Он любит отдыхать с Эратой
Разнообразной и живой,
И часто водит нас с собой
В страны Фантазии крылатой.
Ему легко: он награжден,
Благословен, взлелеян Фебом:
Под сумрачным родился небом,
Но будто в Аттике рожден.
Вторая половина 18J7
<П. А. ВЯЗЕМСКОМУ Я вижу тень Боброва: Она передо мной, Нагая, без покрова, С заразой и с чумой; Сугубым вздором дышит И на скрижалях пишет Бессмертные стихи, Которые в мехи Бог ветров собирает И в воздух выпускает На гибель для певцов; Им дышит граф Хвостов, Шихматов оным дышит, И друг твой, если пишет Без мыслей кучи слов. 1817 (?) ИЗ ГРЕЧЕСКОЙ АНТОЛОГИИ 1 В обители ничтожества унылой, О незабвенная! прими потоки слез, И вопль отчаянья над хладною могилой, И горсть, как ты, минутных роз! Ах! тщетно все! Из вечной сени Ничем не призовем твоей прискорбной тени; Добычу не отдаст завистливый Аид. Здесь онемение; все хладно, все молчит, Надгробный факел мой лишь мраки освещает... Что, что вы сделали, властители небес? Скажите, что краса так рано погибает! Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слез Прими почившую, поблеклый цвет весенний, Прими и успокой в гостеприимной сени! 2 Свидетели любви и горести моей, О розы юные, слезами омоченны! Красуйтеся в венках над хижиной смиренной, Где милая таится от очей! Помедлите, венки! еще не увядайте! Но если явится, - пролейте на нее Все благовоние свое И локоны ее слезами напитайте. Пусть остановится в раздумье и вздохнет. А вы, цветы, благоухайте И милой локоны слезами напитайте! 3 Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили... О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите: кругом рассеяны небрежно Одежды пышные надменной красоты; Покровы легкие из дымки белоснежной, И обувь стройная, и свежие цветы. Здесь все развалины роскошного убора, Свидетели любви и счастья Никагора! 4 ЯВОР К ПРОХОЖЕМУ Смотрите, виноград кругом меня как вьется! Как любит мой полуистлевший пень! Я некогда ему давал отрадну тень; Завял... но виноград со мной не расстается. Зевеса умоли, Прохожий, если ты для дружества способен, Чтоб друг твой моему был некогда подобен И пепел твой любил, оставшись на земли. 5 Где слава, где краса, источник зол твоих? Где стогны шумные и граждане счастливы? Где зданья пышные и храмы горделивы, Мусия, золото, сияющие В них? Увы! погиб навек, Коринф столповенчанный! И самый пепел твой развеян по полям. Все пусто: мы одни взываем здесь к богам, И стонет Алкион один в дали туманной! 6 "Куда, красавица?" - "За делом, не узнаешь!" - "Могу ль надеяться?" - "Чего?" - "Ты понимаешь!" - "Не время!" - "Но взгляни: вот золото, считай1" - "Не боле? Шутишь! Так прощай". 7 Сокроем навсегда от зависти людей Восторги пылкие и страсти упоенье, Как сладок поцелуй в безмолвии ночей, Как сладко тайное любови наслажденье! 8 В Лаисе нравится улыбка на устах, Ее пленительны для сердца разговоры, Но мне милей ее потупленные взоры И слезы горести внезапной на очах. Я в сумерки вчера, одушевленный страстью, У ног ее любви все клятвы повторял И с поцалуем к сладострастью На ложе роскоши тихонько увлекал... Я таял, и Лаиса млела... Но вдруг уныла, побледнела И - слезы градом из очей! Смущенный, я прижал ее к груди моей: "Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?" "Спокойся, ничего, бессмертными клянусь; Я мыслию была встревожена одною: Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь". 9 Тебе ль оплакивать утрату юных дней? Ты в красоте не изменилась И для любви моей От времени еще прелестнее явилась. Твой друг не дорожит неопытной красой, Незрелой в таинствах любовного искусства. Без жизни взор ее стыдливый и немой, И робкий поцалуй без чувства. Но ты, владычица любви, Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень; И в осень дней твоих не погасает пламень, Текущий с жизнию в крови, 10 Увы! глаза, потухшие в слезах, Ланиты, впалые от долгого страданья, Родят в тебе не чувство состраданья, Жестокую улыбку на устах... Вот горькие плоды любови страстной, Плоды ужасные мучений без отрад, Плоды любви, достойные наград, Не участи, для сердца столь ужасной... Увы! как молния внезапная небес, В нас страсти жизнь младую пожирают И в жертву безотрадных слез, Коварные, навеки покидают. Но ты, прелестная, которой мне любовь Всего - и юности, и счастия дороже, Склонись, жестокая, и я... воскресну вновь, Как был, или еще бодрее и моложе. 11 Улыбка страстная и взор красноречивый, В которых вся душа, как в зеркале, видна, Сокровища мои... Она Жестоким Аргусом со мной разлучена! Но очи страсти прозорливы: Ревнивец злой, страшись любви очей! Любовь мне таинство быть счастливым открыла, Любовь мне скажет путь к красавице моей, Любовь тебя читать в сердцах не научила. 12 Изнемогает жизнь в груди моей остылой; Конец борению; увы! всему конец. Киприда и Эрот, мучители сердец! Услышьте голос мой последний и унылый. Я вяну и еще мучения терпмо: Полмертвый, но сгараю. Я вяну, но еще так пламенно люблю И без надежды умираю! Так жертву обхватив кругом, На алтаре огонь бледнеет, умирает И, вспыхнув ярче пред концом, На пепле погасает. 13 С отвагой на челе и с пламенем в крови Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна. О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна! Вверяйся челноку! плыви! Между маем 1817 и началом 1818 ПОСЛАНИЕ К А. И. ТУРГЕНЕВУ Есть дача за Невой, Верст двадцать от столицы, У Выборгской границы, Близ Парголы крутой: Есть дача или мыза, Приют для добрых душ, Где добрая Элиза И с ней почтенный муж, С открытою душою И с лаской на устах, За трапезой простою На бархатных лугах, Без бального наряда, В свой маленький приют Друзей из Петрограда На праздник сельский ждут. Там муж с супругой нежной В час отдыха от дел Под кров свой безмятежной Муз к грациям привел. Поэт, лентяй,счастливец И тонкий философ, Мечтает там Крылов Под тению березы О басенных зверях И рвет парнасски розы В приютинских лесах. И Гнедич там мечтает О греческих богах, Меж тем как замечает Кипренский лица их И кистию чудесной, С беспечностью прелестной, Вандиков ученик, В один крылатый миг Он пишет их портреты, Которые от Легы Спасли бы образцов, Когда бы сам Крылов И Гнедич сочиняли, Как пишет Тянислов Иль Балдусы писали, Забыв и вкус и ум. Но мы забудем шум И суеты столицы, Изладим колесницы, Ударим по коням И пустимся стрелою В Приютино с тобою. Согласны? - По рукам! Между октябрем 1817 и ноябрем 1818 КНЯЗЮ П. И. ШАЛИКОВУ (при получении от него в подарок книги, им переведенной) Чем заплачу вам, милый князь, Чем отдарю почтенного поэта? Стихами? Но давно я с музой рушил связь И без нее кругом летаю света, С востока к западу, от севера на юг Не там, где вы, где граций круг, Где Аполлон с парнасскими сестрами, Нет, нет, в стране иной, Где ввек не повстречаюсь с вами: В пыли, в грязи на тряской мостовой, "В картузе с козырьком, с небритыми усами"" Как Пушкина герой, Воспетый им столь сильными стихами. Такая жизнь для мыслящего - ад. Страданий вам моих не в силах я исчислить. Скачи туда, сюда, хоть рад или не рад. Где ж время чувствовать и мыслить? Но время, к счастью, есть любить Друзей, их славу и успехи И в дружбе находить Неизъяснимые для черствых душ утехи. Вот мой удел, почтенный мой поэт: Оставя отчий край, увижу новый свет, И небо новое, и незнакомы лицы, Везувий в пламени и Этны вечный дым, Кастратов, оперу, фигляров, папский Рим И прах, священный прах всемирныя столицы. Но где б я ни был (так я молвлю в добрый час), Не изменясь, душою тот же буду И, умирая, не забуду Москву, отечество, друзей моих и вас! 11 сентября 1818 К ТВОРЦУ "ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО" Когда на играх Олимпийских, В надежде радостных похвал, Отец истории читал, Как грек разил вождей азийских И силы гордых сокрушал, Народ, любитель шумной славы, Забыв ристанье и забавы, Стоял и весь вниманье был. Но в сей толпе многонародной Как старца слушал Фукидид, Любимый отрок аонид, Надежда крови благородной! С какою жаждою внимал Отцов деянья знамениты И на горящие ланиты Какие слезы проливал! И я так плакал в восхищенье, Когда скрижаль твою читал, И гений твой благословлял В глубоком, сладком умиленье... Пускай талант - не мой удел! Но я для муз дышал недаром, Любил прекрасное и с жаром Твой гений чувствовать умел. Между маем и сентябрем 1818 * * * Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении Аврориных лучей, Но не отдаст тебе багряная денница Сияния протекших дней, Не возвратит убежищей прохлады, Где нежились рои красот, И никогда твои порфирны колоннады Со дна не встанут синих вод. Май или июнь 1819 * * * Есть наслаждение и в дикости лесов, Есть радость на приморском бреге, И есть гармония в сем говоре валов, Дробящихся в пустынном беге. Я ближнего люблю, но ты, природа-мать, Для сердца ты всего дороже! С тобой, владычица, привык я забывать И то, чем был, как был моложе, И то, чем ныне стал под холодом годов. Тобою в чувствах оживаю: Их выразить душа не знает стройных слов И как молчать об них, не знаю. Июль или август 1819 НАДПИСЬ ДЛЯ ГРОБНИЦЫ ДОЧЕРИ МАЛЫШЕВОЙ О! милый гость из отческой земли! Молю тебя: заметь сей памятник безвестный: Здесь матерь и отец надежду погребли; Здесь я покоюся, младенец их прелестный. Им молви от меня: "Не сетуйте, друзья! Моя завидна скоротечность; Не знала жизни я, И знаю вечность". Январь 1820 ПОДРАЖАНИЕ АРИОСТУ La verginella ё simile alia rosa'. Девица юная подобна розе нежной, Взлелеянной весной под сению надежной: Ни стадо алчное, ни взоры пастухов Не знают тайного сокровища лугов, Но ветер сладостный, но рощи благовонны, Земля и небеса прекрасной благосклонны. <1821>
1 Девушка подобна розе (итал.)
ПОДРАЖАНИЯ ДРЕВНИМ
1
Без смерти жизнь не жизнь: и что она? сосуд,
Величествен сей понт! Лазурной царь пустыни,
О солнце! чудно ты, среди небесных чуд!
И на земле прекрасного столь много!
Но все поддельное иль втуне серебро:
Плачь, смертный! плачь! Твое добро
В руке у Немезиды строгой!
2
Скалы чувствительны к свирели;
Верблюд прислушивать умеет песнь любви,
Стеня под бременем; румянее крови
Ты видишь — розы покраснели
В долине Йемена от песней соловья…
А ты, красавица… Не постигаю я.
3
Взгляни: сей кипарис, как наша степь, бесплоден
Но свеж и зелен он всегда.
Не можешь, гражданин, как пальма дать плода?
Так буди с кипарисом сходен:
Как он уединен, осанист и свободен.
4
Когда в страдании девица отойдет
И труп синеющий остынет,
Напрасно на него любовь и амвру льет,
И облаком цветов окинет.
Бледна, как лилия в лазури васильков,
Как восковое изваянье;
Нет радости в цветах для вянущих перстов,
И суетно благоуханье.
5
О смертный! хочешь ли безбедно перейти
За море жизни треволненной?
Не буди горд: и в ветр попутный опусти
Свой парус, счастием надменной.
Не покидай руля, как свистнет ярый ветр!
Будь в счастье — Сципион, в тревоге брани — Петр.
6
Ты хочешь меду, сын? — так жала не страшись;
Венца победы? — смело к бою1
Ты перлов жаждешь? — так спустись
На дно, где крокодил зияет под водою.
Не бойся! Бог решит. Лишь смелым он отец,
Лишь смелым перлы, мед, иль гибель… иль венец.
Июнь 1821
Шафгауеен
* * *
Жуковский, время всё проглотит,
Тебя, меня и славы дым,
Но то, что в сердце мы храним,
В реке забвенья не потопит!
Нет смерти сердцу, нет ее!
Доколь оно для блага дышит!..
А чем исполнено твое,
И сам Плетаев не опишет.
Начало ноября 1821
* * *
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
1821 (?)
ПРИМЕЧАНИЯ
При непосредственном участии К. Н. Батюшкова вышло одно собрание его произведений «Опыты в стихах и прозе Константина Батюшкова» (ч. I — II. Спб., 1817), изданное Н. И. Гнедичем. I, прозаической части предпослано краткое предисловие ко всему изданию, написанное Гиедичем: «В двух сих книжках помещены почти все произведения г. Батюшкова в стихах и прозе, рассеянные по разным периодическим изданиям, и присоединены еще новые, нигде не печатанные. Гсворить об них в предисловии я почитаю излишним. Скажу только, что случай, доставивший мне средства предпринять сие издание, я почитаю приятнейшим в жизни, ибо уверен, что удовлетворю желание просвещенных любителей словесности». Во II части помещены 64 стихотворения, написанных в 1806 — 1817 гг. При жизни Батюшкова, но уже без его участия,
