моя и зять, что я тебе по окончании твоей повести подробнее объявлю. Итак, я думаю, что сей волхв, надеясь отбыть коварством от достодолжной себе казни, старается все свои злодейства сокрывать от людей, но только от всемогущих богов сего утаить он не в силах, которые непременно показнят его когда-нибудь за неисчетные его беззакония.
Сказав сие, просил он паки Остана продолжать свое повествование, что древлянин и учинил следующим порядком.
После сего случая, — продолжал Остан, — путь наш был уже успокоен до самого Славенска, коего великолепие превышало все виданные мною города; красота храмов его и башен издалече поразила мои очи и удостоверила меня о подлинности славы, носящейся о нем по отдаленным странам. По въезде в оный, глаза мои не знали, куда обратиться: всюду встречалися здания, достойные особливого рассмотрения; удивление мое продолжалося по пространству всего города, который обширностью своею, занимающею несколько верст, не менее удивляет, как и огромностью прекрасных своих зданий; и не прежде успокоилось мое внимание, как уже по приезде в Завидов дом, стоящий почти по конец города.
По некотором отдохновении в сем доме, пошел я во дворец, чтоб исходатайствовать себе счастье предстать пред твоего родителя, коего человеколюбие прославлялося по всем славянским странам. По благости его, вскоре получил я к нему доступ: я ему объявил мои несчастья, прося его о покровительстве и о помощи себе. Добродетельный сей князь, умилясь на мое злополучие, но ненавидя брани, проливающей без всякого сожаления человеческую кровь и расторгающей спокойствие цветущих областей, обещал исходатайствовать мне то миротворством, чего другие доискиваются кровопролитием. Во исполнение своего обещания послал он вскоре посольство в Искорест с таким приказанием, чтоб оное старалося преклонить хищника моего престола уступить мне без расторжения мира принадлежащий мне венец; а ежели в требовании сем не успеет, то хотя бы преклоняло его уступить мне половину Древлянской земли с таким условием, чтобы другую оставил он мне по своей кончине. Но сей злодей не токмо не склонился на сие миролюбное и выгодное для него требование, но предприял еще отнять у меня и жизнь, каким бы то способом ни было. Для сего варварского исполнения избрал он самых наипозорнейших людей из своих прислужников, от которых едва нечаянный случай возмог спасти мой живот.
Известно тебе, государь, — продолжал древлянин, — что по милости твоего родителя перешел я жить из Завидова дома во дворец, где ни в содержании, ни в удовольствиях не имел я никогда недостатка; но оскорбленное мое сердце злополучием не могло иногда ими услаждаться и погружало меня в глубокое уныние. В сии печальные для меня часы любил я прогуливаться по прекрасным долинам Славенска или по берегам реки Мутной, прозванной Волховом, в память Славенова сына Волхва, или Волховца, который по сей реке разбойничал, превращаясь в лютого крокодила. Некогда в вечернее время прохаживаясь по берегам сей реки, довольно далеко от города, увидел я на реке сидящего в лодочке престарелого человека, упражняющегося в ловлении рыбы. Упражнение сие привлекло на себя мои очи; я впал в приятную задумчивость, представившую мне состояние рыболова и стоящего человека на высокой степени, гоняющегося за счастьем; единого из них беспечную и сладкую свободу и другого обманчивый блеск, совокупленный с беспрестанными заботами и с изнуряющею тягостью его звания. Посреди сих дум происшедший вопль исторг меня из моих размышлений; я обратил мои глаза туда, откуда оный происходил, и увидел бедного старика утопающа. Не медля нимало, бросился я в реку и, хотя с великим для меня трудом, однако ж освободил его напоследок от утопления, воспоследовавшего ему от собственной неосторожности и от вертлявости его лодки; и он бы непременно погиб без моей помощи, ибо, по несчастью сего рыбака, ни одного человека, кроме меня, не случилось тогда на берегу.
Бедный сей старик лишился при сем случае лодки своей и снастей, принадлежащих к его промыслу, но он об них тогда не сожалел, освободясь от неминуемой себе смерти, и, бросясь ко мне в ноги, приносил мне наичувствительнейшую благодарность. Состояние его показалось мне жалостно; я подал ему десять червонцев на исправу его надобностей, которых он при потоплении лишился. Сия малая щедрота привела его в неописанное восхищение, он паки хотел повергнуться к моим ногам, но я его до сего не допустил, советуя ему поскорее возвратиться в свое жилище для успокоения, а чтоб более не возмущать его моим присутствием, то пошел от него сам той же минуты. Что небо воздает нам со вторицею и вяще за щедроты наши к бедным, сие познал я тогда опытом, ибо, по нескольких днях после сего приключения, когда я, по обыкновению моему, прогуливался по берегу Волхова, то сей старик, увидя меня, просил отойти с ним от людей в сторону, обещая возвестить мне важную тайность; я его желание удовольствовал.
— Скажи мне, государь, — спросил он, отведши меня, — не ты ли сей Древлянский князь, за которого вступясь, добродетельный обладатель славян послал в Искорест посольство?
— Так, — ответствовал я ему, — это я.
— Милости твои, оказанные мне с толикою щедротою, — сказал мне на то престарелый рыболов, — побуждали меня всечасно воздать тебе за них какою ни на есть услугою, и благодарю богов, что они услышали о сем мою молитву. Жизнь твоя находится в опасности. Государь, — продолжал он, — хищник твоего княжества хочет тебя лишить оной; видишь ли ты сих людей? — присовокупил он, указывая мне на трех прохаживающихся. — Они древляне и присланы сюда твоим злодеем, чтоб отнять у тебя жизнь тайным образом. Мне удалось сию тайну у них самих подслушать, ибо они пристали в моей хижине, опасаясь явиться в городе, дабы предприятие их как не открылось. Во время ночи, когда не мог я уснуть по причине моей хворости, перешептывались они о сем, и притом еще говорили, что пославший их предпринял развратить деньгами послов и вельмож здешнего двора, чтоб как-нибудь устроить здесь твою погибель. Так я, — продолжал старик, — памятуя к себе твои милости и видя твое доброе сердце, советую тебе, государь, как наивозможно скорее удалиться из сей страны и ожидать себе помощи от единых небес. Не мне избыть здесь пагубы от твоего злодея: хоть бы объявишь о смертоубийцах твоих добродетельному Богославу и казнию их отвратишь на несколько от себя ударов, но враг твой другие составит на тебя ковы и напоследок непременно погубит тебя. Злые в желаниях своих упорствуют и пронырствами своими достигают скорее успехов, нежели добродетельные. Хотя здешний государь окружен почтенными и добродетельными людьми, но в великой толпе придворных и народа довольно сыщется бездельников, которые не ужаснутся пролить неповинную кровь за корысть. Не возгнушайся моего совета, государь, — примолвил он, — хотя я теперь не что иное, как бедный рыболов, но был некогда знаменитый вельможа между болгарами, от которых, будучи весьма долго игралищем судьбы и изнурен превратностями лживого счастья, удалился я в сию страну, отрекшись от суетных пышностей сего мира и страшась предаться паки его треволнению, и теперь веду хотя убогую жизнь, но зато спокойную и безопасную от нападков льстивого счастья, которому нечего больше у меня ныне похитить, кроме моей жизни.
Сие неожидаемое бедствие поразило меня, как громом, — говорил Остан, — и возмутило наипаче тревожные мои мысли, но добродетельный сей старик, увидя мое смущение и страх, старался меня утешить, подавая мне полезные советы и наставления. Он-то присоветовал мне оставить тайно Славенск, представляя, что ежели я открою твоему родителю причину моего отъезда, то непременно буду им воспрепятствован и не возмогу без грубости отказать его желанию, чтоб пребыть под его защитою; а между тем враг мой сыщет средство устроить неминуемую мне погибель. При сем случае уведомил он меня, что, восходя на восток, между Азиею и Европою есть страна, называемая Великою Булгариею, или Болгариею, лежащая при великой реке Волге, от коей и имя свое получила. Сей страны народы, — говорил он, — единоплеменны славянам; они, пришед от краев Варяжского моря, расположили свои жилища при плодоносных реках Каме, Волге и Яике, построив многие и крепкие города, из которых главнейший называется Боогорд. Жители сей земли славны сколько оружием своим, столько ж купечеством и хитростными своими рукоделиями. Они ведут беспрестанные войны с вышедшими из китайских стран народами, и от сего упражнения приобыкли они столько к воеванию, что почитаются между славянами бойчивейшими ратоборцами.
К сим-то народам советовал он мне ехать и искать их помощи противу моего злодея. Они охотно предпринимают дальние походы, — говорил он мне, — когда только надеются получить от них себе славу и прибыток. На совет его охотно я преклонился, и тем наипаче, что таковыми путешествиями уповал поучиться, рассматривая нравы, законы, обыкновения и достопамятности разных племен. За спасительное его объявление и благой совет хотел было я паки возблагодарить ему деньгами, но он от подаяния моего отрекся и ответствовал мне, что он никогда еще не продавал за мзду ни советов своих, ни остережений от смертоносной погибели и что и так уже одолжен мною ни за что. Толикое его бескорыстие восхитило мою душу так, что ежели бы не предстояла мне грозящая смертью опасность, то я тогда же бы согласился водвориться с ним, дабы научиться его терпению и добродетели.
Итак, следуя спасительному его совету, выехал я в следующую же ночь из Славенска, оставив письмо государю, твоему родителю, прося его в оном простить меня в скоропоспешном моем отъезде из его столицы, к чему меня побудили, прилагал я, тайные и важные причины. Таким образом извиняся, сколько мне возможно было лучше, выехал я из города и направил путь свой к Великой Болгарии. Я умалчиваю о небольших приключениях, случившихся со мною в дороге. По нескольких трудностях, прибыл я напоследок в Боогорд, столицу болгарских князей. Город сей пространством своим и зданиями едва уступает Славенску. По всем местам видимо в нем достойное похвал искусство болгарских художников; наипаче сияет оно в украшении храмов и княжеских чертогов. Сей город стоит верстах в тридцати ниже устья Камы, а от Волги отделен верст на семь.
Приезд мой и в сей город был бесполезен, ибо я желанной мною помощи не мог и в нем получить, понеже болгарский князь, именем Тревелий, находился тогда на войне против неприятелей государства, из коей не уповали ему возвратиться скоро. Обманут будучи повсюду надеждою, рассудил я, вспомнив последние слова моего воспитателя, что, никак, сами боги препятствуют мне
