка»), преобразованного в учебное заведение из бывшего женского монастыря и помещавшегося в том же здании. В Смольном воспитывалась мать поэта Александра Федоровна.
«Мой неискусный карандаш…» – Записано в альбоме С.Л. Энгельгардт рядом с рисунком поэта, на котором изображен финский пейзаж.
«Дитя мое, – она сказала…» – Печаталось под заглавием «Кольцо. С. Э – т». Написано по поводу подаренного женой Баратынского, Анастасией Львовной, кольца Софье Львовне, ее сестре.
«К чему невольнику мечтания свободы?» – Баратынский перевел это стихотворение на французский язык под названием «Soumission» («Покорность»).
«О, верь: ты нежная, дороже славы мне». – Обращено к Анастасии Львовне Баратынской, жене поэта.
«Есть милая страна, есть угол на земле…» – Навеяно воспоминаниями о посещениях в 1826 г. подмосковного имения Мураново, принадлежавшего генерал-лейтенанту Льву Николаевичу Энгельгардту (1766–1836), на дочери которого был женат Баратынский. С 1836 г., после смерти Л.Н. Энгельгардта, управление имением перешло к Баратынскому. По его проекту был построен дом. Н.А. Обухова вспоминала: «Бабушка часто рассказывала нам, как он любил родину, русскую природу и как увлекался хозяйством. <…> Мой дед проявлял живейший интерес к земледелию, садоводству, огородничеству, занимался устройством лесопилки у себя в деревне». После кончины Баратынского Мураново на некоторое время пришло в упадок. Побывавший там Н.В. Путята писал жене о «грустных и унылых чувствах, которые возбуждает это место. Тут все живо напоминает покойного Евгения. Все носит светлые труды его работ, его дум, его предположений на будущее. В каждом углу, кажется, слышим и видим его. Я не могу удалить из памяти его стихи: “Тут не хладен бы я и в старости глубокой”».
В садах Армидиных… – Здесь: в сетях любви.
Армида – волшебница из поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим» – очаровала своего возлюбленного Ринальдо в саду.
Я помню ясный, чистый пруд… – Описание усадьбы в стихотворении очень точное; в то время, когда писалось стихотворение, недалеко от усадьбы находился пруд с тремя островками, покрытыми зеленью.
Она, которой нет… – Речь идет о Наталье Львовне Энгельгардт, свояченице Баратынского, умершей от чахотки в 1826 г.
Языкову («Бывало, свет позабывая…»). – Навеяно посланием Н.М. Языкова, обращенным к И.В. Киреевскому («Поэт, входу я горделиво…»), где есть стихи:
Не в том вся жизнь и честь моя,
Что проповедую науку
Свободно-шумного житья
И сильно-пьяного веселья —
Ученье младости былой.
Близка пора: мечты похмелья
Моей камены удалой
Пройдут; на новую дорогу
И гимн отеческому Богу
Благоговейно запоет,
И древность русскую, быть может,
Начнет она провозглашать.
По поводу послания Языкова Баратынский писал Киреевскому: «Языков расшевелил меня своим посланием… Как цветущая его муза превосходит наши бледные и хилые! У наших – истерика, а у ней настоящее вдохновение!» Посылая Н.М. Языкову письмо от 7 января 1832 г. с текстом стихотворения, Баратынский сопроводил его следующими словами: «Вот что внушило мне твое послание, исполненное свежести, и красоты, и грусти, и восторга. Мало одного таланта, чтобы писать по-своему, надо быть вдохновенным сердцем и наличною жизнию. Только твои стихи расшевеливают мне душу. Твои студенческие элегии дойдут до потомства; но ты прав, что хочешь избрать другую дорогу. С возмужалостью поэта должна мужать и его поэзия, без того не будет истины и настоящего вдохновения».
Венчалась гроздьем и плющом… – т. е. вакхическими атрибутами.
Дай диадиму и порфиру… – т. е. облачи в царские одежды (диадема и порфира – корона и пурпуровая мантия, знаки царского достоинства).
…хулитель твой… – По всей видимости, Н.А. Полевой, обвинявший Языкова в бессодержательности и пустом удальстве.
Мадона. – Возможно, отзвук на поздние баллады Жуковского, о которых Баратынский писал: «Я получил баллады Жуковского. В некоторых необыкновенное совершенство слога и простота, которую не имел Жуковский в прежних его произведениях. Он мне дает охоту рифмовать легенды». Предполагают, что такой рифмованной легендой и было стихотворение «Мадона».
Пиза – город в Италии, где находится знаменитая башня.
Корреджий – Антонио Корреджо (наст. фамилия – Аллегри; ок. 1489–1534), итальянский художник; его «Мадонны» отличались очарованием и особенной теплотой чувства.
«Кто непременный мой ругатель?…» – Посылая стихотворение И.В. Киреевскому для журнала «Европеец», Баратынский писал: «Вот тебе в заключение эпиграмма, которую должно напечатать без имени». Направлена против Н.А. Полевого, который дал уничтожающий отзыв о поэме Баратынского «Цыганка» («Наложница»), «предав» тем самым прежнюю общую приверженность романтическим идеям и совпав с «отрицателем» романтизма Н.И. Надеждиным.
На смерть Гёте .
