что энциклопедизм есть не универсальность, а скорее односторонняя поверхностность; мы спрашиваем только, сообразен ли план и границы «Наблюдателя» с энциклопедизмом? «Библиотека» имеет полное право быть энциклопедическим журналом: в книге из двадцати с лишком листов можно поговорить о многом. Но и «Библиотека» разделена на известное число отделений, и в каждой книжке ее вы видите одно и то же расположение, одни и те же отделения, и в одинаковом числе; и потому, если вы не занимаетесь, например, сельским хозяйством, то можете его отделение оставлять неразрезанным – для вас и так много останется, чего почитать. В «Наблюдателе», напротив, такой энциклопедизм невозможен. Положим, статья г. Давыдова «О свекловично-сахарном производстве» есть статья превосходная, европейская, да она имеет интерес частный, она тяжела для такого журнала, как «Наблюдатель»; ее место в «Земледельческом журнале» или, что всего лучше, в «Московских ведомостях», у которых, говорят, около десяти тысяч подписчиков. Притом мы не видим полного энциклопедизма в «Наблюдателе»: его поприще ограничивается очень немногими и определенными предметами: литературою, историею, сельским хозяйством и политическою экономиею. Напротив! нам кажется, что его энциклопедизм состоит в каком-то отсутствии общности, порядка, характера. Это альманах, это тетради, где сшиваются и дурные, и посредственные, и хорошие, и отличные статьи. Только периодический выход его книжек делает его журналом. Конечно, в нем бывают статьи превосходные, но эти статьи не составляют регулярного войска, это настоящая милиция, которая идет неровным шагом, нападает недружно, невпопад, нестройно и, сильная своим многолюдством, своею храбростию, везде проигрывает сражения, везде отступает. Поэтому я не буду пересчитывать статей «Наблюдателя» и отдавать в каждой из них отчеты. «Наблюдатель» особенно щеголяет стихотворениями, но в этом он недалеко ушел от «Библиотеки». Кроме того, что в нем было не более двух или трех порядочных стихотворений, в нем есть множество таких, которые решительно не делают чести его вкусу, как, например, «Своя семья», уродливая и грязная карикатура на поэзию{35}. Собственно из изящных произведений замечательны: «Иван Барабаш» г. Срезневского; «Маскарад» г. Павлова и «Себастиан Бах» г. Безгласного{36}, а из теоретических: «Взгляд на направление истории» г. Ястребцова. О переводных умалчиваю: между ними есть и очень хорошие и очень посредственные. Обращаюсь к критике.
Критика в «Наблюдателе» так странна, так удивительна, что стоит особенного, подробного рассмотрения, для которого я теперь не имею времени, да и у вас недостанет места. Надобно сказать, что это критика характерная, верная самой себе, добросовестная и убежденная, если можно так выразиться; но вместе с тем не достигающая своей цели, не приносящая пользы, не понимаемая публикою. Причина этому заключается в том, что она не современна, что она отзывается классицизмом, не имеет никакого основного начала, никакого центра, из которого бы выходила, что она, наконец, похожа на аббата Баттё во фраке XIX века. Знаю, что я сказал слишком много, что подобные вещи или вовсе не говорятся, или говорятся с доказательствами: я представлю их в особенной статье «О критике «Московского наблюдателя». Пусть как хотят судят о моем поступке, но я твердо убежден, что можно уважать чужие мнения и быть с ними несогласным, что уважение уважением, приличие приличием, а правда правдою, что комплименты и мадригалы хороши в гостиной, на паркете, а не в журнале, где всего важнее честное, независимое, чуждое личностей, но и твердое, стойкое мнение.
Этим пока оканчиваю мои замечания о литературных журналах. Что ж касается до книг, относящихся к изящной словесности, то в Петербурге, в ваше отсутствие, не вышло ни одной достойной внимания; в Москве вышел «Ледяной дом», новый роман И. И. Лажечникова. Этот роман был истинным подарком русской публике, прекрасною, лучезарною звездою на пустынном небосклоне нашей литературы. Но я не буду говорить о нем: он стоит подробного рассмотрения; и так как mieux tard, que Jamais[6], то в «Телескопе», без сомнения, будет помещен полный отчет об этом примечательном произведении{37}. Не мало наделало шуму появление «Стихотворений г. Бенедиктова»: одни увидели в них зарю новой поэтической жизни в нашей литературе, другие не признают в них даже таланта версификации; середины между этими двумя крайностями нет; публика так же разделена, как и журналы, в отношении к г. Бенедиктову. Вам известно об ней мое мнение: может быть, оно несправедливо, но оно было плодом убеждения, чуждого всякой личности. Как бы то ни было, но я решился не говорить более об этом предмете; пусть решит этот вопрос время, лучший решитель таких вопросов. К числу приятных явлений нашей бедной литературы принадлежат «Стихотворения г. Кольцова», которые вам также известны. Но г. Кольцову не так посчастливилось, как г. Бенедиктову.
И вот я кончил… А следствие?.. К чему его выводить, когда оно и так ясно? Факты говорят иногда красноречивее рассуждений. Литература есть народное самосознание, и там, где нет этого самосознания, там литература есть или скороспелый плод, или средство к жизни, ремесло известного класса людей. Если и в такой литературе есть прекрасные и изящные создания, то они суть исключительные, а не положительные явления, а для исключений нет правила…
Примечания
«Телескоп», 1835, ч. XXXI, стр. 155–171, 341–352, 472–493, 630–661 (ценз. разр. 2 января, 22 февраля, 5 и 17 марта 1836). В настоящем издании части, печатавшиеся в разных номерах, помечены цифрами. Подпись: В. Белинский.
8 июня 1835 года Надеждин уехал за границу и вернулся только к концу декабря этого года (см. «Объявление от издателя», «Молва», 1835, № 50). Белинский все это время самостоятельно вел журнал, поэтому полугодовой обзор он представляет в форме отчета издателю. Отчет перекликается со статьей самого Надеждина «Европеизм и народность в отношении к русской словесности», напечатанной в тех же номерах тридцать первой части. Статья Надеждина являлась продолжением начатой Белинским борьбы с Шевыревым. В ней Надеждин выступает с продуманной защитой молодого критика. Он беспрерывно обращается к темам и даже отдельным формулировкам Белинского. Одновременно с этим Надеждин отражает нападение рептильной «Северной пчелы» на «плебейскую безымянность» Белинского. Надеждин подчеркивает крупное литературное значение Белинского.
В полном единодушии Белинский и Надеждин разоблачают «официальную народность», ведут борьбу с «Московским наблюдателем».
Характеристика, данная этому журналу Надеждиным, развернута в «Ничто о ничем». Общие положения применены к конкретным литературным событиям полугодия. В центре статьи поставлены проблемы народности, реализма и романтизма.
По существу Надеждин в своей статье повторил в ряде случаев оценки и положения Белинского. Это относится в особенности к тем частям, в которых говорится о Бенедиктове, шевыревских литературных «реформах». Есть единство и в исходном понимании народности. Но Надеждин не вполне последователен. Он дает положительную оценку творчества Загоскина, провозглашает пресловутый панегирик «русскому кулаку». Молодой критик немедленно же подал, говоря его словами, «апелляцию» на издателя. Белинский указывал, что в оценке Загоскина Надеждин полностью сошелся с «Наблюдателем». Много едкого сказал Белинский по части прославления Надеждиным русского кулака.
Критику романтизма Белинский начал еще в «Литературных мечтаниях» и с исключительным блеском развернул ее в статье о повестях Гоголя. В «Ничто о ничем» он этот вопрос считает уже решенным: влияние романтизма в русской литературе было внешним, эфемерным. Поэтому он в ироническом замечании объединяет плоского Ушакова и пламенного Шиллера.
Большую часть статьи занимает подробнейший разбор типичного явления «смирдинского» периода русской литературы – журнала Сенковского «Библиотека для чтения».
Критикуя аристократические нападки на «торговое направление» в современной литературе, Белинский основной вред «Библиотеки для чтения» усматривает в беспринципности Сенковского, которая развращает читателя, наносит вред обществу. Он подчеркивает пустословие и недобросовестность критики Сенковского. Все это неприемлемо для Белинского не только потому, что журнал, по его понятиям, должен отличаться единством направления, но и потому, что он прекрасно видит, куда ведет беспринципность Сенковского. Сенковский выступает верным соратником Булгарина, последовательным защитником казенно-благонамеренной литературы. Белинский ратует за журнал с четким прогрессивным направлением. Принципиальная задача такого журнала – создать литературу, проникнутую гуманистическими и демократическими идеалами.
Сноски
1
Этот вопрос будет подробно рассмотрен нами в особенной статье о Пушкине, которая уже пишется. – Б.{38}
2
Впрочем, справедливость требует заметить, что между множеством плохих стихотворений знаменитых и не знаменитых авторов в «Библиотеке» было помещено два-три стихотворения г. Козлова, от которых веет прежним благоуханием его поэзии. Особенно замечательна пиэска «К неверной».
3
Наконец. – Ред.
4
Остроты. – Ред.
5
Отчего ж тут пропущен г. Булгарин, от которого Годунову чуть ли не больше всех досталось?
6
Лучше поздно, чем никогда. – Ред.
Комментарии
1
Как установлено комментаторами, Белинский имеет в виду статейку Булгарина «Ничто, или альманачная статейка о ничем» («Новоселье», 1833). Белинский пародирует булгаринское название в своем заглавии.
2
В «Литературных мечтаниях» Белинский развил эту мысль Н. Полевого, писавшего, что не получивший «никаких пособий образования» Державин проявил природный гений («Московский телеграф», 1832, № 15 и 16).
3
Белинский иронизирует здесь над романами Булгарина «Иван Выжигин» и «Димитрий Самозванец», а также над фантастическими повестями Брамбеуса «Фантастические путешествия», «Большой выход у Сатаны» и др.
4
Белинский имеет в виду статью Шевырева «Словесность и торговля». В ней было заявлено, что «гибельное влияние торговли убило словесность» («Московский наблюдатель», 1835, март, кн. I, стр. 7).
5
Из «Разговора книгопродавца с поэтом» Пушкина. Вторая строфа читается: «Без денег и свободы нет…»
6
Николай Иванович Надеждин.
7
Петр I.
8
По указу Александра I от 6 августа 1809 года о чиновниках.
9
Белинский применяет к литературе XVIII века пародию Н. Полевого на пушкинское послание «К вельможе» (1830). Поэт «как орел» —
С земли далеко улетел,
В передней у вельможи сел,
И песни дивные, живые
В восторге радости запел.
(«Московский телеграф», 1832, т. VIII, стр. 153.)
10
«Ловкий и сметливый журналист» – Сенковский, его «богатым собратом» был книгопродавец А. Смирдин. Издаваемый Сенковским журнал «Библиотека для чтения» пользовался огромным успехом. Его тираж доходил до пяти тысяч экземпляров – цифра огромная для того времени.
11
Эти имена следующие: Баратынский, Барон Брамбеус, Булгарин, А. Воейков, П. Вяземский, Ф. Глинка, Греч, Д. Давыдов, Жуковский, Загоскин, И. Киреевский, Луганский, Крылов, Кукольник, Марлинский, В. Одоевский, Плетнев, Погодин, Н. Полевой, Пушкин, Рудый Панько (Гоголь), Хомяков, Н. Языков, Шевырев и «много других совсем не знаменитых», как говорит Белинский, – К. Арсеньев, В. Григорович, М. Лобанов, К. Масальский, А. Норов, Д. Очкин, Д. Хвостов и др.
12
Одна из таких «знаменитостей», князь Вяземский писал 18 апреля 1834 года: «С нею («Библиотекою») дела иметь нельзя ни важного, ни бездельного. «Северная пчела» из одного пчельника с «Библиотекою» («Русский архив», 1868, стр. 637–638). «Молва» 22 июня 1834 года отмечала: «На обертке шестой книжки «Библиотеки для чтения» исчезло еще одно имя – князя П. А. Вяземского» (№ 25, стр. 379).
13
В объявлении о выходе «Библиотеки для чтения» «Северная пчела» (1833, № 177) писала: «В сем журнале участвуют почти все известные своими дарованиями и произведениями в стихах а прозе русские писатели.
