Казаки. Повесть Александра Кузьмича. В. Г. Белинский
КАЗАКИ. Повесть Александра Кузьмича. Санкт-Петербург. В типографии Экспедиции заготовления государственных бумаг. 1843. Две части. В 8-ю д. л. В I-й части – 217, во II-й – 305 стр.
Кто не пишет в наше время романов и повестей, особенно исторических романов и повестей? Кто? – только люди, ничего не пишущие! Откуда же эта страсть, в чем ее причины? Об этом можно бы много сказать; но мы на этот раз ограничимся немногими словами. Большая часть пишущего народа вообразила себе, что роман, особенно исторический, не поэзия, потому что пишется прозою. Эти господа думают, что событие (то есть завязка или развязка какого-нибудь приключения или происшествия) уже само по себе так интересно, что может занять внимание читателя и доставить ему удовольствие[1]. Это «событие» у них всегда бывает одно и то же: герой, одаренный всеми добродетелями, красотою и умом, влюбляется в героиню, которая тоже – феникс своего пола. За нее обыкновенно сватается какой-нибудь «злодей», на стороне которого отец. Следуют разные препятствия и страдания; но верность и постоянство все превозмогают – даже здравый смысл, – и герои, по претерпении разных несчастий, совокупляются наконец законным браком. К этому вздору г. сочинитель примешает историю, выведет несколько исторических лиц и заставит их говорить и действовать для вожделенного соединения героев своего романа, так что у иного такого сочинителя и Полтавская битва и Бородинское сражение даются именно с этою целью и, кроме счастливого брака глупых любовников, не оставляют после себя никаких результатов для мира. Согласитесь, что этак писать легко: нечего выдумывать, не над чем думать; взял перо – и пошел писать! Чудаки – эти сочинители! Они не понимают, что сущность и достоинство романа (и исторического и не исторического) не в сюжете; что сюжет – дело всегда готовое: бери только. Что составляет сюжет, например, «Ламмермурской невесты» Вальтера Скотта? Молодой человек любит девушку, которая отвечает на его любовь; они объяснились и поменялись кольцами; остается только получить согласие родителей Люции. Отец бы и не прочь от этого; но мать, ненавидевшая Равенсвуда, имением которого заставила завладеть своего слабохарактерного мужа, не хочет и слышать об этом союзе и заставляет свою дочь выйти замуж за другого. Встретив неожиданное сопротивление со стороны дочери, леди Астон пользуется отсутствием Равенсвуда и убеждает Люцию, что он изменил ей. Бедная, слабая девушка решается с отчаяния выйти за немилого; брачный контракт подписан ею; вдруг входит в залу Равенсвуд, словно обвинительная тень, вызванная из гроба вероломством. Братья Люции вызывают его на дуэль; он принимает их вызов и удаляется. Вечером того же дня помешавшаяся Люция чуть не зарезала своего мужа, а Равенсвуд на утро исчезает в топких болотах, через которые спешит на поединок. Тем и оканчивается роман. Все это просто, даже обыкновенно. И кому не мог бы прийти в голову точно такой же или подобный сюжет? Тысячи таких сюжетов приходили в голову тысяче писателей, – и между тем никто не знает ни их имен, ни их романов, а «Ламмермурская невеста» Вальтера Скотта известна всему образованному миру и вечно будет ведома ему, как драгоценный алмаз, украшающий корону великого царя. В чем же состоит превосходство романа Вальтера Скотта пред тысячью других романов с столь же или еще более интересными, более заманчивыми сюжетами? В таланте — скажут нам. Но в каком же таланте? Ведь таланты бывают разные: один владеет талантом править государством, другой одерживать победы на поле битвы, третий прорывать каналы и устроивать ходы под реками, четвертый измерять движение светил небесных и т. п. Талантом поэзии – скажут нам. Так, но и этим еще не все сказано. Что такое поэзия, в чем состоит она? – вот вопрос! Дюжинные сочинители полагают ее в вымыслах воображения. Но ведь и бред спящего и мечты сумасшедшего – вымыслы фантазии; однако ж они – не поэзия. Должны же иметь какой-нибудь определенный характер вымыслы поэзии, чтоб отличаться от всех вымыслов другого рода. Поэзия есть творческое воспроизведение действительности, как возможности. Поэтому чего не может быть в действительности, то ложно и в поэзии; другими словами: чего не может быть в действительности, то не может быть и поэтическим. Такое определение поэзии вводит фантазию в живое органическое соотношение с другими способностями души, и преимущественно – с разумом. Чтоб уметь изображать действительность, мало даже дара творчества: нужен еще разум, чтоб понимать действительность. Кто хочет быть поэтом на бумаге, тот прежде должен быть поэтом в душе и, по натуре своей, видеть действительность с ее поэтической стороны. Поэзия не в одних книгах: она в дыхании жизни, в чем бы ни проявлялась эта жизнь – в природе, в истории или в частном быте человека. Таким поэтом был Вальтер Скотт, и оттого он смело мог брать для своих романов самые простые, обыкновенные, даже избитые сюжеты и делать их в своих романах новыми и необыкновенными. Оттого действующие лица его романов – живые лица, живые люди, а не тени, не призраки; их чувства и побуждения, добрые и злые, истинны; отношения друг к другу естественны. Оттого, наконец, нет ничего легче, как рассказать в нескольких словах сюжет любого романа Вальтера Скотта, и нет ничего труднее, как изложить содержание его даже в большой статье. Для истинного таланта канва ничего не стоит, а важны краски и тени, которыми оживит он свою канву. Бездарность же, напротив, полагает всю важность только в канве, а о красках и тенях не думает, не подозревая того, что в них-то, в этих красках, в этих тенях, и скрывается поэзия.
Такова новая историческая повесть «Казаки». Сочинитель не жалел ни бумаги, ни чернил, ни слов, ни фраз, ни разговоров, ни описаний, ни происшествий – всего этого у него вдоволь; нет одного только – поэзии! Читаешь, читаешь – в глазах рябит, в голове смутно, на душе скучно, и спрашиваешь себя: да к чему же все это? Люди говорят, ходят, ездят, пьют, едят, влюбляются, сражаются, – все это бог знает зачем и для чего. Да и люди ли это? Нет, тени, или, лучше сказать, марьонетки дурной работы, приводимые в движение белыми нитками, рукою неловкого фокусника. Никакой истины, никакой естественности ни в характерах, ни в событиях. Герой романа – лицо бесцветное. Сочинитель уверяет, что он – молодой малоросс, живший в конце XVII и начале XVIII века. Но если так – где же в его характере черты века и страны? Посмотрите на Андрия Бульбу в повести Гоголя: это натура страстная, сильная, глубокая, благородная – и со всем этим дикая и грубая, при всей ее нежности и поэзии, потому что она родилась и возросла в варварское время, среди полудикого общества. А Василий Мурашко г. Кузьмича – просто какой-то мечтатель вроде образованного департаментского чиновника нашего времени, который читает «Пчелку» и хлопает в Александрийском театре. А его возлюбленная Настасья? – барышня из французского водевиля, переложенного на российские нравы. В чем же сюжет романа? Карубка, отец Настасьи, был приятель покойному отцу Василья и прочит за него дочь свою. Карубка не любит Мазепы и подозревает его в измене царю; но Мазепа позвал к себе Карубку, – и тот, воротившись от него его поклонником и врагом царя, прогоняет Василья и хочет отдать свою дочь за Чечеля. Василий похищает Настасью, но не как казак, который за минуту готов отдать жизнь, а как резонер из плохой повести: наделав шума, он возвращает Настасью отцу, а сам с слугою своим Тарко (пародиею на Киршу в «Юрии Милославском») пробирается к царскому войску. Потом в него влюбляется Катерина, дочь Скоропадского; маленькая сестра ее с детскою наивностию высказывает тайну любви Катерины, отчего та конфузится и краснеет, а Василий ни о чем не догадывается. Ну, точь-в-точь сентиментальный роман из чиновнической жизни! Катерина спасает Василья от плена, а Тарко от смерти. Потом Василий дружится с Т-вым, молодым русским офицером, который страстно влюблен в Катерину, – и оба мечтателя приторными, сладенькими фразами разговаривают друг с другом о своих любезных, – точь-в-точь два офицера в любом русском водевиле, переделанном с французского, и только что не говорят друг другу: «мон шер». На полтавском сражении Василий был тяжело ранен и, не дав сделать себе операции, поскакал к умирающему Карубке (который, под именем Рябко, отчаянно резался с шведами, во изъявление своего раскаяния, что позволил Мазепе обмануть себя). Там Василия опять ранили, и Рябко едет к Настасье с страшною вестию. Читатель радуется, что глупый герой не будет больше надоедать ему своею пошлостию и что длинная повесть кончилась: не тут-то было! Эта смерть придумана для эффекта: Василий воскресает, чтоб жениться и быть счастливым в законном супружестве, по претерпении толиких несчастий. Катерина до последней страницы романа остается бледною и томною, любя Василия, и только из угождения воле родителя выходит замуж за Т-ова. Этот Т-ов есть не кто иной, как Петр Толстой. По истории известно, что Скоропадскому хотелось выдать замуж (разумеется, за кого-нибудь из малороссиян) пятнадцатилетнюю дочь свою, на что он и просил разрешения у Петра Великого; но государь, верный своей политике и своим видам на Малороссию, дал такой ответ Скоропадскому: «В ознаменование верности, по примеру своих предместников, гетман должен сговорить и выдать дочь за одного из чиновников великороссийских». Чрез два года зять Скоропадского, Толстой, получил нежинский полк, по смерти полковника Шураховского, «во уважение верной и усердно радетельной службы тестя». Стало быть, брак Толстого с дочерью Скоропадского был делом политических расчетов, без всяких любовных фраз. Так бы и следовало его изобразить. Но некоторые сочинители не понимают поэзии истины и действительности, предпочитая ей шумиху избитых и изношенных вымыслов праздного воображения…
Повесть г. Кузьмича, к сожалению, издана изящно. Говорим – «к сожалению», ибо видеть прекрасно изданною пустую книгу так же неприятно, как видеть пустого человека, пользующегося всеми материальными благами жизни.
Комментарии
1 Более подробные размышления о жанре исторического романа находятся в статье Белинского «История Малороссии». Николая Маркевича».
