дерева, осматриваясь повсюду, любовался на прекрасное строение природы, удивлялся речным берегам, покрытым зеленою травою наподобие разноцветных ковров, по которым утомившиеся от зноя звери, бегая, играли и купались в речных струях. Силослав, рассуждая об их непужливости, заключил из того, что сие место необитаемо и населено одними только дикими зверями и птицами, но в самое то время увидел четырех девочек, которые вели поить четырех овечек на розовых ленточках. Силослав очень тому удивился и спрашивал их, откуда они.
— Мы из замка нашей госпожи, — ответствовали они, — который отстоит отсюда недалеко.
Силослав во всяком месте надеялся получить известие о Прелепе, чего ради последовал за ними. Они очень скоро пришли в тот замок, который стоял почти на берегу к вершине сей реки. Одна из тех девочек побежала наперед и сказала в доме, что хочет посетить их проезжий. Силослав увидел на крыльце двух женщин в богатых одеждах, и сколько платье их было великолепно, столько и они прекрасны были видом; они вышли встретить его и с великой учтивостью ввели в покои и старались угостить его всем тем, чего бы он ни пожелал. Великолепие замка, необыкновенные и превосходящие имение царское украшения подали Силославу некоторое сомнение: он начал думать, что тут обитает какой-нибудь государь, оставивший свет и посвятивший себя уединению; за ужином имел он разговор со встретившими его женщинами, ибо трое только было их за столом. Оные объявили ему, что замок сей называется домом угощения; обладательница оного есть девица, их государыня, которая, имея неисчетные у себя сокровища, употребляет их на вспоможение путешествующим; всякий странник может иметь у нее пристанище хотя до конца его жизни.
— Вы теперь в таком месте, где добродетель, снисхождение и милость откроют вам все свои богатства, и если вы желаете, то все, что вы ни видите, можете себе присвоить, — промолвили они.
Силослав, чтоб оказать учтивую благодарность за такое невоображаемое снисхождение, которого нигде получить он не надеялся, благодарил их наичувствительным образом, а объявленные женщины во время всего стола делали ему новые обещания и после ужина, оказав ему свое почтение, равно как своему государю, оставили его; потом два служителя повели его в покой, в котором приготовлена была для него великолепная постель, на коей препроводил всю ночь в неописанной тишине и удовольствии; утомленные дорогою и беспокойством его члены тотчас принудили окончить живое стремление мыслей и отдались во власть покрывающего их сна.
Когда настал день, определенные служители принесли Силославу покойное утреннее платье, причем докладывали ему, что не изволит ли он омыться благовонными водами. Силослав на то согласился. Итак, повели его в сад, где стояло небольшое здание наподобие грота, коего стены сделаны были из чистой меди и снаружи умеренно раскалялись пламенем; пол устлан был мягкою травою, и для отдохновения стояло усыпанное благовонными цветами ложе. Когда Силослав вошел в него, раздевшись, тогда служитель отвернул ключ, который находился посередине; тогда начал бить благовонный водомет и орошать все стены, отчего поднялся легкий и приятный пар, наполнив все здание теплотою; тогда казалось, что будто теплые зефиры обмахивали крыльями Силославово тело и мягкими своими устами пускали на него полуденную теплоту. В такой покоясь роскоши, почувствовал Силослав нежнейшее расслабление членов и сладкое мление души. Раб отворил другие водометы, из которых полилась на Силослава вода благовоннее и прозрачнее Аврориных слез, от коей распустившееся от пару тело его наместо крепости напоилось приятством и нежностью. Немалое время лежал он на мягком ложе, которое ему, утомленному нежностью, не позволяло встать на ноги, во время чего наслаждался он приятностью музыки; водяные органы, сделанные удивительным искусством, усыпили Силослава приятным своим звуком. После сего встав он и одевшись в нежное и легкое платье, в котором походил больше на Адониса, нежели на ироя, возвратился в покои, в коих встретили его две женщины в белых одеяниях; они были столь прекрасны, что если б Силослав не отдал сердце свое Прелепе, то, конечно бы, посвятил его которой-нибудь из оных; они его проводили к столу, за которым все было глазам его прелестно: кушанье, разговоры, собеседницы, музыка — все наполнено было великолепием и нежностью. После половины дня, когда солнце удерживало свои лучи и больше уже не раскаляло оными землю, тогда предложили ему, не изволит ли он прогуляться в саду. Он с охотою на то согласился; итак, повели его в оный.
Когда пришли они к воротам садовым, тогда увидел Силослав удивительное соплетение искусством человеческих рук. Ворота сии имели в ширину десять локтей, а в высоту пятнадцать; они сделаны были наподобие решетки, которая сплетена была разными узорами и с разными изображениями животных из чистого и прозрачного янтаря; в саду дороги, цветники, накры и истуканы притягивали к себе взор и принуждали оставаться тут до конца жизни. Все сие приводило в восхищение Силослава; а что больше наполнило его удивлением, то было сие. Сад окружен был с трех сторон хоромами, которые построены были в три жилья; в каждом окне сидела великолепно одетая красавица, которых находилось больше тысячи; они были столь прекрасны, что казалось Силославу, будто бы природа старалась собирать приятности со всего света и заключила их в сем месте; он не знал, которой дать из них преимущество; глаза его летали по всем и находили все то, чего не видели они прежде; всякая красавица наполнена была прелестьми, и вид ее показывал склонность к Силославу; глядя на него, усмехались с приятностью и казались желающими ему понравиться. Прельщенный Силослав млел и не хотел оставить сего места; чего ради, севши будто для отдохновения на дерновую лавку, спрашивал у своих собеседниц, которые его провожали, какое божество собрало к ним столько прелестей, и какая непостижимая сила наполняет сие место столь невоображаемой нежностью и великолепием?
— Я думаю, — продолжал он еще, — что здешний воздух не услаждает сего места, но сам услаждается, зыбляся, на ваших нежностях. И предвестница Световидова,[8] я чаю, не стыдится, восходя на небо, что усматривает здесь превосходящих себя в красоте. А светоносец Феб непременно останавливает своих коней, когда протекает мимо сего места, и оставляет его с прискорбностью, одним словом, скажите мне — с смертными ли я нахожусь здесь или бессмертными?
— Мы уведомили уже тебя, государь, кто наша обладательница, — ответствовали провожатые. — Замок этот весь населен женщинами, и наша должность — принимать чужестранцев, и оных угощать по их соизволению; и ежели ты имеешь намерение препроводить здесь свой век, то можешь пользоваться всеми этими красавицами, они будут все во власти твоей. Что ж касается до нашей государыни, она повелевает нами, а мы ее подданные; сколько она нас выше саном, столько и красота ее превосходнее нашей; ты не можешь вообразить ее прелестей, и всякий, увидев ее, захочет лучше лишиться жизни, нежели расстаться с нею, для чего и ты увидеть ее не можешь; она не показывается никому в свете; однако ж мы опасаемся, чтоб и одно воображение о ее красоте не встревожило твоих мыслей и не родило бы в сердце твоем непобедимой любви. Но свирепость такая более в ней для того, что она имеет у себя любовника, которому посвятила жизнь свою и сердце навеки, и желает лучше умереть, как учинить ему малейшую неверность; но ты, если только желаешь, то можешь здесь найти довольно красавиц, которые не менее принесут тебе забав.
Силослав, услышав оное, сколько восхитился радостью, столько смутился мыслью, не зная нимало причины своему движению; просил спутниц своих объявить ему имя государыни, однако они на сие не согласились и представляли, что имеют приказание оное таить. Потом, когда пришли они опять в покои, тогда одна красавица оставила его, а другая осталась для сделания ему беседы, что продолжалось во все его пребывание в замке, в коем он препровождал время, получая всякий день новые благосклонности от переменяющихся красавиц. Восхищался роскошами, услаждал зрение свое разными великолепиями сего замка; итак, не оставалось ему ничего иного думать, как только что он во всем свете не может найти увеселения лучшего и достойнейшего; укрывающаяся владетельница сего замка подавала ему сомнение и надежду; любовь его к ней усиливалась, и как искал он неизвестного, то не оставил ни одного места, чтоб не уведать все в оном обстоятельно; и сего ради не хотел выехать из оного места до тех пор, покамест не уведает имя госпожи его. Некогда поутру принесли к нему служители весьма богатое платье, которое походило больше на царскую одежду; потом предстали по обыкновению и две красавицы, одетые в белое платье, и казались готовящимися к великому пированию. Чудясь оному, Силослав спрашивал у них, не торжество ли какое будет у них сегодня в замке.
— Так, государь, — ответствовали они, — сегодняшний день будет у нас празднество, которое отправляем мы по окончании каждого года, и на которое обыкновенно приезжает и наша государыня и делает нам честь, кушая с нами за одним столом; сколько ж и ты будешь счастлив, что получишь участие в нашей радости и будешь видеть лицо нашей государыни, на которое ни один еще смертный не удостоился взглянуть, да и видеть его было не можно.
Силослав, услышав сие, пришел в неописанное восхищение и поспешил убрать себя всем тем, что тщеславие и любовь представило его глазам прелестнейшим. Вдавшись в великую роскошь и нежность, не мужество уже сияло на его одежде и не укрепленное силою богатырство, походил он более на Нарцисса, любовавшегося собственною красотою.
Наконец, когда он увидел, что к наряду его более уже ничего не недоставало, пошел в чертоги, уготовленные для празднества. Оные все наполнены были прекрасными женами, и всякая из них усугубляла красоту свою пристойным убранством. Когда вошел к ним Силослав, то все сделали ему поздравление, подобно как любимцу царскому. Вскоре потом вошла и государыня, коя, взглянув на Силослава, быстро вскричала:
— Ах, Силослав! — и упала в руки последующих ей женщин. Удивленный Силослав, не зная, что иное начать, бросился было ей помогать, но вдруг стал поражен удивлением, радостью и восхищением, едва было и сам не упал без чувства; потом, пришед в прежние силы, бросился перед упадшею в обморок на колени.
— О боги, тронутые нашими несчастьями! — возопил он. — Так уж вы перестали нас разлучать? Прекрасная Прелепа! тебя ли я вижу? Твою ли руку лобызают уста мои? Так это ты! ты самая та, которую я, странствуя по всем землям, искал, и теперь вижу, что милосердные боги умилостивились над
