Н. Л. Батюшкова в Вятское наместничество. Это была обыкновенная для того времени процедура — в свою очередь вятский губернский прокурор перемещался в Вологду. Нет сомнений, что приказ начальства не нашел сочувствия ни у самого Н. Л. Батюшкова, ни у членов его семьи. Вятка заслуженно представлялась им не самым благоприятным местом для жительства — зима там была долгой и холодной, а лето, напротив, по-северному коротким. Ехать в Вятку как раз в преддверии скорой зимы не хотелось. Кроме того, А. Г. Батюшкова была на сносях, возраст ее (для того времени — очень солидный) приближался к сорока годам, и переезд накануне разрешения супруги от бремени, очевидно, казался Н. Л. Батюшкову не самым своевременным. Он стал тянуть время, испрашивая у начальства отпуск то для завершения судебной тяжбы, то для поправки здоровья, и к исполнению своих обязанностей на новом месте приступил только в апреле 1792 года: к этому времени А. Г. Батюшкова не только разрешилась от бремени, но и оправилась от поздних и тяжелых родов — Варвара появилась на свет 21 ноября 1791 года.
К моменту переезда в Вятку в доме Батюшковых оставалось только двое младших детей, старшие дочери уже давно воспитывались в Петербурге, в частном пансионе мадам Эклебен. Плата за содержание троих девочек в столичном пансионе была существенной статьей расходов для провинциалов-родителей. Но оба они принадлежали к древним дворянским родам, и ощущение ответственности за своих детей перед предками и потомками было сильнее бережливости. Дочерям требовалось дать хорошее воспитание, вне зависимости оттого, какая судьба ждала их после пансиона. А ждало — возвращение в родные пенаты, причем скорее всего не в губернский город, а в вологодскую деревню, в поместье, где они оказывались в окружении крепостных и соседей, с которыми редко можно было перемолвиться двумя словами. Понимая это, Н. Л. Батюшков тщетно пытался пристроить своих девочек в Петербурге, обращаясь к Павлу I с просьбой «принять к Императорскому двору» двух старших дочерей, «из коих одна Анна в музыке и пении, а другая Елизавета в рукоделии при природных дарованиях своих особливо себя усовершенствовали…»[20]. Но это будет несколько позже, а пока родители озабочены обустройством на новом месте.
В Вятке Батюшковы прожили недолго — около двух лет, о которых нам почти ничего не известно. След их пребывания здесь зафиксирован в исповедных росписях Знаменской церкви, в приходе которой они состояли: семьи дворян исповедовались ежегодно Великим постом, и это тщательно фиксировалось, поскольку участие дворянина в церковной жизни было важным фактором для его продвижения по службе и получения отличий. И в 1793-м, и в 1794 году Батюшковы исповедуются и причащаются в Вятке; в церковной росписи упомянуты и их дети: Константин и Варвара. Возраст Константина Батюшкова записан неправильно. Священник, конечно, не сверял возраст ребенка с документами, а ставил цифру приблизительно — «на глаз». Так вот «на глаз» шестилетнему Константину можно было дать четыре года, а семилетнему — пять. Вероятнее всего, ребенком он был маленьким и худеньким — хилым; впрочем, никогда и впоследствии он не отличался крепким здоровьем, высоким ростом и дородностью. В своих записных книжках в 1817 году Батюшков полушутя, полусерьезно перечисляет причины жизненных неудач: «Первый резон, мал ростом. 2 — не довольно дороден»[21]. А арзамасское прозвище Батюшкова было построено на каламбуре: Ахилл — ах, хил! Какие впечатления вынес из вятского периода жизни Константин — нам совершенно не известно, несомненно одно — именно в Вятке детей Батюшковых постигло первое страшное несчастье: летом 1793 года заболела тяжелой душевной болезнью их мать.
Александра Григорьевна Батюшкова (1750/52?—1795) происходила из известного в России рода Бердяевых; русский философ Н. А. Бердяев — ее дальний потомок. Родилась она в семье подполковника лейб-гвардии Преображенского полка — блестящего офицера екатерининского времени — и раннее детство провела в Петербурге. Никакими сведениями о характере и личности Александры Григорьевны мы не располагаем. Известен лишь тот факт, что несмотря на раннюю утрату матери, воспоминания о ней были всегда сакральной темой для всех ее детей, давали им нравственную опору, образец для подражания. «Будьте вместе, мои дорогие друзья, — напутствовал К. Н. Батюшков сестер 28 марта 1809 года, — станем любить друг друга до могилы, чтобы сбылось желание лучшей из матерей»[22]. Автобиографически звучат горькие слова о матери, вложенные поэтом в уста Торквато Тассо — героя исторической элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1817):
Сорренто! колыбель моих несчастных дней,
Где я в ночи, как трепетный Асканий,
Отторжен был судьбой от матери моей,
От сладостных объятий и лобзаний:
Ты помнишь, сколько слез младенцем пролил я!
Увы! с тех пор, добыча злой судьбины,
Все горести узнал, всю бедность бытия.
В чем была причина заболевания Александры Григорьевны, мы уже никогда не сможем установить; известно лишь, что болезнь ее протекала очень тяжело и интенсивно. Н. Л. Батюшков пытался сделать все, от него зависящее, чтобы помочь супруге, обращался к докторам в Вятке, однако быстро увидел, что улучшения не наступало. Тогда он адресовал начальству просьбу об отпуске и 24 мая 1794 года вместе с меньшими детьми и больной женой покинул Вятку, чтобы больше никогда в нее не вернуться.
Путь семейства лежал в Петербург, на который возлагались теперь все надежды на излечение. Однако путь этот был не близким, не легким и не прямым — добраться до Северной столицы в то время можно было только через Москву; дорога длиной в 1725 верст (почти две тысячи километров) преодолевалась примерно за месяц, а учитывая постоянные для русских дорог задержки с лошадьми и необходимость в отдыхе для маленьких детей и тяжелобольной женщины, то и значительно больше. Все эти жертвы оказались напрасными. Прожив в Петербурге всего несколько месяцев, Александра Григорьевна скончалась 21 марта 1795 года и была похоронена на кладбище Александро-Невской лавры. Ее могила на 8-м участке Некрополя XVIII века сохранилась по сей день. Описание этих трагических событий содержится в прошении Н. Л. Батюшкова, которое он послал императору Павлу I. Несмотря на официальную сухость документа, он задевает за живое: «Двухлетнее в Вятской губернии служение принужден был я оставить приключившеюся жене моей жестокою болезнью. Пользуя там немало времени безуспешно, решился привезти ее для сего в Петербург. <…> Жена моя, страдая год и семь месяцев, с необычайным мучением умерла»[23]. Все это время Константин вместе с младшей сестрой находились рядом с матерью и отцом.
Похоронив жену, Н. Л. Батюшков не уехал сразу же из Петербурга: он не вернулся к исполнению своей должности в Вятку, не отправился в отцовскую вотчину — село Даниловское, куда его настойчиво и даже грозно призывал родитель, но еще три года, до декабря 1798-го, провел в столице. Ожидал нового назначения, обращался с прошениями к царю, работал «сверх комплекта» (без жалованья) в Комиссии для составления законов Российской империи, пытался получить деньги под залог имения покойной жены, делал вынужденные долги, поскольку жизнь в столице была дорога, занимался устройством детей. После смерти императрицы Екатерины II, все еще находясь в Петербурге, он, наконец, получил повышение в чине — стал коллежским советником и сразу попросил о временном увольнении от службы, что и позволило ему наконец покинуть столицу. Перед этим (в 1796 или 1797 году) он определил своего сына в частный пансион О. П. Жакино. Самое тяжелое время после смерти матери и до этой даты Константин жил вместе с отцом и был под его опекой.
Отец поэта, Николай Львович Батюшков (1752/53? — 1817), принадлежал к старинному дворянскому роду. В «Общем гербовнике Всероссийской империи» его фамилия значится под 1544 годом[24]. Как и его супруга Александра Григорьевна, он происходил из семьи военного — капитан Л. А. Батюшков был участником самых крупных и кровопролитных походов русской армии XVIII века: турецкого, очаковского, хотинского, днестровского. Выйдя в отставку, дед поэта занялся своим имением. Судя по всему, это был человек суровый и деспотичный, но обладавший практическим умом и сумевший за годы своего хозяйствования умножить состояние рода. Остаток жизни он провел в селе Даниловском, которое со временем должно было отойти его старшему сыну Николаю. Это единственная на сегодняшний день родовая усадьба Батюшковых, которая чудом сохранилась в хаосе войн и революций[25]. Как и отец, Николай Львович избрал карьеру военного — обычный выбор для дворянина екатерининской эпохи. Однако довольно скоро он вышел в отставку поручиком и стал искать место по гражданской части. Возможно, причиной ранней отставки было слабое здоровье, родовой бич Батюшковых, возможно, — женитьба (предположительно, 1778/79 год). Помыкавшись по окраинам, послужив в Великом Устюге, потом в Ярославле, Николай Львович все время стремился в Вологду, вокруг которой располагались его фамильные владения, и наконец, в 1786 году, получил туда назначение. Через год в семье Батюшковых родился сын Константин.
Мы не знаем, где точно находился дом, в котором он появился на свет и провел первые годы своей жизни. Крестили мальчика в церкви Святой великомученицы Екатерины во Флоровке[26], а значит, и дом Батюшковых располагался где-то неподалеку. Позднее мы застаем Николая Львовича в период драматических семейных обстоятельств сначала в Вятке, потом в Петербурге, где он не добился никакого нового выгодного назначения и поворота своей карьеры. Петербург был закрыт для него по многим причинам, главной из которой была опала, связанная с участием его дяди Ильи Андреевича в заговоре против Екатерины II. Фактически заговора никакого не существовало, но было общее недовольство определенного слоя дворян началом нового царствования. Некоторые из них, в том числе и И. А. Батюшков, неосмотрительно высказывали свое мнение вслух. Пятнадцатилетний Николай Львович тоже был привлечен к следствию. Это и объясняет тот факт, что долгожданное повышение в чине он получил только после смерти Екатерины во время коронационных торжеств Павла I. Но особенного расположения к нему, очевидно, не испытывал и новый император. В любом случае, Николая Львовича ждала не успешная карьера, а его родовая вотчина — село Даниловское.
В 1806 году Николай Львович, которому в это время было уже за пятьдесят, вступил во второй брак. Он женился на девице А. Н. Теглевой, дочери устюженского дворянина, и это решение имело ряд очень существенных последствий. Прежде всего второй брак отца поссорил его со старшими детьми. Начался мучительный и долгий процесс раздела имущества: дети недолюбливали молодую мачеху и не верили в ее бескорыстность; перспектива остаться ни с чем пугала их, отдавать новой жене отца материнские имения они не собирались. Эта ссора была неприятна для всех ее участников, но надо представить себе, как больно ударила она по Николаю Львовичу, человеку, судя по всему, мягкому
