Мусташ. Сочинение К. Поль де Кока. В. Г. Белинский
[1]
Не для чего распространяться о великой славе Поль де Кока: дело решенное, что это первый романист современной французской литературы.[2] Вам это неприятно, вы делаете недовольную мину: не взыщите – чем богаты, тем и рады. Поль де Кок в своем «Мусташе» рисует нам свой идеал поэта, идеал, который, как две капли воды, похож на него самого. Не имея под рукою подлинника, мы принуждены выписать это место из безграмотного перевода:
Первые сочинения Жоржа имели успех; но ему бы нужно было распространять свои мысли и заключения (?), а он дал свободу перу и мыслям, исследовал характеры, возрождал их недро самое откровенное (??); он желал начертать с малейшими подробностями картину нравов, простонародные сцены, портреты оригиналов, мещанские собрания, странности всех сословий, а особливо сцены частной жизни, чувства молодости и зрелых лет; любовные интриги девушки незнатного происхождения и светской женщины; современников такого рода, которых мы встречаем на всяком шагу в жизни; но не хотел описывать с принужденными чувствами идеальных красот, которых можно только найти в воображении автора.
Он сказал себе: напрасно ищут в деревнях Флориановых пастушек, которые никогда не существовали такими, как он описывал их. Я выставлю крестьянок точно такими, как их вижу, с красными и бадягою натертыми щеками, тяжелыми, неловкими и неповоротливыми, с наречием грубым и часто даже дерзким (?). Я точно так же поступлю и с каждым действующим лицом, которое выберу. Я не одарю своих героев чувствами, которых я нигде не встречал, ни добродетелей (ями?), которые не существуют; я опишу людей такими, как они есть, с их свойствами, недостатками и слабостями; но преимущественно выберу действующие лица забавные и добрые; характеры смешные и откровенные, чувства нежные и приятные, потому что описания злодеяний, жестокостей, гнусных пороков опечаливает воображение, сжимает сердце и возрождает иногда черные мысли, которых не нужно распространять. Свет уже довольно зол сам собою; я притом же, это не мой вкус описывать страшное; а то, что мы делаем против желания, то не может быть хорошо. Но как в театральных пьесах нельзя подробно описать, остановиться, когда рассудится, рассмотреть смешные недостатки действующих лиц. Жорж писал романы не для того, чтобы поместить происшествия на происшествия, но описать то, что он заметил и слышал.
Романы Жоржа имели успех против его ожидания. Они более всего отличались правдоподобием, о всем, что относится до искусства, – надо всегда стараться сохранять истину.
Тогда начали ужасно критиковать Жоржа в журналах; он даже получал безымянные письма и фальшиво подписанные, в которых у него спрашивали, по каким правам он позволил себе иметь успех, что его труды читают более других авторов и что он, неизвестный писатель, без слога, без разнообразия, без способностей, без чувствительности, без возвышенных мыслей, а более не имеющий партии. Тогда известили его, что он только сказочник для кухарок и торговок, что и подало ему повод думать, что их число очень умножилось. Работников он заставлял говорить, как они обыкновенно говорят; крестьянина по-крестьянски, девушку простого звания – на ее наречии; тогда сказали, что он писать не умеет. Он был весел и часто смешил, тогда говорили, что он бесстыден. В его сочинениях не было ни отцеубийства, ни детоубийства, ни братоубийства, ни отравления, ни кровосмешения, – тогда сказали, что он развратник. Иные и своих презрительных критиках сказали об нем, что его сочинения читают, но не судят. А он мог бы отвечать им: вас судят, но не читают.[3]
В этих словах весь Поль де Кок. Добрый человек – он живет в мире «добрых малых», гуляк, зевак, гризеток, трактиров, кабаков; изображает чистую и почтительную любовь, основанную на сладеньких чувствованьицах и приправленную пошлыми сентенциями здравого рассудка; дальше этой любви он ничего не видит, ничего не знает, ничего не подозревает – ею оканчивается тесный кругозор его внутреннего созерцания. Оставляя другим астрономические исследования, он – добрый человек – душою и телом погрузился в царство инфузорий и забыл, что в божьем мире есть нечто и кроме инфузорий. Но не думайте, чтоб добрый Поль де Кок опровергал это: он молчит об этом, как о вещи, которая для него не существует. И хвала ему за это! Право, такое скромное сознание своих сил и средств имеет свою цену! Оно лучше всяких гениальных претензий. Маленькие парижские гении, которые изображают дикие страсти, клевещут на человеческое сердце и чернят свет божий, вот они-то смешны поистине, а не добрый, почтенный Поль де Кок. Итак, честь и слава великому Поль де Коку, первому романисту французскому!..
«Мусташ» – роман Поль де Кока: больше о нем сказать нечего. О переводе тоже не для чего распространяться: по выписанному нами отрывку читатели сами могут судить о беспримерной, образцовой безграмотности этого перевода. Странное дело! В доброе старое время, кончившееся двадцатыми годами, не было безграмотных сочинений и переводов. Книга могла быть дурна, но язык ее всегда был правилен, чист, и ладу с грамматикой и логикой. А теперь книга, в которой грамматический и здравый смысл не страждут, истинная редкость! Отчего же? Оттого, что тогда к книжному делу питали уважение, придавали ему мистическую важность, и потому брались за него люди грамотные, приготовившиеся учением, запасшиеся ответственостию; а теперь и литературу играют, и всякий недоучившийся школьник, чтобы достать на пару платья, смело принимается переводить с французского роман или даже и писать свой. Наконец это доходит до крайности. Разбери кто может подобную нелепицу: «Жорж посвятил себя словесности – поприще неблагодарное, которое успехами приобретешь неприятелей, в котором лавры колются, и то достигнешь их только чрез тысячу неприятностей, препятствий, потому что слава доставляет более завистников нежели труды и хорошее поведение». Или например, такие фразы, которые для редкости выписываем здесь: «Она меня очень любит; а представленный мною, тебя славно примут» – «Между прочим я кой-что приобрела в этом последнем приключении: видя живописи и пачканья картины красками, мне понравилась живопись» – «Он говорил мне, что я прекрасна и что он меня обожает; мой первый любовник говорил то же самое, и так я заключила, что все люди (les hommes – мужчины) говорят одинаково, когда хотят обольстить женщину» – «Этот господин умильно посматривал на меня, что я очень хорошо понимала, с тех пор как тетушка хотела, чтоб я сделалась кокеткою» (понятно ли?) – «Как вы учтивы, господа; все молодые люди не так учтивы как вы» (по-русски следовало бы сказать: не все молодые люди так учтивы, как вы) «И не буду принужден сидеть дома потому, что нет во что одеться» (т. е. не во что одеться) – «рвать с себя волосы» (вместо на себе). Но довольно: выписать все фразы такого разбора значило бы списать весь роман. Образцовая безграмотность! Видно, что автор даже и не слыхал о науке, которая называется грамматикою. В переводе его все слова русские, но конструкция, склад речи – чухонский, зырянский, словом, какой угодно, только не русский…
Комментарии
1 «Моск. наблюдатель» 1839, ч. II, № 3 (ценз. разр. 1/111), отд. IV, стр. 27–31. Без подписи.
2 Первый по сравнению с французскими писателями социалистического направления (Бальзак, Жорж Санд и др.) и «неистовой силы» (Гюго, Жюль Жимен и др.), которых Белинский в то время не признавал. Ср. н. т., стр. 216 и 270–271.
3 В цитате – небольшие неточности.
