впала в самые смешные ошибки»). И дальше Белинский показывает, как быстро «романтическая критика» превратилась из передовой в отсталую, не поняв нового этапа в развитии русской литературы, связанного с именами Пушкина и Гоголя. Белинский приходит к убеждению об известном тождестве романтизма и классицизма. «У самых отчаянных наших романтиков понимаемый в их смысле романтизм, – пишет Белинский, – был не больше, как тот же псевдоклассицизм, только расширенный и развязанный от уз внешней формы».
С этой точки зрения Белинский и приступает к разбору поэзии Языкова и Хомякова, с изумительным мастерством разоблачая внутреннюю фальшь, риторизм их стихотворений, отсутствие в них подлинных чувств, пристрастие к эффектной фразе и декламации, бедность и ограниченность содержания. Далее Белинский выбивает из рук своих противников главное их оружие – «народность», наглядно показывая, что здесь «фрак прикрыт мужицким зипуном» и что «славяне полубаснословных времен Святослава и русские XIII века у этих поэтов говорят и чувствуют, как ливонские рыцари, которые в свою очередь очень похожи на немецких буршей».
Одновременно с критическим анализом вычурной и натянутой поэзии славянофилов-романтиков Белинский формулирует свои требования к поэту: строгая точность выражений, основательность идей, глубокое, страстное убеждение, живое, кровное родство с национальностию изображаемого им народа, простота и безыскусственность. Тем самым он продолжает разработку той реалистической эстетики, создание которой составляет его величайшую заслугу в истории русской критики.
Славянофилы ощутили силу удара Белинского, хотя и делали вид, что статья не произвела на них впечатления. Но Белинский прекрасно разобрался в маневре противника. Он писал Герцену 26 января 1845 года: «Штуки, сударь ты мой, из которых я вижу ясно, что удар был страшен. Теперь я этих каналий не оставлю в покое» («Письма», т. III, стр. 87). Белинский начинает и заканчивает свою статью утверждением, что наша литература много выиграла «в духе и направлении», что в этом ее главный прогресс, несмотря на относительную бедность ее произведениями за истекший 1844 год.
Сноски
1
Бедняк. – Ред.
2
Вольнодумцы. – Ред.
3
«Собор Парижской Богоматери» (роман В. Гюго). – Ред.
4
И всех остальных. – Ред.
5
Эта пьеса есть подражание пьесе Батюшкова «Песнь Гаральда Смелого». Вообще, г. Языков не раз подражал Батюшкову, как, например, в пьесе «Мое уединение» и в других.
6
Вот что правда, так правда, хотя и выраженная прозаически, нескладно и с грешком против грамматики!..
7
8
Зачем же продолжать печатать такие жалкие создания, в которых нет не только поэзии, но даже и буйно-пьяного стиха?
9
Даже очень понятное!
10
Зачем же было не послать этого пресного стакана в рукописи тому, для кого он был назначен, – дело семейное и до публики не касающееся. Что такое: не пенное вино? Должно быть: не пенник? иначе было бы сказано: не пенистое вино.
11
Отрывки из нее печатались в «Современнике» Пушкина.{50}
12
Чтобы посмеяться над местным колоритом. – Ред.
13
Так проходит мирская слава. – Ред.
14
Об этом примечательном труде г. Вронченко мы поговорим подробно в следующей книжке «Отечественных записок».{51}
15
Нельзя не сделать, хотя в выноске, исключения в пользу двух прекурьезных петербургских изданий – «Сына отечества» и «Листка для светских людей». Первый давно уже прославился своим злополучием на пути к совершенствованию. Он несколько раз менялся в формате и плане издания, несколько раз чаял движения живой воды то от той, то от другой редакции, к которым беспрестанно переходил; но истощение жизненных сил в нем было так велико, что все попытки на продолжение его жизни остались совершенно безуспешными. Последний его редактор уже два раза перед всяким новым годом, в подробной и обстоятельно составленной программе, уверял публику, что он додаст ей недостающие NN «Сына отечества» за прошлый год, а в будущем будет выдавать его книжки без замедления и своевременно. В прошлом, 1844 году опытный и известный своими блестящими дарованиями редактор «Сына отечества» снова решился подвергнуть свой журнал коренной реформе. Обстоятельная и приятным слогом написанная программа, еще в конце 1843 года, вслед за программой «Литературной газеты», известила весь читающий мир, что «Сын отечества» с будущего года превращается в недельное издание вроде газеты с политипажами. Чтоб реформа была радикальнее, а следовательно, и успешнее, преобразованный журнал установил для себя новую эру и решился считать свой новый год с 1-го марта. Особенно замечательны следующие строки программы: «Фамильные дела, оставшиеся на попечении редактора по смерти отца его, не допускали (кого?) обратить полное внимание преимущественно на журнальную работу, – и это было единственною причиною несвоевременного выхода книжек журнала». Замечательны также и эти строки в программе: «Точность выхода в назначенный день, немедленная рассылка и верность доставки тетрадей принимаются неизменным правилом (чего?); для чего приняты редактором особые меры». Но еще замечательнее то, что до сих пор «Сына отечества» вышло только 16 №№, то есть только за четыре месяца, за март, апрель, май и июнь, и еще не вышло ни одной тетради за июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь, то есть не додано безделицы – двадцати четырех тетрадей… Да, сверх того, не доданы еще последние книжки за 1843 год. Верьте после этого обещаниям!{52}
Кстати уже вот и еще достопримечательное явление в области русской литературы: издававшийся когда-то в Петербурге журнал «Русский вестник», тоже перешел в руки новой редакции и обещая (в программе) быть аккуратным в выходе своих двенадцати книжек, – в продолжение всего 1844 года вышел в числе – только одной книжки… Должно быть, новая редакция «Русского вестника» приняла еще более особые меры к правильному и своевременному выходу книжек этого журнала, нежели редакция «Сына отечества»…{53}
«Листок для светских людей» издается с возможным великолепием, с возможным в России изяществом в типографском отношении. Модные картинки его получаются из Парижа; печатается он на лучшей веленевой бумаге, лучшим шрифтом; политипажи его превосходны. Но не этим только оканчиваются достоинства этого удивительного издания; внешняя сторона не есть самая блестящая и лучшая его сторона: выбор, изобретение и слог статей – вот его главные права на известность во всех уголках мира, где только есть светское общество. Особенно замечателен светский тон этих статей. Говорят, что в издании «Листка» инкогнито участвует лондонское фешенебельное общество и la haute societe du Faubourg de Saint-Germain (Высшее общество из предместья Сен-Жермен (аристократической части Парижа). – Ред.). Мы хотели бы, читатели, представить вам несколько образчиков этого «светского» тона, царствующего в «Листке», но… чувствуем, что силы наши слишком слабы для подобного дела. Выписывать отрывки – нет места; да нам и некогда; характеризовать нашими собственными словами… но, увы, мы не бываем ни в гостиной г-жи Горбачевой, прославленной г. Панаевым, ни в танцклассах г-жи Марцинкевичевой, ни в летнем немецком клубе… Нет, чувствуем, воображение наше слишком сухо, перо слишком слабо, чтоб дать хоть приблизительное понятие об этом фантастическом блеске, этом аромате светскости самого лучшего тона… Но нельзя же не представить хотя одной черты. В «Листке», между прочим, помещаются и rebus (Ребусы. – Ред.). Кто-то из светских участников «Листка» прислал (кажется из Тамбова) его редакции вопрос – не хочет ли она помещать карикатуры на знаменитых русских писателей, разумеется, с их позволения. Редакция «Листка» отвечала политипажем, на котором были изображены две барыни – светские само собою разумеется, – пьющие чай; а в следовавшем за тем нумере была напечатана разгадка картинки: «Обе с чаем», – то есть обещаем… Это ли не верх светского остроумия? Уверяем читателей, что таких черт высшего тона в «Листке» – бездна; есть даже и лучшие… Петербургский beau monde (Высший свет. – Ред.) должен быть очень доволен, что для него издается такой прекрасный журнал. Впрочем, это только одно предположение с нашей стороны. Зато, мы уверены, что beau monde наших уездных городов действительно в восторге от «Листка», и провинциальные львы и дэнди из него набираются светского столичного тона…
16
Замечательно, что одна газета, прежняя союзница «Библиотеки для чтения», очень дельно подала свой голос об этой рецензии. Вот что, между прочим, сказала эта газета: «Любопытны мы знать, что скажут иногородние, прочитав эту критику. Нам, видевшим Воробьева, Замбони и восхищающимся теперь буффом Ровере, нам это ни смешно, ни забавно. Титум, титум, пампам, пампам, тра ля, ля, ля, ля! Кого это рассмешит или позабавит? «Библиотека для чтения» говорит, что Петербург только поет и ничего не читает. И весьма умно делает, если поет вместо того, чтоб читать титум, титум и пампам, пампам». Ловко и метко! Но подметив грамматическую ошибку в рецензии «Библиотеки для чтения», газета, о которой мы говорим, растолковала, в чем ошибка, и прибавляет, что это – замечание бабушки Феклы Власьевны Логики… Уж это совсем не остро!..{54}
17
К первобытным временам. – Ред.
18
Вмешательства внешних сил. – Ред.
19
Справедливость требует заметить, что перевод этого романа Диккенса не принадлежит к числу обыкновенных, на скорую руку делаемых журнальных переводов.
20
Дёринга, «Биография Шиллера». – Ред.
Комментарии
1
Обе цитаты из комедии «Горе от ума» (д. II, явл. 2 и д. II, явл. 5).
2
Pigeon (фр.) – голубь; модная прическа «с пуклями наподобие горлицыных крылышек» часто упоминается при изображении щеголей в сатирической литературе XVIII века.
3
Из стихотворения Пушкина «К вельможе» (1830).
4
Критический разбор «Россияды» Хераскова был напечатан А. Ф. Мерзляковым в журнале «Амфион», 1815 (№№ 1, 2, 3, 5, 6, 8 и 9). Несмотря на то, что указания на отдельные недостатки поэмы сопровождались в этой статье многочисленными оговорками о ее великих достоинствах, выступление Мерзлякова знаменовало собой начало критической переоценки авторитета одного из наиболее прославленных писателей эпохи классицизма.
5
Из баллады В. А. Жуковского «Людмила», впервые напечатанной в журнале «Вестник Европы», 1808.
6
Первая, еще несмелая, попытка критической переоценки авторитетов классицизма была сделана А. Марлинским (см., например, его статью «Взгляд на старую и новую словесность в России». Полн. собр. соч., изд. 4-е, СПБ, 1847, ч. XI, стр. 135–157). Однако перечисляя «подвиги новой критики», Белинский имеет в виду главным образом Н. А. Полевого, его статьи и рецензии: «Сочинения Державина», «Баллады и повести В. А. Жуковского», «Сочинения И. И. Дмитриева», «Борис Годунов», «Сочинение Александра Пушкина» (печатавшиеся в «Московском телеграфе» 1832–1833 гг. и позднее вошедшие в его книгу «Очерки русской литературы», ч. I–II, СПБ, 1839).
Указание на самобытность и оригинальность басен Крылова в отличие от басен И. Дмитриева, которые «созданы были не русским умом и пересказаны языком условных приличий», дано Полевым в статье «Сочинения И. И. Дмитриева» (Очерки, т. II, стр. 451–482).
7
Послание П. А. Вяземского напечатано в «Сыне отечества», 1821, № 2, перепечатано Каченовским в «Вестнике Европы», 1821, ч. 116, № 2, стр. 98–106. Каченовский писал в примечании: «Благодарность издателям С. О.! Поставив запятую и знак восклицательный, они отвели ругательство от меня и подозрение в дурном умысле от
