поле и обессмертить это поле сооружением памятника, достойного падших и соорудителя. И вот отчего стала оживать память о былом, воскресли разговоры о XII годе. Уже торговля, промышленность и любопытство спешат из столиц в историческое поместье государя-цесаревича, в надежде выгод и зрелища.

Следуя за общим движением, сосредоточил и я в душе моей последний огонь, недогашенный бурями жизни, вспомнил великое былое и взял оставленное перо, чтоб описать битву Бородинскую во всех ее видах, во всех подробностях. Но обстоятельства, от меня не зависящие, не дозволили этого сделать. Я не мог найти достаточных пособий для сравнений и выводов. Итак, видя себя среди двух крайностей, между невозможностию сделать, что бы желал{28}, и желанием сделать что-нибудь, я сделал что мог. Несмотря на совершенный недостаток материалов и краткость времени, старался я вызвать из памяти прошедшее и, подкрепить дело памяти собственными и других лиц «Записками», которые нигде еще напечатаны не были, я составил «Очерки Бородинского сражения».

Люди битвы исполинской! вы знаете, что такое поле Бородинское! – Дым и огонь были воздухом этого поля, где виделось истинное изображение последнего дня!.. Только огнем и кровию, если б можно употребить их вместо красок, может быть написана картина битвы Бородинской. Люди того времени! вам лучше, нежели кому-нибудь, известно, можно ли было уловить пером, даже памятью все переходы этой битвы, где тысячи, обеспамятев от грома и зноя великого, двигались в угаре сражения, с места на место, часто сами не зная куда, по указанию обстоятельств, и обстоятельства не изменялись ли почти ежеминутно?

Итак, простите мне ошибки, невольно и, может быть, во множестве втеснившиеся в мои «Очерки», которые, по слогу простому и общепонятному, желал я сделать доступными всем и каждому.

Люди XII-го года! наводите лучи славы вашей на труд мой слабый, но усердный и, смею сказать, добросовестный. Ваше благосклонное одобрение будет лучшею наградою для меня, малейшего участника в величайшей из битв!

По примеру красноречивого автора поэтических «Очерков» и мы хотим сказать от себя несколько слов нашим читателям. Может быть, многие из них упрекнут нас в том, что в критике «Очерков Бородинского сражения» большее место заняли выводы и рассуждения о народах, нежели взгляд на самую битву Бородинскую, подавшую к ним повод… Всякое явление может быть рассматриваемо с двух сторон – со стороны идеи, выражаемой им, и со стороны самого выражения идеи. Но как основание и сущность всякого явления заключаются в идее, выражаемой им, то самое выражение (факт) не может быть понятно, когда рассматривается само по себе, вне скрывающейся в нем мысли. Критика есть сознание общих законов частного явления, рассматриваемого ею: следовательно, идеи, как первообразы вечных и переходящих законов разума, должны быть ее главным и исключительным предметом, а само явление (факт) должно служить ей только средством для приложения общих законов к частному явлению. Подробности о Бородинской битве читатели найдут в самих «Очерках», следовательно, пересказывать их от лица критика – лишний труд, когда дело идет о книге литературной и общепонятной; а пересказывать их от лица автора – значило бы наполнить статью выписками и, по примеру некоторых критиков, легким образом блистать чужим умом и на чужой счет{29}. Поэтому нам хотелось дать читателям нашу точку зрения на Бородинскую битву, не как на случайное явление, без начала и конца, без причины и следствия, но как на необходимое проявление народной жизни, как на непосредственное осуществление и откровение воли божией, и тем указать на мистическую и таинственную сущность этого великого события, – а этого нельзя было иначе сделать, как отправившись от первоначальной идеи, воспроизводящей и всезиждущей из собственной творящей силы. Мы думаем и убеждены, что уже проходит в нашей литературе время безотчетных возгласов с «ахами» и восклицательными знаками и точками для выражения глубоких идей без всякого смысла; что проходит уже время великих истин, с диктаторскою важностию изрекаемых и ни на чем не основывающихся, ничем не утверждающихся, кроме личного мнения и произвольных понятий мнимого мыслителя. Публика начинает требовать не мнений, а мысли. Мнение есть произвольное понятие, основанное на поговорке: «Мне так кажется»; какое же дело публике до того, что и как кажется тому или другому господину?.. Притом один и тот же предмет одному кажется так, другому иначе, а большей части обыкновенно вверх ногами. Вопрос не в том, как кажется, а в том – как есть в самом деле, и этот вопрос может решаться не мнением, а мыслию. Мнение опирается на случайном убеждении случайной личности, до которой никому нет дела и которая сама по себе – очень неважная вещь; мысль опирается на самой себе, на собственном внутреннем развитии из самой себя, по законам логики. Давно уже прошло то блаженное время, когда разобрать критически художественное произведение значило разобрать некоторые фразы, или удачно составленные, или погрешающие против языка; теперь безвозвратно проходит и то блаженное время, когда непризнанный критик, как бы издеваясь над публикою, объявлял, что личные ощущения – высший критериум изящного, и сказав, что то или другое сочинение «принадлежит к лучшим явлениям литературного года», что оно «ему очень понравилось», что он «многое прочел в нем с особенным наслаждением», – сказав это в десяти строках, делал десять или двадцать страниц выписок и смело, крупными литерами ставил в заглавии этих выписок громкое словцо «критика». Да, безвозвратно проходит уже пора, так сказать, мороченья публики подобными штуками. Достоинство и важность мысли начинают признаваться всеми. Что касается лично до нас, мы так глубоко убеждены, что истина не в людских «мнениях», не в личных убеждениях, а только в мысли, что если бы в опровержение этого указали на наши собственные статьи, мы скорее бы согласились в том, что или те, которым они кажутся недоказательными, не доросли ни до потребности, ни до понимания «мысли», или что, в самом деле, в наших статьях заключаются причины их недоказательности, – чем согласиться в том, чтобы могущество и очевидность истины заключались не в «мысли». Во всяком случае, «Отечественные записки» старались и будут стараться удовлетворить по возможности общей потребности идеи, предоставляя другим угощать публику «своими мнениями», если только публике в самом деле большая нужда знать, каковы мнения у сего или этого господина так называемого критика{30}.

Примечания

Список сокращений

В тексте примечаний приняты следующие сокращения:

Белинский, АН СССР – В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., тт. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

«Белинский и корреспонденты» – В. Г. Белинский и его корреспонденты. М., Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, 1948.

Белинский. Письма – Белинский. Письма. Редакция и примечания Е. А. Ляцкого, тт. I–III, СПб., 1914.

«Воспоминания» – В. Г. Белинский в воспоминаниях современников. Гослитиздат, 1962.

ГБЛ – Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина.

КСсБ – В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I–XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859–1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).

КСсБ, Список I, II… – Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. «по незначительности своей».

ЛН – «Литературное наследство». М., Изд-во АН СССР.

Панаев – И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.

ПссБ – Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (тт. I–XI) и В. С. Спиридонова (тт. XII–XIII), 1900–1948.

Пушкин – А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М. – Л., Изд-во АН СССР, 1962–1965.

Станкевич – Переписка Николая Владимировича Станкевича. 1830–1840. М., 1914.

Очерки бородинского сражения (Воспоминания о 1812 годе). Сочинение Ф. Глинки…

Впервые – «Отечественные записки», 1839, т. VII, № 12, отд. VI «Критика», с. 1–40 (ц. р. 14 декабря; вып. в свет 15 декабря). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. III, с. 205–248.

Написано в ноябре 1839 года, после переезда Белинского в Петербург (Панаев, с. 231).

Это первая статья Белинского в отделе критики «Отечественных записок» (до этого он печатался только в отделе «Современная библиографическая хроника»). «Писал с таким увлечением, с такою полнотою, что и сказать нельзя – напишу страницу, да и прочту Панаеву и Языкову», – сообщал критик Боткину в письме от 18–20 февраля 1840 года. Здесь же он признавался, что статья «не вытанцовалась», так как писал ее «к сроку и к спеху, сочиняя и пиша в одно и то же время» (работу необходимо было закончить не позднее 25 ноября 1839 г.), и выражал свое огорчение, что «люд-то божий ей недоволен».

В письме к К. С. Аксакову от 10 января 1840 года Белинский просил: «Уведомь меня подробнее о впечатлении, которое произвела моя статья об «Очерках» Ф. Н. Глинки. Твое известие о неблагоприятности этого впечатления обеспокоило меня».

Действительно, статья об «Очерках Бородинского сражения» Ф. Глинки (равно как и о «Бородинской годовщине» Жуковского) вызвала недовольство в передовых общественных и литературных кругах – см. письма Огарева к Герцену от декабря (около 20) 1839 года («Русская мысль», 1889, № 1, с. 2), Грановского к Н. В. Станкевичу от октября (около 20) и 25 ноября 1839 года и к Я. М. Неверову от 19 июля 1840 года («Т. Н. Грановский и его переписка», т. II, М., 1897, с. 363–365, 403 и др.).

Вторая «бородинская» статья так же полемична, как и первая. Это «последний яростный залп» Белинского по Герцену и его кругу.

Впоследствии Белинский указывал, что его статья об «Очерках…» Глинки «верна в своих основаниях» (признание закономерности исторического развития), но ошибочна по выводам, поскольку в ней «должно было бы развить и идею отрицания, как исторического права» (письмо к Боткину от 10–11 декабря 1840 г.), то есть показать, что такой общественный порядок, как русское самодержавие, таит в себе элементы своего отрицания, что он – временный, преходящий.

В этом же письме к Боткину и в ряде других Белинский беспощадно осудил себя за свои «примирительные» статьи. Герцен вспоминал: «Белинский, как следовало ожидать, опрокинулся со всей язвительностью своей речи, со всей неистощимой энергией на свое прежнее воззрение» (см.: «Былое и думы», ч. IV, гл. 25; см. также: Панаев, с. 245, 292, 300–301).

Сноски

1

где хорошо, там и родина (лат.). – Ред.

2

Евангелие от Матвея, гл. VII, ст. 29.

3

Двоюродный брат Ричарда II, герцог герфордский, впоследствии король английский, Генрих VI.

4

Из ненапечатанного перевода «Ричарда II» А. И. Кронеберга{31}.

5

Здесь слово «непосредственный» употреблено в значении отсутствия посредства мысли в сознании. Младенец или простолюдин может быть добр, не имея ни малейшего понятия ни о добре, ни о зле, – доброта непосредственная, другой может обнаруживать своими действиями и инстинктивно верными заключениями удивительную истинность, никогда не думавши о том, что такое