свой меч и вступил в первую комнату; оная вся наполнена была премножеством разнообразных уродов с прегнусными харями. Как скоро они его увидели, то и завыли все престрашными и скаредными голосами, крича ему со всех сторон:
— Куда ты, несмышленый, идешь? Возвратись назад: здесь преддверие ада. Ежели ты осмелишься пойти еще далее, то ниспадешь в пылающую геенну. Беги скорее отсюда!
Выговорив сие, бросились они на него со всех сторон и начали теребить и уязвлять отвсюду; сначала пришел было Светлосан в робость, но уязвления их возвратили ему сердце и смелость: он начал поражать своим мечом окружавших его уродов, которые, мало-помалу от него рассыпаясь, вдруг все исчезли.
Сие возвратило ему прежнюю его бодрость; он увидел, что меч его может всему сопротивляться, чего ради, принеся паки молитву богам, пошел далее. По растворении второй комнаты увидел он, что все ее стены и потолок увешаны были змиями и чудовищами, а пол усыпан пеплом и полусгоревшими человеческими костями. Как скоро чудовища его усмотрели, то и начали на него все зиять пламенем, подняв преужасный скрежет, рев и свист, наподобие клокота и журчания огнедышащей горы. Славенский князь, имея в руках обнаженный Левсилов меч и надеясь и сих разогнать подобно, вошел безбоязненно и в сию комнату, но едва не лишился он тут своей жизни. Пламя, которое испустили на него змеи и страшилища, охватило его со всех сторон, и он отовсюду начал гореть; и ежели бы в сем опасном приключении храбрость его хотя на минуту совсем его оставила, то погиб бы он тут от пламени их мгновенно. Но по счастью его и помощью Белбога, сохранил он и в сем ужасном случае колеблющуюся свою бодрость и, будучи терзаем отовсюду огнями, не переставал поражать мечом нападавших на него чудовищ и, несмотря на превеликую их силу, наконец их разогнал. Тогда-то познал он прямо, что ежели б не одарен был от Чернобога силою и храбростью и не вооружен Левсиловым мечом, то погиб бы тут, конечно.
Сии два побоища, присовокупясь к тридневному его гладу, весьма ослабили его силы и уменьшили его бодрость: он уже начал было и сомневаться в преодолении сих адских стражей и хотел возвратиться назад, но в самое то время услышал глас, ободряющий его на довершение предприятого им дела. Сей небесный голос оживотворил унылое его сердце: бодрость его укрепилась, и полученные им раны не стали ему чувствительны. Он воздал благодарение подкрепляющему его божеству и обещал безропотно ему повиноваться.
Вследствие чего, приняв паки твердое намерение до конца исследовать сию тайну, отворил он безбоязненно двери третьей комнаты. Стены ее и пол были железные и раскалены наподобие горящего угля. Как только Светлосан, отворя ее и не рассмотря ее совершенно, занес ногу, чтобы в нее вступить, то в самое то мгновение пол обрушился и на место оного выступило зияющее пламя, подобно исходящему из огнедышащей горы и в тот же миг вылетевший из глубины сей пропасти пламенный крокодил, разинув широкие свои челюсти, устремился на Светлосана и хотел его проглотить одним зевом. Но ободренный сей князь небесным гласом в самый тот миг вонзил ему в пасть свой меч; страшилище застенало и исчезло, а комната из самой страшной учинилась весьма великолепно украшенною. При сем приятном виде Светлосан наиболее еще ободрился и, отдохнув в ней несколько, без всякой уже робости пошел в четвертую палату. Сия была всех прочих несказанно пространнее и преужаснее: она заключала в себе несметное множество страшилищ, на которых одно взирание навлекало смотрящему неизбежную смерть; но всех их ужаснее был прегрозный исполин, вооруженный претяжкою железною дубиною с шипами. Как скоро сей изверг естества увидел идущего в палату Славенского князя, то, возопив преужасно и приподняв ужасную свою палицу, хотел ею сразить Светлосана, но юный князь, предускорив сей удар, вонзил самому ему в сердце свой волшебный меч. Страшилище упало и исчезло, и все с ним вместе окружавшие его чудовища; ужасная палата в ту ж минуту превратилась в великолепную залу, а на место прегнусного исполина предстала прекрасная женщина в белом одеянии.
Она, постояв несколько в молчании, как будто б собирала рассеянный свой рассудок, бросилась потом пред Светлосаном на колени и проливая радостные слезы, возопила к нему:
— Великодушный и неустрашимый витязь! Чем мне воздать за великое твое благодеяние? Ты освободил меня от такого очарования, над которым целый ад, я чаю, трудился.
— Государыня моя, — ответствовал ей князь, подымая ее, не мне а богам должна ты благодарить за сие избавление, ибо ежели бы не их рука и меня в сем деле предводила, то и я бы погиб здесь невозвратно. Но скажи мне, государыня, — продолжал он, — кто тебя заключил в ужасное сие жилище?
— Карачун, — ответствовала она.
— Карачун! — возопил удивленный князь! — Праведные боги! Доколе попустите вы сему чудовищу тиранствовать над бедными человеками? Сей же самый злодей, сударыня, — продолжал он к ней, — и меня лишил сестры и зятя, которых я ищу уже весьма давно.
— А как называется сей зять? — спросила его поспешно женщина.
— Вельдюзь, Полотский князь, — отвечал ей Светлосан.
— Ах, государь! — вскричала она. — Он-то и приключил мне сию напасть, от коей ты меня избавил; но я на него не жалуюсь: он сам в этом не виноват и пострадал, может быть, жесточее еще и меня от нашего злодея.
— Так ты супруга Левсилова? — перехватил речь ее князь.
— Так, — отвечала Преврата, — но ты почему знаешь, государь, несчастного моего мужа?
Тогда Светлосан рассказал ей вкратце историю Руса и свои приключения, соединенные с оною.
— Ах, государь! — сказала тогда Преврата. — По словам твоим, хотя и не столь виноват Рус, как я мнила, но только он всем нашим напастям причина; однако ж я ему проступок его прощаю; может статься, был он только орудием божеского на нас гнева.
В сем месте их разговора прервала их беседу толпа оживленных людей, вошедших в комнату; они все пали на землю пред Светлосаном, принося ему свою благодарность за избавление их от очарования. Они были все разного состояния и разных земель люди, и по случаю путешествия своего зашли они в сей замок, надеяся сыскать в нем гостиницу, но вместо оной обрели было себе смерть. По объявлению их, как только кто из них входил на двор замка и, будучи устрашен шумом, происходившим от очарования, хотел бежать назад со двора, то в самое то время становился окамененным. По сказкам их, весьма немногие из них доходили до второй комнаты, а которые были столь дерзки, то погибали бедственно от зиявших пламенем чудовищ.
— Мы всечасно претерпевали мучение, — говорили они, — хотя были и окаменевшими, ибо мы сохраняли в себе всю чувствительность, хотя и не могли оказывать наших чувств. Лютые страшилища сего замка повсеночно мучили нас жесточайшим образом, и мы всечасно молили богов послать нам либо смерть, либо избавителя. Теперь они молитву нашу исполнили, послав тебя к нам на избавление, неустрашимый незнакомец. Сей милости твоей, — продолжали они, — вовеки мы не забудем.
После сего бросились они опять к ногам Светлосановым, который, со своей стороны, обласкав их, сколько возможно наилучше, просил госпожу замка, чтоб она за участие их в ее злоключении угостила их и поправила, сколько возможно ей, понесенные ими убытки. Преврата с великою охотою на предложение его согласилась и приказала своим служителям, которые подобно были очарованы и предстали пред нее совокупно с прочими людьми, приготовить для всех изобильный стол.
Между тем просила она своих гостей, чтоб они в ожидании обеда успокоились, где кому угодно будет, а Светлосану предложила удалиться с нею в особливую комнату, обещая рассказать ему приключение своего очарования, а от него узнать об его повести. Славенский князь охотно на желание ее согласился и последовал за нею в ее кабинет, где и начала она сперва рассказывать ему свои приключения от начала их, упоминая кратко объявленное уже об ней Русом и Вельдюзем. После чего продолжала она следующим порядком.
— По свершении лютого своего мщения, — говорила она Светлосану, — над несчастным твоим зятем Карачун, сей гнусный изверг природы, сказал, обратись ко мне: «А ты, неблагодарная, претерпишь от меня сто крат лютейшее сего наказание, но не за вспоможение твое сему бедному полочанину, а за презрение любви моей к тебе. Недостойного твоего мужа наказал уже я так, как должно за его гордость и дерзость противу меня, а тебя оставлял в покое до сих пор для того только, что не имел еще в руках у себя способа прикоснуться к проклятому твоему ожерелью; а теперь, отметя творцам оного, вымучил из них способ прикасаться к нему безвредно». Проговоря сие, схватил он меня с остервенением за ожерелье и, приподняв, ударил об пол, сказав сии слова: «Превратись в образ ужаснейший и сего, каковой теперь я имею, и пребудь в нем до тех пор, пока не умертвит тебя лютое оружие твоего мужа. Имей неистовое желание убивать всех приходящих на избавление к тебе; а чтоб мучение твое сравнялось моему, какое я от тебя чувствовал, то да превратится веселое твое жилище в образ адских пещер, коего жителям препоручаю я сие дело. Вот как люто, — промолвил он, — отмщевает себя раздраженная любовь»… Окончив свою речь, топнул он в пол ногою и, засвистав преужасно, провалился сквозь него со всеми своими прислужниками. После чего из отверстия, учиненного им, поднялся густой дым, смешанный с пламенем и неисчетным множеством чудовищ, о каких я ниже слыхивала, ниже воображала. Сие смешение адских страшилищ, измучив меня наилютейшим образом, помешало весь мой разум; тогда превращенной Карачуном в прегнусного исполина дали мне в руки палицу, вселя в меня бешенство убивать всех попадающихся мне. По сем адском действии наполнили они весь мой дом преужаснейшими привидениями и страшилищами, заграждая таким образом ко мне путь всем смертным. Но моя комната наполнена была ими столько, сколько, я чаю, и в самой бездне их не скоплялось. Они меня терзали всякий день наимучительнейшим образом и жизнь мою соделали мне лютее самой смерти… Вот, неустрашимый князь, — продолжала Преврата, — от каких напастей избавила меня твоя храбрость. Одолжение твое почитаю я больше всякого благодеяния: ты меня освободил от свирепостей целого ада, который, я чаю, над первою мною совершил такие лютости.
Светлосан, по оказании своего удивления о толиких чудесностях и по возблагодарении богам за ее избавление, рассказал ей
