мольба; ты дрожащей внимай; тот презрен, кто откажет мольбе.

Рапа – прибыль твоя: на груди, на челе то прямая украса мужам:

Ты чрез сутки, не прежде, ее повяжи, если хочешь собратом быть нам.

Наконец Фритиоф решается ехать к Рингу, но не врагом, а мирным гостем, чтоб проститься с Ингеборгою. У Ринга был пир, когда вошел в чертог человек, покрытый с темени до ног медвежьего шкурою, и который, как ни нагибался над нищенской клюкою, но все был выше всех других. Он сел у дверей; один из придворных вздумал над ним посмеяться, и пришлец могучею рукою поставил его вверх ногами. Конунг, довольный его смелым ответом, просит сбросить личину – врага веселия: тогда явился глазам всех богато одетый юноша,

Прекрасен, будто Бальдер, могуществен, как Тор.

У Ингеборги вспыхнул румянец на щеках;

Так северным сияньем пылает снег в полях;

Вздыматься стали перси, как бурною порой

Две лилии речные качаются волной.

Ринг восклицает: «Хоть и страшен Фритиоф, но одержу над ним верх, при помощи Фреи, Тора и Одина!» Ответ Фритиофа – гром и молния. Он называет себя другом детства Фритиофа и клянется быть его защитником.

Тогда с улыбкой конунг сказал: «Твой смел язык;

Но речь вольна в чертогах у северных владык;

Жена, попотчуй гостя вкуснейшим ты вином;

Надеюсь, с незнакомцем мы зиму проведем».

. . . . .

Потупя взоры, гостю дает она вино.

Трепещет, и плеснуло ей на руку оно.

Как блеск вечерний пышет на лилиях порой,

Горели темны капли над белою рукой.

И гость, взяв рог, с улыбкой поднес его к устам.

В наш век не осушить бы его и двум мужам;

Но мощный не запнулся и весь в один глоток,

Прекрасной в угожденье, он осушил тот рог.

Затем песни скальда —

Стал петь он о Валгалле, о мзде за смерть в боях,

О подвигах норманнов на суше и в морях.

За меч бойцы хватались, и взор у них пылал,

И прежнего быстрее кругом ходил бокал.

Весна. Ринг собрался на охоту.

Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди!

Как звезда, она сияет на богатой лошади —

Это Фрея, это Рота, по еще прекрасней их;

На главе убор пурпурный с связкой перьев голубых.

Не гляди на светлы очи, не смотри на блеск кудрей!

Дальше! стан се так строен, перси так полны у ней!

Не любуйся на лилеи и на розы этих щек,

Не лови ты звуков, сладких, будто вешний ветерок!

Фритиофа мучит грустное раздумье; он уже раскаивается, что увидел Ингеборгу. Между тем, вместе с Рипгом, он отстает от охотников, и усталый Ринг хочет отдохнуть; Фритиоф стелет на траве плащ, и Ринг преклоняется головою к его коленям. Демон искушения, в виде черной птицы, преклоняет Фритиофа убить спящего Ринга; песня белой птицы прогоняет искушение – Фритиоф далеко от себя бросает меч свой. Тогда Ринг признается ему, что его сон был притворный; он знал, что его гость не кто иной, как «ужас народов и богов» – Фритиоф.

Сед я, видишь; скоро, скоро под курганом буду я;

Ты тогда возьми и край мой и жену: она твоя.

Будь дотоле нашим гостем: я – второй тебе отец;

Без меча, ты – мой защитник; нашей давней пре конец.

Жалеем, что место не позволяет нам выписать ответа Фритиофа, где он от всего отказывается и хочет ехать в море, на борьбу с бурями, на битвы, которые одни могут заглушить мучения его совести за сожжение храма Бальдера и утишить волнение его страсти. Это сама поэзия, – мрачная, гордая, могучая поэзия севера!

Ринг умирает, и народ, избирая Фритиофа опекуном его сына и правителем страны, требует, чтоб он женился на Ингеборге; но Фритиоф возвращается на родину, воздвигает новый, великолепный храм Бальдеру, узнает о смерти Гелга и, подходя к Гальфдану для примирения, —

«В сей распре, – с кротостью сказал он, – будет тот

Великодушней, кто сперва предложит мир».

Тут Гальфдан, покраснев, совлек с руки своей

Железную перчатку, и опять сплелись

Давно разрозненные длани; как скала,

Надежно, крепко было рукожатье то!

Старик тогда сложил проклятие с главы

Изгнанника, – того, кто «Волком храма» слыл.

И в тот же миг явилась Ингеборга к ним,

В наряде брачном, в горностаевом плаще,

И девы шли за ней, как звезды за луной.

В слезах она в объятья Гальфдана спешит,

А он, растроганный, прекрасную сестру

Склоняет к Фритьофу на грудь. И вот она

Пред жертвенником руку предает тому,

Кого от сердца любит, кто ей с детства мил.

Вот содержание поэмы лауреата Швеции{2}. Какие элементы жизни, и как было такому даровитому поэту не создать из них такой превосходной поэмы! Великодушное геройство, неукротимая, рьяная любовь, стремление к славе и великим делам, ненасытимая жажда мести за оскорбленную честь и достоинство – и готовность прощать; бурное, гордое вольнолюбие – и благоговейное уважение к законам нравственности и истины; любовь к женщине, могучая, беспредельная, страстная и, вместе, кроткая, нежная, покорная, девственная, чистая: – вот они, эти романтические элементы, это зерно будущего рыцарства! А между тем нравы дики, воинственность отзывается зверством, право сильного торжествует, кровь льется беспрестанно! Да, народная поэзия такого племени доступна всем народам и всем векам: из нее смело могут черпать поэты новейшего времени и из ее элементов созидать произведения мировые и вечные! Все дело в идее: чем общее идея, тем родственнее духу человеческому форма, выразившая ее{3}. А какая же идея общее, человечнее, родственнее всем векам и народам, как не идея мужества, доблести, правды, любви и всего, чем гордится человечество, в чем люди сознают свое братство, свое единокровное родство в боге?..

Не зная подлинника, не можем утвердительно судить о достоинстве поэмы Тегнера; можем сказать только, что чем более нравился нам перевод г. Грота, тем несравненно выше представлялся нашей фантазии подлинник… Какие грандиозные образы, какая сила, энергия в чувстве, какая свежесть красок, какой дивно поэтический колорит! Это совершенно новый, оригинальный мир, полный бесконечности, величавый и сумрачный, как даль океана, как вечно суровое небо севера, опирающееся на исполинские сосны… От всей души благодарим г. Грота за его прекрасный подарок русской публике…

Что касается до достоинства перевода, – нельзя не отдать полной справедливости таланту г. Грота как переводчика. Он умел сохранить колорит скандинавской поэзии подлинника, и потому в его переводе есть жизнь: а это уже великая заслуга в деле такого рода! Жаль только, что между прекрасными стихами у него нередко попадаются стихи прозаические, неточность в выражении, а оттого и темнота. Может быть, это происходило и от желания быть как можно вернее смыслу подлинника: в таком случае мы самые недостатки готовы принять за достоинство, тем более что со временем г-ну Гроту легко будет исправить их. Впрочем, некоторые песни переведены прекрасно, особенно XIX-я. Нам очень нравится, что г. Грот каждую песню переводил размером подлинника. Так как форма всегда соответствует идее, то размер отнюдь не есть случайное дело, – и изменить его в переводе значит поступить произвольно. Может быть, такой перевод будет и выше самого подлинника, но тогда он – уже переделка, а не перевод.

Перевод г. Грота снабжен всеми вспомогательными средствами, облегчающими для читателя уразумение поэтического произведения: объяснением непонятных слов, рассказом о нравах, обычаях и мифологии древней Скандинавии, известием о переводе «Фритиофа» на все языки, письмом Тегнера, касающимся до его поэмы. Словом, издание перевода г. Грота, не в пример русским книгам, европейское в полном смысле этого слова. Видно, что г. Грот занялся переводом «Фритиофа» с любовию и усердием, долго изучал его. В типографском отношении книжка г. Грота могла бы назваться изящною, если б не была неприятно для глаз и без всякой нужды испещрена заглавными буквами.

Сноски

1 Жаль, что эти два последние стиха в куплете темно, и слабо переданы.

Комментарии

1 Здесь и далее курсив в цитатах принадлежит Белинскому.

2 В 1811 г. И. Тегнер был удостоен премии Шведской академии за поэму «Швеция» (1809).

3 Этот тезис подробнее развивается в «Статьях о народной поэзии» (см.: наст. т., с. 161–163).